Эдория оказалась капризной, как знатная девица на выданье. Это был самый южный порт империи и самый разномастный город, на узких улочках которого порой мирно — а порой и не очень — соседствовали бедные рыбацкие домишки и дорогущие двух- а то и трехэтажные таверны, лавки, бордели, а где-то между причалами и лавками тянулись нескончаемые шеренги складов. Это был город, в который ехали все — поторговать, найти корабль в южные земли или нанять дешевую прислугу, но при этом никто не хотел здесь жить. Переменчивая, то слишком жаркая, то слишком холодная погода, постоянный запах рыбы над улицами и удаленность от столицы сделали свое дело, превратив Эдорию в место временного паломничества.

Дьюар не знал, для чего они с учителем приехали сюда, но уже давно был наслышан о странностях здешних нравов, широте рынка и доступности эдорских девушек. Все эти богатства предоставились ему в полной мере, смутив шальное юношеское воображение в тот момент, когда наставник неопределенно махнул рукой, позволяя идти, куда вздумается, лишь бы не путался под ногами. Улицы манили своей шириной и неизвестностью, приоткрытые двери таверн соблазняли восхитительными запахами, а день меж тем только начинался.

Резвый ветер нес с побережья запахи свежей рыбы и моря. Ведомый им, Дьюар вскоре добрался до центральных улиц, где Эдория представала во всем своем многообразии. С одной стороны, на дальнем возвышении, виднелся шпиль, метящий в самое солнце — дом наместника выделялся среди прочих с самого первого взгляда, а стоило подойти поближе, как бросались в глаза громадные беломраморные колонны, подобных которым не было во всей Эдории, и неумеренная лепнина, густо оплетавшая стены. Напротив словно из самой земли вырастал храм Четырех богов. Грузный, основательно угнездившийся посреди площади и призванный наводить трепет, он сурово смотрел сквозь узкие окошки, в которых мелькали огоньки-зрачки. По обе стороны от высокого крыльца из стены выступали четыре статуи, возвышающиеся на два человеческих роста. С удивительным тщанием неизвестный мастер вытесал каждый колосок в косах матери-Магдары, каждую чешуйку на доспехах защитника-Альроя, изгибалась, как живая, каменная кошка у ног вечно юной Синари, едва не шелестели страницы в книге Кальвея, и все они казались почти ожившими, готовыми вот-вот сойти на площадь и одарить город дуновением божественной мощи. Дьюар задержался, рассматривая изваяния, выискивая в каменных лицах то, за что их крепко невзлюбил наставник, и находя лишь преданную веру мастера. У ног статуй рассыпались свежесрезанные цветы, из окон храма, распахнутых по случаю хорошей погоды, долетали запахи благовоний и пение, причем то были единственные голоса, что слышались на улице — не иначе как большинство жителей преданно посвящали утренние часы молитвам, бросив все прочие дела. Дьюар подивился про себя, но внутрь он так и не зашел, свернув на соседнюю улицу, уходящую вниз, к торговым кварталам.

Требовательный кошачий мяв донесся до него из открытых ставень «Большой креветки Богора». Дьюар огляделся по сторонам, но «малой» нигде не увидел. Да и саму эту «креветку» он вообще представлял смутно — лишь по рассказам много путешествовавшего отца — и страшное, изогнутое закорючкой существо, распластавшееся на вывеске трактира, не признал. Оно, все в потеках бурой краски, вид имело жуткий, а огромные усищи и подавно придавали схожести с каким-нибудь загранным гадом, что только и ждет, как бы сожрать душу или высосать кровь из наивной жертвы. Юношу передернуло.

Он прошел бы мимо, если бы не запах. Откуда-то из нутра таверны тянуло ароматом печеной рыбы с незнакомыми пряностями — так восхитительно, что желудок не замедлил отозваться голодным ворчанием.

«Ну ладно, — подумал Дьюар, поднимаясь на крыльцо, — не это же безобразие с вывески они подают на стол».

Внутри к запаху рыбы примешался еще один — только что поставленной выпечки.

Знакомые Дьюару трактирщики обожали вешать у себя над входом оленьи рога и волчьи головы, им казалось, что это украшает зал. Здесь место трофеев занимали панцири огромных крабов с клешнями вдвое большими, чем кулак взрослого мужчины, а вдоль дубовой стойки, у которой разливали пиво, тянулась затейливая мозаика из морских звезд и плоских раковин.

— Эй, хозяева! — проходя вдоль пустого зала, окликнул Дьюар.

Стены отразили эхо его голоса, рассеяли под потолком, но не отозвались. Казалось, во всем здании нет никого, кроме серого мышелова, но ожидание вскоре вознаградилось появлением растрепанной девушки, пегой от мучной пыли, осевшей на ее каштановых волосах.

— Добро пожаловать в трактир Богора! А у нас ничего еще к завтраку не готово, — она виновато улыбнулась, от чего около рта проступили две очаровательные ямочки. — Если подождете чуток, окунь вот-вот дойдет.

Дьюар ошарашенно кивнул, и она, едва дождавшись этой реакции, упорхнула обратно на кухню, откуда затем раздалось бряцанье ложек. Вновь опустевший зал накрыло сонное утреннее марево, которое хозяйничало еще на всех улицах, включая неспешно бредущие от ворот приезжие караваны, пару раз попавшиеся Дьюару на глаза в районе складов.

Без дела он слонялся от одного живописно развешенного чучела к другому, рассматривая диковинных рыб и морских гадов, все время поглядывая в сторону кухни — не мелькнет ли вновь девичий силуэт, не покажется ли ее личико. Дьюар  выбрал угловой стол, за которым в поле зрения попадало все помещение целиком, и примостился там. Время потянулось не в пример медленнее, увязая во все более аппетитных запахах с кухни, незнакомка больше не показывалась, и Дьюар начал думать, не бесконечно ли длится это «чуток».

