Примечание
Зеркальная гладь, холодящая подушечки пальцев. Ладонь на ней, щедро усыпанная россыпью веснушек, — не моя. Бессильно то сжимая, то разжимая пальцы, я испытующе вглядывалась в отражение. Не моё. Это не я. Уже который день смотрю и вижу в отражении не себя… Настоящий персональный кошмар: смотреть и понимать, что ты — это другой человек. Совершенно иной. Как будто перед тобой иллюзия, кукла, которая повторяет все твои движения, слушается, делает всё, чего ни пожелай.
Кошмар, от которого не было спасения, продолжался уже пятый день. Чертов пятый день! Я мечтала проснуться, но мир вокруг был до ломоты в висках реальным. До жара и мурашек по коже. Чувства, такие яркие, будоражащие и пугающие; я чувствовала боль, слышала отчетливо каждый звук — такого не бывает во сне. Это не могло быть видением или игрой сознания, обычным обманом разума. Но так хотелось, чтобы все оказалось простым кошмаром. Открыть глаза и проснуться дома.
В этом сне всё было иначе: я уже не была преуспевающей предпринимательницей со своей кондитерской и квартирой в Питере, — пусть не центр, но отличный район, — и иномаркой. Здесь не было моих прошлых неудач и свершений, моих бывших мужчин и ответственности, моей любимой семьи. Не было прежнего лица и имени. Здесь меня звали Сирша Ким, и выглядела я лет на шесть-восемь. Тут я — ребенок.
Эта жизнь, подтачивающая, убивающая меня изнутри, каждый день преподносила самые неприятные сюрпризы. Словно бы не давая мне и шанса понять в отчаянной попытке не сойти с ума — кто эта девочка? Почему в отражении вместо меня глаза видят ее?
А время все неумолимо шло — пять чертовых дней — представить только! Я мечтала наконец очнуться от этого сна, который с каждым прожитым часом становился только реальнее, наполняясь все большим количеством красок, звуков и ощущений. И все больше в глазах собиралось слез, усталых, одиноких и несчастных. На горле сжималась удавка, мешая дышать. Не позволяя мне даже кричать от боли. И это не прекращалось.
Я все больше погружалась в этот мир… Мои воспоминания и воспоминания девочки — все смешалось во что-то одно, я уже и не понимала, где граница между мной и ней. Вся жизнь Сирши была как на ладони. Ее воспоминания стали моими, а мои — ее. Самая необходимая информация всплывала в голове как по волшебству. Словно я все это уже когда-то знала, но почему-то забыла. И снова, снова, снова — по кругу.
Так, я вспомнила, что мать девочки была родом из Европы, а ее родители («мои» бабушка и дедушка) на данный момент живут в Норвегии. Бабушка — итальянка, красивая, тонкая и звонкая, но совсем не похожая на тех знойных красавиц из фильмов. У нее самая добрая в мире улыбка и лучшее какао. А дедушка — настоящий английский джентльмен при фраке, с вечной тростью, смотрящий на все острыми глазами. По утрам он читает газеты, обязательно пьет чай в пять часов. Неизменный Эрл Грей с запахом бергамота, резким и вкусным. Они оба невероятны. Дедушка Оскар — дипломат, политик. Миллионы связей и друзей по всему миру. А бабушка — волонтер: тысячи смертельно больных людей, дети в детских домах — все они находят приют и помощь, благодаря ей и ее фондам. Меня искренне восхищают такие люди. А сама мама — ярче женщины я не видела. Красочная, живая, огненная и изящная, как прохладная шёлковая лента.
А отец, каким он был невероятным — сильный, мужественный и пугающий. Казалось, что вечный прищур приклеился намертво к его лицу, внимательный и ироничный, как будто бы ненавязчиво спрашивающий: «Точно?» Темно-каштановые мягкие волосы Ён До маленькая Сирша помнила почти с младенчества, так любила цепляться ладошками, когда каталась на его шее. Несомненно, он был статен и высок для азиата, уроженца Южной Кореи. Папы отца, второго дедушки, уже как два года нет с нами, он ушел, оставив единственному сыну в наследство свою корпорацию и активы. Матери у Ён До не было. О ней никогда не говорили, и Сирша знала только что она родилась и выросла в Киото. И сейчас отец занимал вершину.
И вот у таких вот родителей родилось нечто — ребенок по имени Сирша Ким. Традиционная корейская фамилия и странное кельтское имя, которое дал дед в дань семейной памяти. Просто прекрасно… Великолепно. Внешность под стать многокорневому происхождению. Черты лица, глаза и волосы — не европейское, не азиатское, что-то между, на стыке, сочетающее абсолютно разные черты.
