Учитель Мин без зазрения совести сгрузил его на одного из учеников и отправил на второй этаж жилого здания. Студента звали Богом, и он сам тут был третий день. Завтрашний день должен был стать последним для прибытия учеников, затем начнется программа. Чонгук так понял, что завтра же им всем и выдадут форму, потому что пока большинство студентов были в своей одежде. Богом показал ему, где его комната — вполне уютное местечко под скатом крыши, и когда Чонгук сбросил сумку, они пошли исследовать территорию. В интернате было несколько зданий. Одно — жилое, где были спальни учеников, медпункт, кабинет директора, столовая и библиотека. Второе — учебное — там был спортзал, концертный зал, классы для всяких практик и лекций и даже небольшой кинотеатр. Третьим зданием была церковь.

— Чёрт… то есть, блин. А тут реально много бабла, — присвистнул Чонгук, топчась по мокрым дорожкам под зонтом. Кеды безнадежно промокли, ну и хер с ним.

— Да, тут вроде все новое… кроме церкви. Говорят, ещё за территорией интерната есть лес и река, но нам запрещено выходить.

Все было словно собрано из детских кубиков, только серых. Под дождем — ужасно уныло. Телефона нет. Друзей тоже нет… вокруг только куча людей, о которых ты знаешь только то, что все они относятся к ЛГБТ. Это было странно, ловить чей-то взгляд и понимать, что знаешь это. Это было неуютно. Они все знали, почему они здесь. Все знали, что они не такие. И о Чонгуке это тоже было понятно. Какая разница, гей он или бисексуал? Он тут потому, что он ненормальный, а тонкости никому не интересны. Он сжал кулаки. Нормальный он! Надо просто подождать. Может, если он покажет какие-нибудь хорошие результаты, его отпустят пораньше? Ему бы подготовиться к универу…

— Как думаешь, что тут с нами сделают? — спросил Чонгук, пиная камешек носком кед.

— Черт его знает, — вздохнул Богом. — Чувствую себя отвратно.

— Как будто предали и вдобавок вывернули твоё бельё всем на обозрение?

— В точку. Но пока тут вроде как нормально. Кормят вкусно. Правда некоторые ученики те ещё жопошники. А ругаться и драться нельзя, конечно же. И ещё тут просто лютый завхоз. У него явно сдвиг по фазе.

— Что за завхоз?

— Старик Ли. Ты его узнаешь по трясущейся бородке. Я тут всего пару дней, а он уже два раза наорал на меня, назвав пристанищем дьявола.

— Жесть… — Чонгук поежился. Надо бы возвращаться в здание, ему ещё вещи разбирать. — А что учитель Мин? И директриса?

— Не знаю. Вроде нормальные, но я предпочитаю вообще не отсвечивать. Быстрее бы всё это дерьмо прошло.

Богом был довольно острым на язык. Он явно был недоволен тем, что сюда попал, но хотя бы не был агрессивным. А ведь некоторые были… Вернувшись в комнату, Чонгук принялся разбирать вещи. Следует прочитать буклет… о, а вот это нужно убрать подальше. Чонгук выудил свою камеру из сумки и запихал её в шкаф, надежно спрятав под одеждой. Если телефон отобрали, то и фотоаппарат забрать могут…

Буклет оказался кратким и информативным. Сколько комплектов формы, во сколько подъем и обед, как выбрать своё меню, где находится прачечная, как записаться к врачу и так далее. Так же пару слов было и о программе, которая их всех ждёт. Чонгук удивился нескольким деталям.

Во-первых, программу можно было выбрать. Из предлагаемых тут занятий можно было составить себе курс, учебный, развлекательный, спортивный, или всего понемногу. Программа помогала грамотно распределить время. Но некоторые занятия были обязательны для посещения: утренняя и вечерняя молитвы, воскресная служба, ежедневное посещение групповой психологической терапии (Чонгук скривился), а также физкультура и хор. Не так плохо. Он мог бы посещать библиотеку, чтобы готовиться к экзаменам, да только… что там может быть? Библии, Евангелия и всякое прочее религиозное чтиво? Жития пророков? Вряд ли тут будут учебники по физике или математике. Будет здорово, если тут будет хоть что-то на английском или французском. Можно ещё записаться на баскетбол или волейбол…

Чонгук вздохнул. О чем он? Хоть бы здесь не было плохо. Надо хотя бы попытаться завести друзей…

— Надеюсь, священники тут не лапают подростков, — Чонгук обхватил себя руками. Прозвенел сигнал отбоя, и в темноте одинокая комната стала жуткой и унылой. Словно тюремная камера…

Он наскоро умылся и залез на нижнюю койку двухэтажной кровати. Как в детском саду… Ему было беспокойно и страшно за будущее. Не слишком, но всё равно… религиозная школа — тот ещё подарочек. Дождь за окном снова разыгрался, и сверкнула молния, грохнул гром. Чонгук зажмурился. Сон поглотил его, и беспокойная дремота проводила его в царство Морфея, сопровождаемая тревожными видениями будущего. Чонгук ещё не представлял, что его ждёт.