Уединение его первым нарушил все тот же кот, шмыгнувший через порог с зажатой в зубах мышью. Добыча уже не трепыхалась, безвольно свешенный хвост волочился по полу, подобно измочаленному шнурку. Не обращая внимания на гостя, усатый охотник деловито протащил мышь под стол, облизнулся над ней, расставил лапы и уже приготовился начать трапезу, как вдруг тушка подскочила и, более того, хлестнула его хвостом по носу! Кот утробно, с завыванием, заурчал. Недоумение и обида в его округлившихся глазах выглядели почти человеческими. Он изловчился, накрывая лапой резко прибавившую в изворотливости мышь, прижал ее к полу так, что послышался едва уловимый хруст. Обмякшее тельце лишь несколько мгновений пролежало неподвижно, позволив охотнику расслабиться, а потом вновь вскочило и обогнуло вокруг ножки стола, при этом вовсе не собираясь пускаться на утек. В очередной раз схватив маленькую серую тушку, догадливый кот поспешил отгрызть ей голову — в надежде, что теперь, наконец, сможет спокойно насладиться законным завтраком — но не тут-то было. Беспорядочно дергая вывихнутыми лапками, окровавленный комок меха засеменил под стол. Дьюар прыснул в кулак, когда вконец обалдевший кот подпрыгнул на месте, брякнулся о столешницу и с завыванием удрал куда-то в сторону гремевшей кастрюлями кухни.

Будто бы в ответ на весь этот шум, скрипнула дверь незамеченной за лестницей кладовой. Некромант по привычке сунул руку под стол, пряча от чужих глаз измазанные в крови пальцы, однако вышедший смотрел только себе под ноги. Двигался он неловко, слегка покачиваясь, да и выглядел тоже не лучшим образом: пестреющая пятнами рубаха сползла на одно плечо, обнажая острые ключицы и розовеющую сыпь на шее, глубоко запавшие глаза гноились и наверняка болели, потому что незнакомец попеременно тер их пальцами.

Прошаркав через весь зал, мужчина тяжело опустился на угловую скамью и с торопливой жадностью зачерпнул ковшом из бочки с водой. Прямо так, не утруждаясь поисками кружки, сделал несколько крупных глотков, оперся локтем о край столешницы, затем плеснул себе в лицо, отфыркиваясь и стирая с подбородка присохшие желтовато-бурые разводы. Еще некоторое время Дьюар наблюдал за тем, как он силится прийти в себя, трет глаза и тяжело, с присвистом, вздыхает, а затем человек как будто сдулся — сник еще больше, навалился на стол и через несколько вздохов затих совсем. Оловянный черпак с глухим стуком приземлился на пол, выпущенный из ослабевшей руки.

Потрясенный тем, как резко переменилось это мирное утро, Дьюар не сразу отреагировал. Еще со своего места он смотрел на незнакомца, только что проигравшего неравную борьбу с неведомой болезнью, и с возрастающим удивлением осознавал, что не чувствует запаха смерти. Конечно, не такого, что ощутим для всех — вонь разложения, крови и сырой могильной земли, — но того, что неизменно ведет родившихся с этим даром, что для них невозможно игнорировать, потому что оно затмевает любые чувства. Он напоминает запах увядших роз, смешанных с пеплом, и ощутим в любом месте, где прошла Извечная Госпожа — в любом, но не здесь.

С виду несчастный казался мертвым, даже грудь его почти не вздымалась от дыхания, и все же он еще принадлежал этому миру. Сердце упрямо продолжало биться, не принимая во внимание, что даже дух уже покинул полуразрушенную оболочку. Дьюар наклонился, всматриваясь в побледневшее лицо, от вида которого закололо кончики пальцев.

— Никогда такого не встречал, — пробормотал некромант, с недоумением дотрагиваясь до прохладного лба незнакомца. — Чтобы душа покидала живое тело…

Получив возможность получше рассмотреть больного, Дьюар понял, что тот не кто иной, как полуэльф — заостренные кончики по-человечески коротких ушей выдавали примесь чужой крови, однако слишком слабую, чтоб проявиться как-либо еще. Запавшие щеки покрывала вполне человеческая щетина, и ни одного родового рисунка, традиционного для детей лесов, не виднелось на коже.

— Что это ты делаешь? — с лица девушки, выглянувшей из кухни уже с подносом, медленно сползло радушие, сменяясь беспокойством. Она забыла и про поднос, резко отставленный на ближайший стол, и про гостеприимство, бросившись вперед почти бегом.

— Имрил… Ему что, стало хуже? — быстро обойдя отступившего Дьюара, девушка присела на колени около безвольно обмякшего тела, прикоснулась ладонью к жилке на шее и тут же сделала охранный знак правой рукой, заметно побледнев.

— Он жив, — заметив ее замешательство, пояснил Дьюар. — Пока жив, но я раньше не видел такой болезни.

— Разве ты лекарь?

Ее напряженный взгляд на миг тронула надежда, едва-едва прикоснувшись голубиными крыльями. Дьюар покачал головой, и девушка вновь понурилась, хорошенький рот предательски исказился, сдерживая скорбный стон.

— Мой наставник — маг, и о болезнях он знает много, — вырвалось само собой. — Если расскажешь побольше…

Слишком поздно он прикусил язык: она уже поверила, уже немного воспряла духом, и вновь рушить ее ожидания было бы преступно.

— Там его комната, — кивнув на узкую дверь, сообщила воодушевленная девушка. 

— Помоги оттащить его обратно в постель, и мы поговорим.

Укладывая Имрила на смятый топчан в крошечной, хотя и на удивление обжитой комнате, Дьюар все украдкой поглядывал на собеседницу, пытаясь уловить в ней тот образ, похожий на маленькую птичку, который померещился ему в самом начале, когда девушка только выглянула из кухонной. Она уже отряхнулась от муки и разрумянилась от печного жара. Она была еще так юна — наверное, младше него самого — что все чувства ясно отражались на ее лице.

Она потупилась, когда наконец закончила хлопоты и уселась напротив Дьюара, и еще некоторое время теребила в руках подол фартука, собираясь то ли с мыслями, то ли с духом.

