Чонгук вышел из машины, вытаскивая следом свою сумку с вещами, которую держал всё это время на коленях. Это какой-то сюр. Два месяца летних каникул перед самым выпуском из школы — всрать на летний лагерь. И всё из-за чего? Так глупо спалить предкам свою историю браузера. Это же было даже не порно! Просто яойная манга, и по агендерным большеглазым лицам было бы даже не понять, что на страничках в ч/б лобызаются два парня, если бы не со всей любовью и тщанием детально прорисованные члены. Такие, с венками, налитые кровью, с бликами, смазкой.

Короче, у Чонгука проблемы. Он вообще продвинутый пацан, ему уже восемнадцать и он в курсе, что произошло с его телом в пубертате, что у девочек идут месячные, что иногда люди чувствуют влечение к своему полу, все такое. Он даже не испугался, просто слегка встревожился. Типа, как, И СО МНОЙ такая же фигня произойдёт? Что? Я захочу сосать член? Ну, возможно, не до такой крайности, но полистав мангу с душещипательным и членоподнимательным сюжетом, Чонгук проникся. Осторожненько, шажочек за шажочком, он шел в принятия себя как бисексуала. Шажочек, и он не паникует. Шажочек, и он разрешает себе, ну, почитать ещё немного манги. Шажочек, и он даже решится взять телефон кого-нибудь. Это всё нормально. Он, может, и не особо шарит, но кто будет с ним всё это время? Только он сам. Значит, надо как-то с этим жить. И наслаждаться! Так бы всё и продолжалось, но следовало бы побольше ныкаться от предков. Они правда были хорошими! Только…

Чонгук скривился, как только на его нос капнула вода. Холодный летний дождь. Мерзкая погода. И это здание мерзкое. Запах мерзкий. Он ни в чем не виноват…

— Господь с тобой, детка, — мама поплотнее запахнула ему куртку и погладила по щекам сухими ладонями. — Тут тебе помогут. Всё с тобой будет хорошо.

— Хватит с ним няньчиться, Хэюн, — резко сказал отец. — Эта дрянь только выбивается из подростков! Только выбивается!

— Дорогой… это же не его вина. Он пострадавший, — мать прижала его к груди, начиная плакать, как будто провожала сына в тюрьму, или, хуже того, на плаху. Чонгук был близок к раздражению, но разве он мог огрызнуться? Отец до сих пор трясётся от одного воспоминания о «мерзости».

Злости, пожалуй, хватит, чтобы отвесить затрещину, а получить по лицу напоследок от родителей что-то не хотелось. Может, если он поторчит в этой церковной школе месяцок и притворится, что он исправился и все дела, его отпустят пораньше? Серьезно. Пока все нормальные школьники будут готовиться к экзаменам, Чонгуку придется молить Христа об изгнании лукавого из его чресел и всё такое. Он чувствовал себя клоуном. Ему повезло, что его не прихлопнули на месте. Но ему через полгода сдавать выпускной экзамен, алло!

— Чонгук.

От голоса отца, в котором пополам жалость и омерзение, хочется сжаться. Да, Чонгук знал, что ему тут не повезло. Некоторые религиозные родители принимают своих детей, но он знал — это не его история.

— Да, отец?

— Ты понимаешь свою задачу?

— …

Чонгуку было трудно. Трудно сформулировать. Типа… «Я должен прогнать дьявола из чресел»? Что ему нужно сказать? «Я обещаю, что потом буду влюбляться только в девушек»? Блин, это даже звучит тупо. В мыслях тупо, а вслух ещё тупее.

— Ты должен вернуться к Богу, сынок. У тебя внутри… нечто дурное.

Чонгук подавил желание закатить глаза. Дождь начал накрапывать сильнее.

— Это как болезнь. И тебя вылечат. Но ты должен сам больше всего желать вылечиться, сын. Это всё. Ты должен вернуться к Богу.

Пипец. Он как будто в жертву сына приносит. Что за кринж.

— Иди.

— Вы не проводите?..

Неприятно кольнуло внутри. У Чонгука было мерзкое ощущение, что когда он уйдет, то отец достанет салфетку и протрет сначала свои руки, а затем сиденья в машине. И домой клининговую службу вызовет. А компьютер с «мерзостью» обольет бензином и сожжет.

— Сынок, это ведь лечебница, в лечебнице здоровым людям не место, это аура, — начала оправдываться мама. Чонгуку было кристально ясно, что его родители просто не желают заходить на территорию, полную, бля, подростков-гомосексуалистов. И гомосексуалисток, если по-честному.

— Иди, сынок. Ты справишься, там тебя встретят, там тебе помогут…

— Мам, я не ребёнок, — Чонгук не удержал своего раздражения. Ему хотелось сказать ещё «мам, я не больной», но именно это, по мнению родителей, с ним и произошло.

— Аминь. Господь выведет тебя на путь истинный.

Здание этого интерната уже заставляло Чонгука его ненавидеть. Серое, мокрое, с этими оконцами, узкими и высокими, и территория — как дворик у церкви, да это и был огромный двор у церкви! А вот и она сама — такая же отвратно-унылая. Жопа, Чонгук. Ты тут на два месяца. Бога нет, решил для себя Чонгук, подходя, и в последний раз обернулся, чтобы увидеть, что машина родителей уже исчезла. И вообще-то это было обидно. Действительно обидно, потому что есть Чонхён, и он нормальный. Можно вытереть руки и протереть салон. Пожалуйста, отмойте дом. Тут жил… этот. Ну… гомик. Мы уже позаботились об этом. Господи, не дай бог кто узнает. Какой позор, какая кара… наш Чонгуки был таким хорошим, кто его совратил…

Этот интернат был лучшим из рекомендуемых. Не самым дорогим, но с реально хорошими отзывами родителей. Тех родителей, чьи дети исправились. В принципе, могло быть и хуже, его могли вообще на улицу выкинуть. Или побить. Но все равно на душе кошки скребут. Чонгук уже не был маленьким, он, блин, знал уже, что ориентация не болезнь, и вылечить её нельзя, и с ним всё в порядке. Но что тогда тут делают с людьми, что они «исправляются»? Что за звездец его здесь ждет?

