— Магистр Джинн, — над ухом прозвучал убаюкивающий голос.

      Ладонь в элегантной черно-красной перчатке вновь опустилась на плечо, расслабляюще надавливая и поглаживая. С губ сорвался тихий вздох, когда красные волосы, сладко пахнущие виноградом, едва коснулись оголенной шеи и ключиц, а горячее дыхание опалило ухо.

      — Опять работаешь весь день?

(до странного больно осознавать тот факт, что ему, дилюку, он сказал правду тогда, когда совершенно не должен был)

Дилюк никогда не любил алкоголя.
Послевкусие вина из одуванчиков, оставленное на губах, было намного более приятным воспоминанием.

Им по шестнадцать, в руках бутылка вина, а на дворе ночь – самое время, чтобы делать что-то, что потом они назовут не более чем детскими глупостями.

буря завывает меж домов и дилюк не уверен, что хочет бередить старые раны. 

— Эта песня тоже никуда не годится, да? — Венти вздохнул, развоплощая свою лиру, будто ее и вовсе не существовало. Он какое-то время стоял в раздумии, потирая подбородок костяшками пальцев. — М-м-м… Может быть, я смогу загладить свою вину чем-нибудь, что вам действительно придется по нраву?

Дилюк был очарован его звонким, но в то же время мягким голосом, его изящными пальцами, которые несколько минут назад зажимали аккорды, а сейчас греются о горячую керамику.

У Дилюка вместо груди – дыра, а вместо рук – частокол.