— Странно, что ты не слышал о нашей беде еще по пути в Эдорию, ведь мало какой дом в городе она обошла стороной. Некоторые жрецы утверждают, будто это гнев Магдары, павший на наши головы, но я думаю, что Пресветлая не стала бы столь жестоко наказывать детей… — голос ее все же надломился, хоть начинала она вполне бодро. — В нашу семью болезнь пришла пару седьмиц назад, начиная с Реми. Он мал еще, жар быстро его одолел, уже пять дней вот так же, — она махнула рукой в сторону каморки, — не просыпается, как ни буди. И никто из уснувших тоже. Отец уехал в Лофар, говорят, у тамошних лекарей найдется средство от любого недуга, но до сих пор не вернулся. Теперь вот и Имрил…

Пальцы ее побелели сильнее, сжимая конец тесемки, которой был подвязан фартук, словно это хоть как-то могло помочь удержать страх и горе в себе.

— Наставник, о котором ты говорил, он целитель? Травник? Сможет помочь?

Дьюар вздохнул, засыпанный вопросами. О том, что Лардхельмский чернокнижник, как называли учителя не только в ближайших окрестностях башни, но и во многих отдаленных городах, может практически все, ходили легенды. Сам высокий совет Вассагских островов, оплота магов, признавал, что его способности и знания превосходят всех ныне живущих некромантов, а может быть, и не только ныне… Но вот самоотверженно и бескорыстно помогать кому бы то ни было, пусть даже кровной матери, совершенно точно входило в число тех немногих вещей, на которые он был не способен. Впрочем, высказывать подобные соображения Дьюар не посмел, только покивал для успокоения.

— Думаю, он решил отправиться сюда именно потому, что услышал о вашей беде, — ни капли ни приврав, предположил Дьюар. — И уж наверняка разберется, чем на самом деле вызван недуг.

Теперь настала его очередь погрузиться в мрачную задумчивость, причиной которой было наспех данное обещание. Блестящий надеждой, почти восхищенный теплый взгляд карих глаз, безусловно, стоил этого, а заслуженная благодарность стоила бы всех усилий — Дьюар не сомневался, но неизменно заходил в тупик при мыслях о том, как бы убедить наставника вмешаться.

Он даже отказался от все-таки предложенного завтрака, поскольку теперь кусок в горло не лез — последнее наказание за самовольные решения Дьюар помнил отчетливо, пожалуй, слишком отчетливо для случившегося более года назад.

— Еще увидимся, — собираясь уходить, он замер на пороге немного неловко, но она, к счастью, поняла заминку.

— Меня зовут Марелла, дочь Богора. Если понадоблюсь, то я всегда буду здесь, ведь до возвращения отца или пока не очнется Имрил — я одна присматриваю за таверной.

— Увидимся, Марелла. Как только я что-нибудь узнаю, то обязательно сообщу.

***

Теперь его не удивляло ни отсутствие людей на улицах, ни тишина, все еще висящая над Эдорией даже после того, как солнце поднялось выше крыш. Двери некоторых лавочек приоткрылись, но даже около них не случилось наблюдать большого оживления, а за весь обратный путь к постоялому двору, который Дэрейн выбрал в качестве временного пристанища для себя и ученика, Дьюар встретил всего четверых прохожих.

Похоже, хозяин этого места старался оградиться от гуляющей по городу болезни всеми силами: даже окна первого этажа никто не потрудился открыть, и внутри оставалось столь же душно, как и ночью. Пожилой мужчина, управляющий постоялым двором, неспешно мешал ложечкой чай, пододвинув к себе единственную зажженную лампу.

— А твоего мастера нет — ушел, когда придет — не сказал, — не поднимая головы, сообщил он юноше. — Ключ, если надо, там, на стене.

Неопределенный жест ладонью в сторону деревянного шкафчика завершил короткий монолог, после чего управляющий полностью перестал обращать внимание на гостя, переключившись на лежащий перед ним поднос с баранками.

Дьюар без спроса стащил с крюка лампу, сам зажег ее и, выпутав из связки ключей нужный, отправился наверх. Отсутствие наставника, как ни странно, его воодушевило — раз Дэрейн отправился куда-то по делам, все дело становилось куда проще, чем сперва показалось.

Приоткрыв дверь, он сначала помедлил на пороге, осторожно вглядываясь в ничем не примечательную с виду обстановку комнаты. Кровать тут стояла точно такая же, как и у него самого, жесткая и застеленная линялым покрывалом; распахнутое окно впускало свежий воздух и солнечный свет, несмело выползающий за порог, во тьму коридора; на маленьком квадратном столике примостилась будто специально оставленная на виду дорожная сумка.

Помятуя о привычке наставника навешивать сигнальные чары на все свои вещи, Дьюар очень осторожно осмотрел и стол, и сумку на нем, но с удивлением не обнаружил ничего подозрительного. Неужели собирается вернуться так скоро, что не стал принимать никаких мер? Торопливо прикрыв за собой дверь и задув лампу, Дьюар кинулся к столу.

Иной раз, когда наставник доставал из своей сумки самые неожиданные предметы, чудилось, что она вовсе бездонна. На деле все оказалось аккуратно разложено по множеству кармашков и отделений так, что дневник с рабочими записями не пришлось даже искать — он лежал почти с краю, для верности перетянутый толстым вощеным шнуром. Почти с благоговением и величайшей осторожностью — мало ли что безумный старик припрятал меж страниц — Дьюар раскрыл тетрадь, спешно пробегая глазами убористые строки виссанских рун. Страх быть замеченным бился в висках гулким эхом сердца, ни на мгновение не давая расслабиться, но сколько же всего любопытного здесь нашлось! Взгляд невольно зацепился за страницу, на которой жирными чернильными линиями был вычерчен конь с пришитыми к голове бараньими рогами. Ниже значились формулы не на виссанском даже, а на еще более древнем, незнакомом Дьюару языке. С соседнего разворота на юношу взглянуло еще более странное создание: ящер, чей шипастый череп странным образом держался на длинной шее, а почти драконье чешуйчатое тело оканчивалось мохнатым хвостом с перьями. Животные, которые по всем законам природы не могли жить, занимали добрых два десятка страниц. Каждую картинку сопровождало длинное описание, какие-то поясняющие схемы и магические руны.

