во_тьме_лоскутки

во_тьме_чужие_крылья

Спин-офф после главы "Темная сторона луны" (Том III)

-- Идем, идем ко мне, -- длиннопалая рука вцепилась в рукав крепко, словно птичья лапа. Разжать палец за пальцем -- та еще задача, но так надо.

-- Нет.

Теперь обе руки сложились в просительном жесте, пальцы сплелись цветами циен, три крайних ало-розовые: от грубых прикосновений остались следы.

-- Идем, тебе это нужно, -- а в голосе нет ни обиды, ни просьбы, только раздражающая уверенность.

-- Мне ничего не нужно, -- едва получается не рявкнуть на всю галерею, от усилия слова перекрывают горло, словно пленки голубой хвори. -- Прекрати делать вид, что знаешь меня, что знаешь все, когда не знаешь и половины!

Лицо напротив хмурится, узкие глаза смотрят серьезно, но снова без гнева, лишь с толикой печали, что как ковшик талой воды выплескивается на горящий гнев, тушит до жалобно-дымного свиста.

-- Мне известно больше, чем тебе кажется. И нет большого дела до того, что ты поклоняешься Изгнанному. Я знаю, что это... может значить.

Пленки в горле сменяются стальными пластинами. Второй раз выдержать... это... почему-то еще сложнее. Ни выдохнуть, ни вымолвить, слова плющатся о сталь как воск, стекают обратно тошнотворной смесью ярости, страха и бессилия. Чужие цепкие пальцы вновь близко, давят на кожу в центре ладоней, сильно, до боли. Это неожиданно помогает.

-- Ты же... лекарь! -- звуки складываются в слова -- ломкие и слабые от борьбы, они едва слышны. -- Ты должен... ты не должен... так спокойно...

-- Ну давай, расскажи, чего я еще должен и не должен, большой и страшный воин. -- Глаза напротив отказываются видеть тьму, и отражают лишь свет, смеются. -- Идем.

-- Нет, -- звучит отвратительно неуверенно: то ли усталым выдохом, то ли вопросом.

-- Хорошо, не теперь. Позже, ночью. Я буду ждать.

Наконец удается вернуть себе подобие контроля над собой же.

-- Напрасно, я не приду.

Лун поджал губы, пряча улыбку за нахмуренными бровями. Молча кивнул и ушел быстрым легким шагом. Рукава цветными крыльями летели следом. Тэй таращился вслед в немом возмущении.

***

Пальцы проходят глубоко, больно, но Лун знает, как далеко может зайти и что выдержать. Он хорошо знает свое тело, все его желания, границы, достоинства и недостатки. Совершенства нет: порой кажется, что эти тела и правда создали боги -- талантливые, но неумелые, смешливые, отвлекающиеся. Вдох, выдох. Нутро привычно расслабляется. Нужно подготовиться хорошо, чтобы позволить Тэю взять то, что необходимо. Вдох. Выдох. Масло очищено и ничем не пахнет: не хочется, чтобы посторонние ароматы вплетались в запах Тэя. Запах, который снова не захочется смывать с себя. В который каждый раз хочется нырнуть, как в океан -- опасный, глубокий; ничей, -- но позволяющий касаться его вод ладонями. И не только ладонями...

Лун глотает стон, поспешно оправляет полы одежд, окунает руки в горячую воду купальни. Занавеси слегка колышутся: дверь открылась и закрылась без звука. Лун улыбается. Паркое отражение дробится, то плачет, то кричит, идет кругами от кончика пальца до мраморных берегов.

Сухие губы касаются шеи сзади, сильные руки сжимают плечи как будто робко.

-- Не надо, -- шепчет Лун. -- Давай сразу. Я готов.

-- Надо тебе, -- выдох в ухо. -- Не делай меня вовсе чудовищем.

Лун усмехается, ловит зубами чужие пальцы.

-- Ты чудовище, но я принимаю это. Пора принять и тебе. -- оборачивается и сдувает прядь: -- Ты знаешь, что разбил ему лицо?

-- Что?! Нет! -- Тэй белеет, глаза -- сплошной мрак. -- Постой... не может быть, я ведь видел его с утра, -- успокаивается. Чересчур быстро.

-- Он использовал эликсир, чтобы ты не терзался виной. Он -- не чудовище.

Тэй долго молчит, замерев, глядя в средоточие лунной дымки над водой. Потом снова касается губами выступающего позвонка. Этот извиняющийся поцелуй -- чужой, он жжет кожу как змеиный яд.

-- Зачем ты это делаешь? -- шепот Тэя отдает горечью. -- Зачем тебе я? Любящий... любивший... другого?

-- Любить -- значит не брать, а дарить. Я дарю, потому что так хочу. И могу. Бери.

Пальцы Тэя гладят там, где тепло и масляно, хочется закрыть глаза и нырнуть в эти ощущения, как в горячую воду. Потом он берет. То, что хочет, и так, как хочет -- но не так грубо, как мог бы. Он даже чрезмерно нежен, он пытается давать, -- через боль и подавленную злость, отчаяние и застарелую вину, которой никогда не признает ни словом, ни жестом. Лун не может не улыбаться, потому что ощущает, как невидимые токи поворачивают вспять, начинают лечить, а не травить. До исцеления долгий путь, но первый шаг -- самый важный.

Тэй медленно обводит языком ямки поясницы, но не касается дна: озера до краев наполнены густой лунной влагой. Ручейки-притоки скользят горячим от самых лопаток. Мраморный пол нагрелся от жара тел, колени саднят, и круглый зев купальни рядом манит все сильнее.

У воды чуть солоноватый вкус.

-- Ты самый странный человек из всех, кого я знаю.

-- Сочту за похвалу.

Лун медленно поднимает ладонь из воды, проводит по угловатому щетинистому подбородку.