Была одна вещь, о которой он не подумал. Как он будет вставать, если телефона нет? По петухам?.. Но оказалось, что кто-то ходил и стучал в двери всем ученикам, чтобы разбудить. Чонгук подскочил, перепугавшись этого дребезжащего грохота, потом вспомнил, где он находился. Блин… голова кругом шла. Он так плохо спал, и уснул нормально только как раз под утро…

— Эй, Чонгук! Открывай дверь, твой сосед приехал. Постарайтесь подружиться!

Чонгук поковылял к двери, надеясь, что его сосед не отберет нижнюю койку, и открыл вновь прибывшему. Незнакомый ему учитель подпихнул мальчика в спину, заставляя войти. Мальчишка был тощий, низкий, с пушившимися жесткими волосами, запавшими глазами и смотрел на Чонгука так испуганно, что даже у камня сжалось бы сердце.

— Иди же! Сбор через полчаса, успейте умыться и позавтракать.

Дверь закрылась.

— Где я, — пробормотал мальчишка.

— Как тебя зовут? — сжалившись, спросил Чонгук.

— Я Чимин, — мальчик слабо сжал протянутую руку.

— Я Чонгук. Предки сплавили?

— Да…

— Меня тоже. Мы в одной лодке.

Чимин угрюмо насупился.

По дороге Чонгук вкратце описал Чимину всё, что мог. В столовке у них было время только запихнуть в себя пару сэндвичей, и они проглотили их, от голода даже не почувствовав вкуса. На выходе всем раздавали коробки с формой: несколько смен рубашек, брюки и шорты, жилет и пиджак. Следом выдавали коробку поменьше, с обувью. Чонгук скривился. Он ненавидел форму. Это то, с чем ему, как ученику старшей школы, надо было просто смириться, но не похоже, чтобы ему тут разрешили одеваться во что-то другое. Зачем он вообще взял свою одежду? На выходные?..

Сигнал сбора прервал его мысли.

— Пойдем, — Богом дернул их обоих, — это значит, что надо собраться во дворе. Привет, кстати! Ты сосед Чонгука? Я Богом, моя комната недалеко от вашей, номер 34.

— Чимин, — глухо ответил тот, вяло пробираясь через коридоры в этой толкучке.

Чонгуку не очень нравилось поведение Чимина, но сейчас у него были другие поводы для беспокойства. Учителя расставили их, девочки слева, мальчики справа, в несколько шеренг. Хорошо, что после вчерашней грозы потеплело и посветлело, и дождя уже не было. Чонгук понял, что если абстрагироваться от унылости серых стен, тут даже миленько. Свежий воздух и деревьев много. Может, тут всё не так уж плохо? Было бы здорово, если бы это не походило на американскую историю ужасов… конверсионная терапия же запрещена, верно?.. Он так же заметил, что большинство учителей довольно молодые, лет тридцати, да и совсем стариков тоже почти не было. Можно было угадать завхоза по тому, как его описывал Богом, а это… наверное, священник? Святой отец? А это кто?.., а это?

— Доброе утро, ученики! — рявкнула директриса.

В ответ раздалось что-то не слишкои уверенное и наполовину сонное.

— Я сказала, ДОБРОЕ УТРО! — её тон положительно возрос, и Чонгук вместе с Чимином переполошились, хоть что-то, да выкрикнув в ответ. Видимо, директриса была довольна.

— Аминь. Итак, начинается первый день вашей реабилитационной программы. Вы все знаете, почему вы здесь. Как вы могли заметить, сегодня у вас ещё не было утренней молитвы. Обычно она у нас предшествует завтраку, но пока что мы её перенесли. Я объясню, почему. Наш интернат принадлежит католической христианской конфессии. Но я знаю, что не все дети придерживаются веры своих родителей, и не все семьи, которые отправили сюда детей, вообще придерживаются веры. Поэтому сейчас мы раздадим вам анкеты, и вы заполните их. Заполните в соответствии со своим мироощущением. Христиане могут участвовать в утренних и вечерних молитвах. Мусульмане могут устраивать намаз, буддисты могут медитировать. Атеисты могут заниматься всем из вышеперечисленного или не заниматься ничем. И так далее. Какими бы ни были ваши практики, мы поможем вам их реализовать. В нашем интернате мы говорим «нет» любого рода нетерпимости. Ваши родители осведомлены об этом.