С некоторым сожалением Дьюар пролистал все это — изыскания наставника в области создания химер манили своей запретностью и уникальностью, но в той же мере были непонятны, а стало быть, бесполезны в данный момент. Остановился он на упоминании Загранья. Того самого обиталища мертвых, с которым уже столько лет учился взаимодействовать, и почему-то именно на нем незримый толчок интуиции дал повод задуматься. Внизу этой страницы совсем мелко, едва разборчиво, было приписано свежими чернилами: «Червецы не уходят с уничтожением печатей».

Вытянутое ухо само по себе дернулось, выражая нетерпение хозяина. Он читал, перескакивая со строчки на строчку, постепенно понимая, о чем идет о речь.

«Червецы нападают на тех, чье тело ослаблено, и утаскивают душу в Загранье. Вернуться назад без посторонней помощи потерянные духи не могут, путь к мертвым для них закрыт, и вскоре они растворяются в самой материи окружающего безмирья. Вызвать червеца можно особым ритуалом…»

Меж лопаток неприятно засвербило. Даже в то мгновение, когда еще не успело прийти понимание, что это за чувство, Дьюар успел ощутить укол страха. Захлопывая тетрадь и медленно, нехотя оборачиваясь, он уже знал, что встретится взглядом с глубокой зеленью зрачков наставника.

— Что ты забыл в моей комнате? — холодно спросил Дэрейн. Любой бы обманулся безразличностью его тона, как будто даже сквозящей ленцой, но Дьюар слишком много раз слышал это.

— Я хотел знать, можно ли вернуть души, которые утащил червец, — честно признался юноша. Врать или умалчивать он сейчас просто не мог: язык развязывался сам, и в каждый такой момент Дьюар не мог понять, действие это особой магии или просто страх перед некромантом с дурной славой.

— И что, узнал?

Дэрейн протянул руку за тетрадью, и ученик не посмел перечить наставнику, тут же вернув без спроса взятую вещь.

— Я не успел дочитать, что именно червец делает с ними после того, как утащит в Загранье.

Правая щека Дэрейна, обезображенная старым ожогом, скривилась, выражая презрение, а тон, кажется, стал еще холоднее.

— Ты прочитал слово «червец», но даже не заметил следов на самих телах. Ты вообще потрудился осмотреть хоть одно тело, или тебе хватило слухов от базарных сплетниц?

Оправдания не нашлось, да Дьюар и не желал оправдываться. Вместо этого кончики длинных ушей пристыженно порозовели: в памяти, стоило подумать о недавнем происшествии, всплывало хорошенькое личико девушки-воробушка, а вовсе не сам пострадавший.

— Так иди и узнай, а не задавай мне глупых вопросов. Ты не ребенок, Дьюар. Теперь — вон из моей спальни.

Он, как нашкодивший мальчишка, стремглав вылетел в коридор. В полутьме казалось, что взгляд наставника все еще буравит спину, подгоняя вперед, но, выйдя на воздух, Дьюар вновь замялся, не зная, куда поворачивать дальше. Возвращаться в трактир, не принеся достаточно значимого результата, было никак нельзя — только представив, как будет выглядеть при этом, Дьюар отмел подобный вариант начисто.

Дорогу он выбирал бездумно, и она сама повела его к рыбацкому кварталу — тому, где пахло свежей рыбой, а на близких к побережью улицах крыши белели от сидящих на них чаек. Здесь было куда оживленнее: бедняки не могли позволить себе прохлаждаться, забросив работу до того, как страшная болезнь схлынет. То и дело по пути попадался кто-то с кучей снастей или ведром свежей рыбы; на углу сапожной лавки мальчишки варили крабов, разложив костер в неглубокой ямке и повесив над ним котелок; у одного из совсем покосившихся домов сморщенный старик чинил небольшую лодчонку.

Здесь несло смертью. Дьюар, проходя мимо длинных двухэтажных бараков, в которых люди жили тесно, подобно муравьям, чувствовал, что за последние недели в них умирали не раз и не два, умирали не всегда мирно. Замшелые стены хранили память о многих смертях и горе, среди них было не понять, кого поразило загранное существо, а кто умер по вполне земным причинам. Но дальше, там, где лачуги стояли поодиночке, практически за чертой города, ощущения обострялись и разделялись, уловить их изменения стало гораздо проще.

Дьюару не пришлось идти далеко. Уже около третьего с краю домишки он ощутил странную сосущую пустоту, как будто там притаилась воронка зыбучего песка. Это ощущение отчетливо напоминало то, которое исходило от больного полукровки в таверне, теперь Дьюару удалось вспомнить, на что оно было похоже. Следуя за ним, молодой некромант поднялся на шаткое крыльцо, постучал и, не дождавшись ответа, вошел сам.

Дверь была не заперта, внутри дома явственно ощущался запах затхлости, пыли и болезни. Стояла такая тишина, что в первый момент Дьюару почудилось, будто он здесь совсем один, но, пройдя через всю комнату, он заметил кровать, притулившуюся к самому боку нетопленой печи. На кровати среди смятых шерстяных одеял лежала старуха. Лицо ее, изборожденное глубокими морщинами и темными пятнами, носило отпечаток сильного истощения, сухие руки, сложенные на груди, казались восковыми. Сон этой женщины походил на вечный, и все же благодаря своему дару Дьюар даже на расстоянии ощущал, что она жива — телом, по крайней мере, потому что духа ее здесь не было, точно так же, как и духа Имрила. Было нечто иное…

Шагнув ближе, Дьюар всмотрелся. Не столько глазами рассматривая худощавый лик, сколько даром прощупывая лежащее перед ним тело. Жизни в нем осталась совсем капля, и некроманта это бы ничуть не удивило — любой видел, что свой век женщина проводила, как если бы тонкая нить ее сил не тянулась куда-то… к кому-то, прячущемуся под печью.