У этой девочки были густые темно-рыжие волосы, ясные карие глаза, большие, с явным азиатским разрезом, ресницы и брови такие же «ржавые». И, как вишенка на торте, — обильная россыпь веснушек по всему телу. Ярких и очень заметных. Высокий лоб, нос курносый, а щеки по-детски пухлые. Щербатый рот с выпадающими молочными зубами. Как с картинки. Ничего общего с зеленоглазой брюнеткой из моего прошлого. Горькая усмешка появлялась сама собой, каждый раз, как думала об этом. Я любила прежнюю себя.
Мне все еще хотелось верить, что однажды у меня получится проснуться в своем теле. В том месте, которое я называла Домом. А пока… Пока я вынуждена была жить за эту маленькую странную девочку. Привыкать откликаться на чужое имя. Не вздрагивать каждый раз при беглом взгляде в зеркало. Улыбаться неродным людям. Учиться много лгать. Смотреть вперед, не оглядываясь.
Кинолента из прошлого не позволяла скучать, я всегда была занята ею, изучая и познавая новую себя. Определенные выводы о том, что было с Сиршей до меня, сделать было несложно. Смотреть непредвзято — не мой конек. Поэтому прежняя девочка вызывала чувство легкой брезгливости, немного отвращения и одновременно — всепоглощающую жалость. Жизнь в роскоши не сделала ее лучше, скорее наоборот — испортила. Вседозволенность и власть портят и взрослых, что уж говорить о ребенке, который не знал слова «нет». Избалованная, черствая и эгоистичная Сирша была ужасна. И тут идет та самая грань… Девочке хотели дать все, что ей захочется, чтобы видеть детское искреннее счастье. Но это только усугубляло ситуацию. Малышка не умела мечтать — все, чего бы она ни пожелала, исполнялось в мгновение ока. Бедный, бедный ребёнок, в глубине души страдающий от жуткого, разъедающего одиночества. У родителей не всегда было время на нее. Эта девочка — типичная представительница той идеальной жизни, о которой в душе мечтает каждый человек. И это даже пуг<b>а</b>ло. Родители постоянно заняты, друзей из-за частых переездов трудно найти, к бабушке с дедушкой выбраться не всегда реально. Животных заводить не разрешали. Вот и тянулись дни Сирши в полном всепоглощающем одиночестве и скуке.
Происходящее здорово напоминало невероятный и в то же время предсказуемый сюжет фильма или книги, которых на дешёвых полках всегда полно. Потому что для меня все происходящее казалось не просто нереальным — фантастическим. Даже очередной переезд семьи не удивил. Скорее, чего-то такого я и ожидала от этого сна-реальности.
Семья Ким собиралась переехать в Японию. До этого пожив некоторое время в Англии, Норвегии, Германии, Чехии, Корее и Китае. И вот теперь отдаленная островная страна, маленький городок, который не на всех картах есть, со странным названием. Переезд прошел в кратчайшие сроки. Мне даже казалось, что он не был запланирован. По словам матери, все это из-за работы отца. Да и сам Ён До не пожелал ехать вместе с семьей. Он решил дальше путешествовать по странам, налаживая связи и разбираясь со своими делами и работой. Хелен была недовольна, плакала — я слышала ее безобразную истерику в тот день — но подчинялась.
Меня, будем честны, не очень-то волновали их разборки. Больше беспокойства вызывал предстоящий переезд. И тот факт, что странности оставались незамеченными. Пока что незамеченными. Но надолго ли?
Аэропорт, первый класс самолета, вежливые, постоянно кланяющиеся японцы, много вывесок, деревьев и домов. Большие города, вкусно пахнущий салон черной машины. Небо, на котором совсем не видно звезд, длинная дорога до Намимори. И огромная яблочная Луна, желтая долька.
Новый дом порадовал большим размером и европейским стилем. Коттедж был большим, двухэтажным, с мансардой-комнатой для меня. Внизу кухня, столовая, уборная, гостиная и веранда. На втором этаже три жилых комнаты и студия для работы матери: она была дизайнером одежды и выпускала линию косметики. Ну и заканчивалось все моей мансардой-крепостью принцессы. Светлая и большая. С пушистым персиковым ковром на полкомнаты, широкой кованой кроватью и подоконником; на полках просто невероятное количество игрушек, книжек, красок и прочих детских радостей — это уже нервировало. Прекрасно. Вот и моя новая тюрьма. Думаю, что с ковром и подоконником мы подружимся.
Что было неплохо, так это то, что с мамой — Хелен — буду пересекаться не так часто, как могла бы. Почти полная свобода действий в отдельно взятой комнате. Шик.