В руки Чонгука попала бумажка. Это какая-то ловушка? Он уже заполнял это дома. Если он напишет «атеист», то что? Что, если его родители узнают об этом? Заберут его? И отправят куда?.. Чонгук покосился на Богома, который накорябал на листке «агностик», и хмыкнул. Вполне разумно. Чимин слева написал «католик», чуть не продырявив бумагу. Ниже были ещё вопросы насчёт диеты и прочего. Наверное, для возможных евреев и мусульман. Чонгук вздохнул. Сгорел сарай, гори и хата.

«Католик».

По очереди, они сдали бумажки. Директриса сложила их в коробку и отдала одному из помощников.

— Все, кто сейчас отметился, как христианин, может отправляться за учителем Мином.

Тот сделал шаг вперёд, и к нему начала стекаться струйка учеников, которая становилась всё больше и больше. Директриса Ан при этом бросила на них странный взгляд, и учитель Мин ответил ей тем же. Чонгук был в числе тех, кто подошел, с Богомом на одной стороне и Чимином на другой. Учитель Мин, подождав, пока все подойдут, представил себя и повел их за собой. Его спина в строгом сером плаще, чем-то напоминавшем церковную рясу, терялась среди некоторых других более высоких учеников, и сейчас Чонгук подумал, что учитель Мин в общем-то совсем не страшный.

— Информацию по интересующим вас предметам вы можете найти на сайте, — рассказывал учитель Мин по дороге. — компьютеры — в компьютерных классах. Там же вы можете выбрать меню для себя и записаться на занятия. Ваше расписание будет сгенерировано автоматически.

Чонгук это уже знал из буклета, но вот Чимин, кажется, ещё не успел прочитать всего.

— Сейчас — занятия церковного хора. Я научу вас не только петь, но и работать в команде, и наслаждаться работой. Церковный хор поёт на воскресных службах. Но если мы все будем петь, то кто же будет службу посещать? — учитель Мин хлопнул в ладоши, пропуская их в музыкальный класс. — К тому же, место на хорах ограничено. Мы будем делать это по очереди, а кроме того, я не буду заставлять тех, кто не желает.

С этим начались занятия. С этим Чонгук вполне справлялся. Он всегда довольно неплохо пел, даже записывал каверы на свою камеру. Только петь церковное «аллилуйя» как-то не с руки, но это однозначно не худшее, что могло случиться. Учитель Мин сел за фортепиано и начал учить их распеваться. И среди других голосов пробился один, который слух Чонгука выделил из других. В ряду чуть пониже стоял парень, сопровождавший ноты с безупречной точностью. И… вау, его голос был реально нечто. Такой низкий и бархатный. Такой мягкий. Богом пихнул его.

— Клево, да?

— Ага…

Чимин тоже старательно выводил ноты, и его голос был красивым, но тихим и слабым, скорее всего, его слышал-то только Чонгук, стоящий рядом. Он продолжил прислушиваться к голосам, звучащим рядом. Церковный хор был большой… да почти все ученики здесь! Интересно, что с остальными? Занятие по хору закончилось через час. Следующим обязательным занятием было посещение групповой психологической терапии, и у Чонгука не было никаких положительных предположений на этот счет. Ну какая может быть психология в церковном интернате?.. бог поможет, аминь. Рожайте детей, ходите в церковь, бог терпел и нам велел и всё такое.

— Меня зовут доктор Мун, — женщина лет тридцати предстала перед ними, подготавливая проектор. — Я ваш психолог. С вами вместе мы будем работать над вашей проблемой. Относитесь к этому меньше, как к терапии, и больше, как к беседе. Я хочу с вами подружиться и помочь разобраться. У меня в кабинете есть несколько правил, и вам нужно их запомнить. У нас группа, и довольно большая, поэтому: не смеяться над чужими словами и чувствами, не подвергать их сомнению, не обвинять, не перебивать и не стыдить. Запомните эти правила хорошенько, они вас обезопасят. В результате нашего с вами общения будет оптимально, если вы эти правила возьмёте с собой наружу, в свою жизнь, — доктор Мун написала все эти правила прямо на доске, рядом со своим именем. — У нас с вами много работы. Итак. Вы все знаете, почему вы здесь оказались.