Дьюар вскинулся. Посторонняя сущность, не этому миру принадлежащая, смотрела на него без всякого страха. Мурашками по коже прокатилось неприятное чувство, будто нечто липкое и холодное прикоснулось да отпрянуло, исчезло, оставив слабый след. Этот самый «след», незримый, но хорошо ощутимый, опутал и старуху, и ее постель, и даже комнату вокруг. Теперь, зная, что искать, Дьюар мог различить его повсюду.

— Червец, значит? — пробормотал он себе под нос, особенно внимательно изучая то место, где заметил тварь. Той там, конечно, уже не наблюдалось, она сбежала, оставив сочащуюся жизненной силой магическую рану на теле, которым кормилось. Незаметная для простого человеческого взгляда, эта прореха медленно убивала свою носительницу.

Дьюар склонился над ложем, всмотрелся пристально. Задумался. Если ничего не сделать — бабка окончательно умрет, и так уже слаба совсем, сердце едва бьется. Но в арсенале некроманта, известном ему, не было ничего, пригодного для лечения, и уж тем более для восстановления тонких материй, а заглянуть в свои записи еще разок наставник вряд ли позволит. Он должен был придумать выход сам.

Время неумолимо гнало свою колесницу навстречу, грозясь на ходу раздавить всю надежду и решимость. В иные дни оно могло стать ценным союзником, но и враг из него был отменный. Время не щадило, ровно как и Госпожа, которую всюду именовали Извечной, Дьюар уже ощущал отголоски ее дыхания, от которого кровь стыла в жилах даже у него самого, почти сроднившегося с этой холодной, равнодушной силой. Разорванные нити жизни выглядели как прозрачная паутина. Даже различить их было непросто, а уж поймать пальцами и связать вместе — задачка из тех, что вовсе не имеют единственно верного решения. Дьюар старался, но даже он понимал, что сделанное им продержится недолго, лишь отсрочив конец, но более нечего было придумать.

***

— Вижу, ты отыскал ответ на свои вопросы? — в этот раз наставник встретил его на первом этаже постоялого двора. Перед Дэрейном стояла миска исходящей паром похлебки, и на воспитанника он поглядывал только мельком, не выражая особого интереса, но уже и не грозя сжечь одним взглядом.

— На некоторые — да… — Дьюар с шумом отодвинул стул, и хотя внимания наставника этот жест не привлек, отреагировал управляющий: выплюнув щепку, которой с упоением ковырял в зубах, он поспешил на кухню, откуда пригнал вихрастого мальчишку, принесшего еще одну порцию горячего супа и большой ломоть кукурузного хлеба.

— Червец лишь избавляется от души, чтобы потом питаться пустым телом, верно? — Дьюар сглотнул. После весьма длительной прогулки по трущобам вид горячей пищи пробуждал желание тут же на нее наброситься, но страх упустить момент был пока что сильнее. — Так можно ли вернуть дух обратно?

— Можно, если отыскать его в Загранье.

Кончики ушей дрогнули. В такие моменты Дьюару хотелось придержать их руками, если бы только это не выглядело еще глупее — они полностью выдавали нетерпение хозяина.

— Я читал, что туда можно попасть, но каким образом?

— Обычно для этого нужна жертва, но сейчас тебе повезло: брешь, которую открыл другой некромант, еще не затянулась.

— Другой некромант? — поднятая все-таки ложка супа опустилась обратно, так и не добравшись до рта. Дьюар недоуменно захлопал глазами, за что тут же получил очередной полный презрения взгляд.

— Не говори, что ты не почувствовал его присутствие в городе. Даже поросенок быстрее бы освоил науку, возьмись я его обучить. Неужели эльфы глупее свиней?

Пристыженно замолчав, Дьюар на некоторое время уткнулся в тарелку, и зал накрыло молчание. Юноша старался припомнить, замечал ли он необычное при въезде в город или на улицах, но память подкидывала ему самые глупые отрывки — разбитую телегу на обочине, дохлую ворону в канаве, разноцветные ленты вокруг мраморной щиколотки богини Синари — и абсолютно ничего, хоть как-нибудь связанного с магией. Он явно упускал нечто важное.

— Он старался скрыть свою силу, потому что знал: за ним придут, — сжалившись над крепко озадаченным подопечным, пояснил Дэрэйн. — Рано или поздно для этого должны были кого-то нанять… Но пока я не разобрался с ним, и его заклинание работает, путь в Загранье будет открыт.

— Вы поможете им? — уши радостно приподнялись. Даже если спасение нельзя будет назвать своей заслугой, оно, по крайней мере, состоится.

— Мне платят за то, чтобы я избавился от ренегата, а не за возню с бедняками, — равнодушно смел надежды наставник.

— Но столько людей находится на грани смерти…

— Не забывай, кто ты есть, Дьюар. Сказки о чести и воздаянии не имеют к нам отношения, потому что мы служим Ей, а не жалким богам. За твои добрые деяния никто не вознаградит тебя в посмертии, потому что твое посмертие принадлежит Ей. А теперь подумай, стоит ли прилагать усилия к тому, что не принесет никакой выгоды даже в виде звонкой монеты?

— Стоит, учитель, — предложенная для размышлений пауза оказалась совсем короткой, да и та понадобилась лишь для того, чтобы отодвинуть опустевшую тарелку и посмотреть в глаза. Дьюар и без того уже все решил. — Я обещал помочь, и я хочу этого. Разве недостаточно?

— Ну так и занимайся этим сам, — Дэрэйн не стал спорить, но и намерения хоть как-то посодействовать не выказал. Лишь положил на стол скрученный в трубку листок, наверняка приготовленный заранее. — Что нужно для ритуала, прочтешь здесь. И не забудь огонь, Дьюар. Если ты сам по глупости заблудишься в Загранье, то вытаскивать тебя я не стану.