Первые дни адаптации были ужасны. Вечные размышления философского характера не давали заснуть, отчего под глазами залегли круги. Я осунулась и похудела, Хелен пришлось вызвать врача, который был крайне озадачен моим нетипичным для ребенка поведением.
Я же ничего не могла поделать с собой и своими ощущениями. Чувство ответственности за эту жизнь свинцовым грузом давило на сердце и плечи, буквально вдавливая меня в болото из самобичевания и слез. Может, из-за этого я и решилась продолжить жить так, как жила Сирша Ким? Не стала никому ничего говорить, молчала, старалась выдавливать улыбку по утрам, отвечала на все ласки матери. И, самое главное, мне было кристально ясно, что, как только я открою свой беззубый рот, чтобы сказать хоть одно слово про то, что со мной происходит по-настоящему — сделаю только хуже для самой себя. Я терпела и страдала, плакала ночами в подушку, жила этой новой жизнью, сном и кошмаром.
Оставалось лишь надеяться, что Хелен и Ён До не будут ко мне строги, не станут контролировать каждый шаг — ведь у обоих была работа, свои дела и увлечения. В конце концов, общее семейное счастье. Изменения в характере своего ребенка они все равно заметят, но ведь и детям свойственно расти и меняться. Привыкнут, думаю. Но объяснить свои знания и поведение будет сложно. Ещё, если я не проснусь в ближайшее время, мне придется идти в школу и получать местное образование. А языка, то есть японского, я не знала — в свое оправдание могу лишь сказать, что замечательно владела английским, русским, немного знала французский. Родители говорили дома на английском, именно поэтому я получила отличное понимание всех воспоминаний, и иногда на итальянском, так как мама не знала других языков. Папа знал шесть и мог на каждом хорошо говорить. Он вообще был умным, красивым и успешным. И мама под стать. Как пара из рекламы про счастливую межнациональную семью. И вот к таким ярким людям добавилась я — несчастная взрослая в теле пропавшего ребенка. Семейка как на подбор! Цирк уродов какой-то…
Задача номер один, которая появилась передо мной — новая языковая среда. Настолько непонятная и чужая, что я скорее по арабски петь начну, чем вот эти иероглифы понимать. Нет, конечно, с «пакетом» информации ко мне пришло фоновое начальное знание корейского, на котором со мной говорил отец, и итальянского от мамы и бабушки. Английский вообще воспринимался за родной. Но вот японский… Эти алфавиты, иероглифы; лишний штрих — уже другое слово… А менталитет чего стоил! Да тут никаких знаний не хватит, чтобы постигнуть все тонкости. Такое только с молоком матери впитать возможно.
И тем не менее репетитор ко мне ходил часто, три раза в неделю честно с ним занималась и выполняла все задания. В свободное время упорно пыталась постигнуть загадочную японскую душу через детскую литературу. Телевизор тоже помогал, как и радио, хоть в беглой речи я не понимала ни бельмеса. Также сама осознанно перечитывала уже взрослые книги, тайком вынесенные из спальни Хелен, практиковалась в японском с нашей домработницей, что было для меня настоящим подвигом. А еще не смогла отказать себе в удовольствии изучить местные рецепты под удивленными-умиленными глазами кухарки. А выклянчить у мамы подписку на кулинарные и не только журналы было проще простого. Она даже не спросила, зачем мне это нужно. На самом деле просто хотелось, чтобы хоть что-то напоминало о прошлом. Мне просто невозможно было отказать. Подло пользоваться чувствами и эмоциями? Что же, не мне выбирать.
Дни шли, шли и шли, а я все не просыпалась. Жизнь меня-Сирши становилась привычной и даже обыденной, просто моей. Остатки границы стирались возмутительно быстро, как и яркие картины прошлого: оставались каким-то чудом только сухие факты и знания. Всё как на ладони — вот та я, маленькая, стою на линейке, рядом мои настоящие родители; вот готовлю первые кулинарные «шедевры» под чутким руководством мамы, потом школа, первые друзья, первые отношения, третьи, и вот уже седьмая несчастная любовь, моё вдребезги разбитое сердце и растоптанная гордость. Университет, нелюбимая специальность по настоянию родственников, «лучшие годы», диплом, два года в качестве начинающего экономиста. И мой срыв. Новые отношения, счастливые и солнечные. Собственное дело на страх и риск, посланная ко всем чертям работа и наша кофейня-кондитерская — исполненная мечта детства. Его и моя. Шесть лет невероятного успеха. Любимый человек. Я у алтаря. Белоснежное платье и букет орхидей. УЗИ и обещанный мне сын. Счастье.
И вот я тут. Осталась ни с чем. Одна.
Я — Сирша Ким. Девочка с веснушками. Целованная солнцем.