Он поправил сумку и постучал. Будь паинькой, два месяца, в конце концов, не пожизненное. Он притворится, а потом не будет забывать как следует чистить историю браузера. А там уже и до универа рукой подать…

Его размышления прервала открывшаяся дверь. Она и так была стеклянной, так что Чон вдруг понял, что стоял на всеобщем обозрении, как истукан, уже несколько минут, между прочим, под дождём. И производил не лучшее впечатление о себе. Чонгук смерил взглядом мужчину, открывшего дверь. Жуткий, как Фролло. Бледный, хотя молодой, но глаза прожигают насквозь, как будто Чонгук должен быть на эшафоте среди вязанки дров.

— Юноша, вы ошиблись адресом? Или вам сюда?

Чонгук вспыхнул, поняв, что все еще стоит на пороге. Он сделал шаг, под чужие тихие смешки. Отлично, выставил себя на посмешище в первый же день.

— Ваше имя?

— Чон Чонгук.

— А ваши родители?..

— А… они уже уехали.

В кабинете, куда его отвели, было тихо и темно. Его же здесь не будут пытать током? Все ходят в форме интерната. И этот мужик тоже… у него даже был белый воротничок. И везде висели эти жуткие кресты с распятым Иисусом, в разных вариациях. В остальном — пусто и серо.

— Уехали, значит…

На лице мужчины отразилось нечто странное, что Чонгук не смог идентифицировать.

— Скоро придет директор.

— Директор? Разве не вы директор?

— Нет, я преподаватель в церковном хоре. Моё имя Мин Юнги. Директор скоро будет, он посмотрит твоё имя в реестре и выдаст тебе ключ от комнаты. Это все твои вещи?

— Да.

— Средство личной связи?

Чонгук выудил телефон, и учитель Мин забрал его — телефон отправился в одну из закодированных ячеек. Это вообще законно? Кажется, этот препод в директорском кабинете, как у себя дома.

— Не волнуйся, — вдруг странно улыбнулся учитель Мин. — Всё будет хорошо. Мы тебе поможем.

У Чонгука от этого слегка засосало под ложечкой.

— Скажи, что ты знаешь об этом месте? — спросил учитель Мин.

— Н-ничего особенного, — как бы Чонгук ни старался ершиться, было, блин, страшновато. — Знаю только то, что это религиозный интернат, где… помогают таким, как я.

Господи, как же он ненавидел врать.

— Мои родители религиозны, так что они направили меня сюда, чтобы помочь мне… с моей проблемой.

— Твои родители религиозны. А ты?

Как же он ненавидел врать. Это ощущение липких ладошек и то, что ты поступаешь плохо. Может, он и выглядел как хулиган, но он хороший мальчик. Одно дело — скрывать правду. Не сказать что-то это даже и не стыдно, наверное. Это его личное дело, как распоряжаться известной информацией. Например, признаваться или нет родителям в том, что ему и мальчики нравятся. А вот врать…

— Да, я тоже. Мне ведь надо…

Чонгук сглотнул. Его сейчас стошнит от этого взгляда, просто вывернет наизнанку всем тем неприглядным месивом, которое сейчас представляла его душа, перед учителем Мином.

— Мне надо избавиться от греха в себе, — выдавил он из себя. — И вернуться к богу.

— Что ж, ясно.

Фууууууууу! Чонгук физически почувствовал эту дрянь, которую его язык только что вывернул в качестве слов. Ну и хренобесина! И чего этот препод пялится?! Дверь щелкнула, открываясь и закрываясь, и в кабинете возникла женщина в строгой, почти военной форме — и с белым воротничком. Учитель Мин встал, приветствуя её. Властная аура женщины заставила подскочить и Чонгука.

— Учитель Мин, спасибо, что встретили ученика. Кажется, завтра приедут ещё двое, в этом году разброс больше. Я Ан Хеджин, — обратилась она к Чонгуку. — И я директриса этого интерната.

— Ох… разве вы… — чуть не сорвалось «не женщина», но Чонгук прикусил язык. Разумеется, это была женщина, и судя по всему, она может откусить ему половину его неумной головешки.

— Я Чон Чонгук. Так… э…

— Хорошо, — директриса развернулась и подошла к старенькому ноутбуку.

— Твой номер — 37а, это соответствует твоему номеру твоей комнаты. Она на втором этаже. Твой сосед ещё не приехал, так что сегодня поспишь один. Тебе уже рассказали программу?..

Чонгук помотал головой. Страшно, очень страшно. Если бы мы знали, что это такое…

— Что ж, завтра тогда и начнём. Держи буклет со сводом правил, и не вздумай выкинуть или испортить, ясно? Мы экономим бумагу, так что буклеты многоразовые. Советую прочитать до общего сбора завтра утром, Чон Чонгук, отбой в девять вечера, до этого можно гулять по территории.

Чонгук принял книжицу двумя потными ладошками. Боже, эта директриса реально о т к у с и т ему голову. Чонгук чувствовал, что она может это сделать. Рядом с ней учитель Мин больше не казался жутким.

— Учитель, проводите ученика?

— Попрошу показать ему окрестности.