А он и правда не станет: сколько раз приходилось попадать в передряги и выбираться из них, рискуя жизнью, — наставник никогда не вмешивался. Любезно переданную подсказку в виде рисунка пентаграммы и кратких пометок Дьюар изучил на месте, покрутил в руках, мысленно удивляясь — неужели и в самом деле ритуал выглядит так просто, или ему вновь приготовили подвох, забыв упомянуть о самом важном?

***

Нетерпение сжигало еще с того момента, как он получил ключ к решению в виде нужного ритуала, а потому усидеть на постоялом дворе не хватило бы никаких сил, но приготовление обозначенных в списке ингредиентов немного остудило изначальный пыл.

Несведущим крестьянам кажется, что для некромантии достаточно кровавой жертвы или раскопанной могилы, в крайнем случае — того и другого вместе. В действительности же Дьюар потратил кучу времени, ползая по окрестностям города в поисках нескольких корешков, благо здесь росло много из того, что в землях Лардхельма считали редкостью. Затем — отмывая эти самые корешки в речной воде и подсушивая на ветру, сжигая ветки с березы, ствол которой странным образом разделялся на два разных дерева, заботливо собирая угольки в мешочек и прислушиваясь к токам силы по городу. Сгодился бы и обычный уголь, выуженный из камина, но этот, с особых деревьев, сам по себе обладал некой слабой силой. Лишь к закату, когда храмовые статуи из белого окрасились в розовый, Дьюар вновь оказался на пороге «Креветки».

Зал в этот раз не был совсем пустым, но оставался молчаливым: небольшая компания из трех человек в одном конце быстро ела, почти не переговариваясь между собой, двое небогатых торговцев в другом просматривали лежащие перед ними бумаги, изредка обмениваясь короткими фразами на леморском и тыкали пальцами в какие-то цифры, одинокая женщина, закутанная в теплую узорчатую шаль, кого-то ждала, беспрестанно поглядывая на дверь. Марелла хлопотала вокруг немногочисленных посетителей, но, едва звякнул дверной колокольчик, вскинулась и без промедления очутилась рядом. Верно, ждала его — от осознания этого разом потеплело на сердце, и слова наставника об отсутствии выгоды показались еще более глупыми.

— Я знаю, как пробудить заболевших.

Она вздохнула — так глубоко, что грудь под туго завязанным фартуком высоко поднялась.

— Слава Магдаре, — прошептала одними губами, тут же бесцеремонно хватая его за рукав. — Сделаешь это? Я отведу тебя сначала к Реми, он выглядит совсем слабым.

Дьюар молча кивнул: даже если бы он хотел отступить, сейчас было уже поздно.

Жилой дом примыкал к таверне со стороны заднего двора. На втором этаже, как оказалось, даже имелся переход — короткий коридорчик, оканчивающийся тяжелой крашеной дверью. Подрагивающими от волнения руками Марелла отперла ее, пропуская гостя в тепло едва освещенной закатом комнаты. Дьюар столь редко бывал в чужих домах, что сейчас жадно впитывал то робкое ощущение уюта, наполняющее все здесь. Пахло смолистыми дровами в печи, едой и шерстью — прялка с неоконченной работой стояла на виду, у окна. Пока юноша с любопытством разглядывал вышитые занавески на окнах, брошенную на скамье деревянную игрушку, венки из пшеницы, славящие Магдару — все, чего мрачная башня наставника, в которой он вырос, была лишена — его настойчиво подталкивали вперед, к закрытой двери, у которой ожидал верный пес. Подняв косматую голову, зверь оглядел подошедших, тоненько проскулил, первым порываясь войти в комнату к маленькому хозяину. На некроманта животное взглянуло с подозрительностью, словно чуяло его спящую силу, и предпочло обойти по большой дуге. Если бы не столь сильное желание подойти к мальчику, он бы наверняка и вовсе не сунулся в комнату с темным магом, но привязанность победила страх.

На этой двери замка не было, но внутри царила душная полутьма. Марелла поспешно приоткрыла одну створку окна, стараясь, чтобы случайный ветерок не затронул спящего мальчика. Дьюар проследил, как пес, все еще бросая на незнакомцев косые взгляды, вспрыгнул на постель, привычно улегся возле ребенка и пару раз лизнул его бледную руку, неподвижно лежащую поверх одеяла, но тот не отреагировал. Буди не буди — без толку, когда душа так далеко.

Реми очень походил на сестру. Такие же темно-русые волосы, смешными кудряшками обрамляющие исхудалое личико, такой же чуть курносый, маленький нос и по-детски пухлые губы. Но выглядел он действительно плохо, загранная тварь тянула из него жизнь уже давно — Дьюар видел множество следов. Медлить в таком случае никак нельзя.

— Марелла, это много времени займет. Ты иди в таверну, не беспокойся, позову потом. Только вон лампу оставь, чтоб света побольше было.

Она не спорила, предоставила делать, что нужно: обвела рукой охранный круг над мальчиком, поцеловала его в лоб и тихо удалилась. Судьба брата волновала ее гораздо больше таверны, но мешать «целителю» Марелла не рискнула, и это было видно по ее глазам, блестящим опасениями, надеждой и глубокой верой в своих богов.

Оставшись один, Дьюар взялся за подготовку. Он сам не знал, сколько времени займет весь ритуал, поэтому первым делом запер дверь, чтобы Марелла, увидев совсем не лекарские знаки и руны, не впала в панику. Затем припасенным угольком принялся чертить прямо на полу, подле кровати, рисунок, подсказанный наставником. Некоторые из символов, ранее ему ни разу не встречавшиеся, требовали особой осторожности, и он перепроверял их по несколько раз прежде, чем перейти к следующим. Получившееся изображение в самом деле напоминало врата: два прямоугольника, в каждом углу которых притаилось по паре заковыристых знаков. Затем внизу врат легли очищенные корешки, а вверху —перемолотая костная мука из привезенных с собой запасов. Подумав, куда пристроить лампу, Дьюар просто оставил её рядом и сам сел напротив изображения.

