— Ты на меня плохо влияешь, — заявляет Дазай. Чуя в ступоре. Чуя чувствует, как чужой айс-латте, — побольше миндального молока, чайная ложка сахара, — который он вежливо позаимствовал, разъедает ему мозг.

чуя точно умер несколько тысяч лет назад, в этом сомнений нет. но рядом с дазаем тысячи превращались в сотни, сотни в десятки — и вот он снова семнадцатилетний юноша, желающий зажать кое-кого конкретного в углу. бонусом, конечно, шла постоянная жажда крови и, теоретически, дазай все ещё был его едой, но...

дазай констатирует очевидные факты, а чуя (как всегда) вовремя оказывается рядом. // au, где «‎двойной черный» отправляются на другой конец земного шара, и кое-кто закономерно проебывается.

Вот так привязываться к людям — неприятно, но необратимо. Словно и не жил без этого раньше. Хотя, думает Дазай, рассматривая чужой профиль в мягком свечении огня, Чуя ведь и не человек толком. Чуя — Бог разрушений, чудом сохранивший вокруг себя драгоценное спокойствие.