Это мы, мы дети нулевых, мы вовсе не из девяностых - были ещё слишком сопливы тогда… Это в благословенные нулевые мы покинули юность, шагнули в молодость, рассосались по институтам и пошли по жизни свободные… и знаете, у нас этой свободы уже никому не отнять… 

Никогда… Мы и умрём свободными, потому что получили этот восхитительный укол, когда не организм - душа была ещё восприимчива.

Сейчас, глядя на эти рафинированные и выхолощенные “отношения”, что свелись к “отношенькам” (а на самом-то деле - к сношенькам), слушая брезгливо холощёные под самый корень песТни, от которых хочется блевать, поглядывая одним глазом на экран ТВ, где буйствует толерантность, доведённая до маразма…

Я хочу сказать одно.

Когда мы голодные, чёрт знает во что одетые, чёрт знает чем крашеные, мотались по улицам и в карманах играл “Мобильник” и не было даже двух рублей на маршрутку, мечтали о каком-то светлом будущем (неистребимое проклятое наследие СССР - о чём-нибудь да мечтать), разве могли мы тогда поверить, что счастливей, чем тогда, мы не станем никогда больше…

Тогда, с нашими невозможными, вечно молодыми и вечно пьяными мужиками, мы были такие… красивые, Господи, какие мы были красотки, без шмоток, косметики, спа-уходов и ежовых брежневских бровей…

И теперь только понимаю, мне никогда не стать красивей, чем тогда, потому что я никогда не стану моложе. Никогда не стану счастливей. Даже если куплю квартиру в центре Нью-Йорка, даже если выйду замуж за Бреда Питта (хотя, нахер он нужен - алиментщик).

Жаль, что понимание приходит всегда так поздно… И теперь единственное, что нам остаётся, это вспоминать, как горяча была кровь. Можно было даже на голых камнях холодной осенью трахаться - было бы с кем. Теперь нет, теперь - чтоб в носках, под одеялом, недолго, негромко и сразу - басеньки потом, утром - на работу.

И лишь иногда, когда случайно где-то заслышишь “Мобильник”, ненадолго чувствуешь себя так, словно с тебя ещё рано сдирать подковы…

Лишь иногда… Со временем - всё реже…