Слова заклинания он заучил по дороге, и все же пришлось их менять, опустив ту часть, которая предназначалась принесенной жертве. Случившаяся смерть должна была открыть дверь в Загранье — сейчас же Дьюару требовалось лишь найти уже открытую. Он чувствовал себя так, будто идет наощупь в темной комнате, зрение и слух напряжены до предела, но не приносят никакой помощи, лишь тонкие вибрации воздуха под пальцами указывают верное направление. А затем он буквально нырнул, ударился о гладь невидимого озера и провалился туда.

Дьюар не переступал эту черту раньше, хотя такова была природа его силы, то и дело вынуждающая контактировать с тем, что давно мертво. Поток холода, которым его окатило, буквально оглушил. Живому не место за Гранью, и, даже если он некромант, этот мир впускает его неохотно. Что уж говорить о потерявшемся ребенке — тот наверняка забился в самый дальний угол, до которого только смог достать. Если бы здесь были углы… Холодное серое Ничто, в котором тонули все звуки, чувства и даже воспоминания. Дьюар сам замер в нерешительности, обводя взглядом странное, будто затянутое пеленой место и пытаясь поймать какую-то растворяющуюся в нем мысль.

Зачем он пришел сюда?

Дьюар повел взглядом, натыкаясь лишь на клубящиеся вокруг тени. Духи, что медленно брели из ниоткуда в никуда, без цели, без смысла, постепенно и неотвратимо растворяясь в окружающем пространстве. Угнетающая картина, но не стоящая внимания, ведь он не один из них и оказался тут не случайно. Он искал кого-то — Дьюар вспомнил, через миг или через вечность, что должен найти того, кто оказался за Гранью не в свой срок, и двинулся вперед, навстречу потоку духов.

Безглазые и безвольные, тени не замечали его, расступались или просто просачивались сквозь, обдавая неприятным липким холодом. Но они были лишь странниками, Дьюар ускорял шаг вовсе не из-за них, увязая в чем-то, напоминающем жидкую серую грязь, почти по щиколотку, не из-за них оглядывался по сторонам и опускал голову, словно мог сделаться меньше и незаметнее. Здесь не сменялись день и ночь, не шло время, не хотелось есть или спать. Он мог бы идти так бесконечно, и все же ему повезло: слабый огонек живой души промелькнул среди серой пелены довольно скоро. По крайней мере, ему показалось, что это случилось скоро, потому что в равной степени могло миновать и полчаса, и полдня, и полмесяца. Мальчишка сидел, сжавшись в комок, боязливо оглядываясь вокруг, и весь дрожал. Очнувшись, он вряд ли вспомнит, что именно видел, но сейчас ему было страшно, и этот леденящий ужас практически лишил его желания бороться или вообще двигаться. Будь рядом его сестра, она могла бы попытаться поговорить с ребенком, успокоить его или убедить, что все хорошо — Дьюар мельком подумал об этом, даже не осознавая толком, и вместо того резко вздернул мальчишку на ноги. На нежности не было времени и сил, потому что без Ее внимания здесь ничего не происходило.

Некромант шел назад еще торопливее, стараясь не потерять из виду колеблющийся в густом сером тумане слабый огонек. Теперь он осознал, что предупреждение наставника об огне не было пустым, и в глубине души радовался, что не забыл. Свет вел его, подобно маяку, и мальчишка едва успевал перебирать ногами, но все еще находился в оцепенении, которым обернулось долгое пребывание в этом месте. Словно замороженная кукла, он двигался туда, куда его тащили, не пытаясь вырваться, а может, чувствовал отголоски тепла от держащей его руки — некромант все же был живым. Когда Ее взгляд вонзился в спину, лампа как будто дрогнула, пламя заплясало, грозясь вот-вот погаснуть.

— Он не Твой, — произнес Дьюар, с самого начала ожидавший и втайне боявшийся этой встречи.

Если бы у Нее был рот, Она бы ответила. Или, может, посмеялась. Но Ее настроение, если это хоть в какой-то мере было позволительно называть настроением, выражалось лишь порывами холода и давящей тяжестью. В некоторых детских сказках говорилось, что и Она в незапамятные времена жила на земле, но в момент встречи с Ней это показалось самой большой нелепицей, какую только можно представить. Многие утверждали, что Она является богиней, но даже Боги имеют душу. Она же была тем самым Ничто, из которого соткан весь мир по ту сторону Грани. Она была чистой силой, разрушительной, беспощадной и жадной, которая очень не любила, когда у Нее забирают что-то, даже Ей не принадлежащее.

— Он жив! Ты получишь его позже, когда-нибудь, но сейчас он еще дышит!

Должен дышать…

Тело мальчика, что лежало в кровати, изогнулось, затряслось крупной дрожью. Пес в ответ тихонько заскулил, мордой тыкаясь в мягкую щеку своего хозяина, беспокойно завозился. Будто чувствовал, как что-то происходит, но ничего не мог поделать, никак не мог защитить или помочь, лишь безропотно ждать, пока через несколько мучительно-долгих минут тело мальчика перестало биться в судорогах, и он резко очнулся, словно кто-то выкинул его обратно в мир живых. Порывистый вздох перешел в короткий кашель, слабые пальцы машинально зарылись в косматую шерсть на сунутой под ладонь собачьей голове, а на светлом лбу тут же выступила испарина, в уголках еще прикрытых глаз скопились слезы. После Грани мир живых — место болезненное и тяжелое, все равно, что обмороженную конечность сунуть в кипяток. Присутствия в комнате постороннего он не замечал, разве что теплое, большое и лохматое, что лежало рядом, понемногу согревало, убирало боль и помогало — живое, любящее существо, которое, даже не будучи человеком, все же являлось лучшим лекарством для потерянной души.