Чонгук приоткрыл рот. Это… странно. Окей, это пипец как странно. Он оглянулся, чтобы посмотреть, чувствует ли кто-то то же самое, что и он, и наткнулся на перепуганный взгляд Чимина.

— Что происходит, — одними губами спросил тот. Чонгук помотал головой. Он не знал.

— Итак, скажите мне! Что вы знаете о ЛГБТК+? — спросила доктор Мун, написав аббревиатуру на доске. — Кто угодно может высказаться о своих знаниях или о том, что он или она слышали.

— Мерзость перед Богом, — пробормотал Чимин едва слышно, но доктор Мун всё равно услышала.

— Громче! Не бойся, ты можешь говорить громко, это разрешено и хорошо.

— Мерзость перед Богом, — повторил Чимин чуть громче, и его голос так скорежило от боли, что он вообще не было похож на тот певчий голосок совсем недавно. Взгляд его был направлен строго в пол.

Доктор Мун записала на доске «Мерзость перед Богом» и спросила:

— Кто это сказал?

Чимин не ответил.

— Твои друзья? Твои родители?

На последнее он неуверенно кивнул и окончательно затих, стараясь слиться с толпой и уже жалея о своей инициативе.

— Запишем, как цитату близких людей.

— Как твоё имя?

Чимин не ответил. Чонгук взял его за руку, но тот дернулся, шарахнувшись прочь, и закопошился, стараясь стать незаметным.

— Чимин, его зовут Чимин, — сказал Чонгук. Чимин злобно зыркнул на него и сморщил нос.

— Чимин, не волнуйся. Мы с этим разберемся.

На доктора Мун смотрели множество пар настороженных глаз, и чувствовалась тревога. В воздухе повисло негласная поддержка слов Чимина — их сюда отправили, чтобы исправить. Доктор Мун закончила записывать и спросила:

— Ещё?

— Всемирная Организация Здравоохранения исключила гомосексуальность из списка заболеваний! — вдруг раздался чей-то раздраженный, даже злой голос. Это была девушка, наверное лет шестнадцати.

— И правильно говорить «гомосексуальность», а не «гомосексуализм»!

— Отлично!

Доктор Мун немедленно записала обе этих сентенции на доске.

— Меня зовут Лиса, и хрен вы меня вылечите! — крикнула девушка. — Вы даже не доктор! Вы психолог! А психологи — не врачи! А я — не больная!..

Доктор Мун закрыла фломастер колпачком и показала на фразу Чимина.

— Это: личное отношение, которое выражается достаточно грубо, чтобы быть не просто мнением, но оскорблением. Это стыдит и унижает. А это, — она показала на фразу Лисы. — Факт. ВОЗ в 1990 году внесла поправку, которая исключила гомосексуальность из списка психосексуальных расстройств. Почему так вышло? В расстройствах есть два признака. Первый: страдание. Второй: социальная дизадаптация. Гомосексуальные люди не испытывают ни того, ни другого. Если только, конечно, не подвергаются насильному преследованию, казням, домогательствам и стигматизации. Они не испытывают мигрени. У них нет галлюцинаций. Нет резких смен настроения или припадков. Ещё в 20-м веке ряд исследований не смог выявить отличие «геев» от «натуралов». Ряд «ученых», которые подтасовали исследования об «исправившихся гомосексуалистах», лишились своих лицензий. Конверсионная терапия признана негуманной и незаконной, — доктор Мун еще раз показала на фразу Лисы. — Ваша задача: решить для себя, что из этого звучит, как аргумент. Ответьте на этот вопрос сами себе. И кстати, я доктор, потому что у меня докторская степень. Но в одном вы безусловно правы, я не врач. И лечить я вас не собираюсь, потому что вы — не больны.

У Чонгука во рту странно пересохло. Он-то это знал, но остальные??? Что происходит?

— Я могу вам помочь с одной вещью, от которой вы все так или иначе страдаете. Это дисфория вашей сексуальной ориентации. То, из-за чего вы чувствуете себя лишними, непринятыми, не такими как все, изгоями, недостойными любви. Вы можете думать «я такой, и поэтому я плохой». Но вы сами с моей помощью придете к мысли, что каждый из вас не такой, как все, и это нормально, и в чем бы это ни выражалось, вы достойны любви от себя и окружающего вас социума, — проговорила доктор Мун. — У вас вопросы? Я отвечу на них. Давайте продолжим разговор.