Дьюар распахнул глаза почти одновременно с мальчишкой; совершенно побелевшие зрачки в первый момент по привычке видели все в серых тонах, но ему было даже не обязательно смотреть, чтобы понять — получилось, раз уж Она отпустила. Как-то наставник заметил, что Она любит его непутевого ученика, иначе не позволяла бы так бесцеремонно творить, что вздумается, но порой Дьюар начинал в этом сомневаться, как и во многом из того, что старик говорил.

Силы словно выпили подчистую, оставив промерзшую оболочку, так что даже руки дрожали неимоверно. Он поднялся. Тело чувствовалось как что-то чужое, не принадлежащее ему, — после невесомости загранного мира оно казалось неимоверной тяжестью, которую хотелось сбросить.

Дьюар поднялся. Мысли, такие же тяжелые, как и тело, ворочались вяло, из них совершенно исчезла всякая осознанность. В груди было пусто и холодно. Казалось, какая-то часть его так и не вернулась из Загранья, а освободившееся место занял серый туман, поглотив и чувства, и стремления. Как-то разом все перестало иметь значение, Дьюар уже не знал толком, зачем сюда явился. Носком сапога он небрежно затер угольные штрихи — не разобрать, что за символы были на месте образовавшихся темных пятен. Подобрал с полу корешки, ставшие сухими и сморщенными, словно несколько дней пролежавшие на солнце. Окоченевшие пальцы едва слушались, корешки норовили выскользнуть из них, точно как и ступени лестницы — увернуться из-под ног. Зал таверны Дьюар пересек, ни на кого не глядя. Он слышал окрик в спину, но не стал оборачиваться, хотелось поскорее покинуть серые стены и оказаться на улице, но, когда порог был пересечен, лучше так и не стало.

Воздух обжигал легкие болезненным холодом, в котором не осталось запахов. Солнце, кажется, село, но если на бледном небе и должна была оставаться тонкая полоска заката, то Дьюар не видел ее — для некроманта все сравнялось в один цвет смерти. Серость.

Улица, пошатываясь, вела его в сторону торгового квартала, туда, где можно было бы отдохнуть и, наконец, согреться у очага. По крайней мере, попытаться согреться. В какой-то момент улица подвела — перестала походить на ту, которой он пришел. Совершенно незнакомое здание с двумя львиными головами на барельефах выросло за поворотом, напротив него сыплющий брызгами фонтан журчал расхожую мелодию. Дьюар огляделся. Его почему-то не волновало, что он заплутал в чужом городе, как не волновали и только что проведенный ритуал, и судьба пробужденного мальчишки, и даже улыбка Мареллы, ради которой он так старался весь день. Словно и не было ничего.

Серость затапливала даже мостовую, камень за камнем. Шаги увязали в ней, как в растопленном масле, не находя опоры, и все менее понятным становилось, куда ведет путъ.

Все больше сужался переулок, и свет фонаря с одной его стороны вскоре начал достигать противоположной. Дьюар понял, что не один, когда только ступил сюда — дыхание живого человека ни с чем было не спутать. Но он прошел бы мимо, даже не взглянув, если бы к нему не обратились вслух.

— Постой, юноша! — веселый женский голос не позволил игнорировать свою обладательницу. — Куда спешить в такой поздний час?

Дьюар задумался над смыслом вопроса, совершенно упустив выражение, с которым тот был произнесен. Возникшую паузу восприняли как знак согласия, и в локоть моментально вцепились ловкие пальцы.

— Такой симпатичный и совсем один, — промурлыкала незнакомка, бесцеремонно поглаживая щеку. — А пойдем со мной?

Прикосновение к голой коже отозвалось внезапной вспышкой, будто опалило. Глубоко въевшийся загранный холод боялся живого тепла, бежал от него, напоследок оставляя короткие укусы. Хотелось последовать ему, но замедленность реакции не позволила. Однако незнакомку не волновало замешательство юноши, она поняла это совершенно по-своему и только тихонько хихикнула.

— Не будь настолько робким, неужели я стану у тебя первой? Тогда тем более идем, хозяйка сделает хорошую скидку!

Его настойчиво подтолкнули к широким дверям, увитым резными цветами. Еще на пороге вошедших окутало марево ароматных масел и курительных смесей, щедро наполнявших воздух, а после к ним присоединились и звуки. Громкая переливчатая мелодия лютни вторила двум девичьим голосам, старательно выводящим задорную песенку.

С дальних степей Харда́трис

Шел по дороге в город

Орк холостой, поддатый,

Был он горяч и молод.

Зналось девиц прекрасных

В племени орков много:

Рослых, тупых, мордастых,

Толстых и кривоногих.

Но наш герой не промах —

Эльфов изящных смладу

Он, красотой влекомый,

Двинул в бордель к закату.

— Идем, мой хороший, — не давая опомниться, Дьюара уже тащили к лестнице мимо развеселившейся стайки девушек. — Ты чего еле ноги переставляешь, вина перебрал?

Дев ему предлагали

Гибких, светловолосых,

Тонких эльфийских талий,

Остроухих, курносых.

Но наш герой из этих

Тощих, болезных цапель

Только одну приметив,

Тут же ее облапал.

И, заказав побольше

Крепкого, злого эля,

С ней кувыркался с ночи

И до утра в постели.

Даже сквозь туман в мыслях стало весьма очевидно, куда он попал: недвусмысленные картинки смотрели со стен, канделябры имели вполне узнаваемую форму, и сбоку продолжало настойчиво прижиматься горячее тело. Дьюар скосил взгляд, стараясь не слишком отвлекаться от уворачивающихся из-под ног ступеней — девушка оказалась вполне себе миловидной, но проклятая серость стерла и это впечатление, оставив лишь краткую отметку о том, что видят глаза. Не споткнуться показалось куда важнее.

Скрипнула дверь комнаты. Полумрак радушно принял в свои объятия, и глазам сразу сделалось легче от того, что серость больше не пестрила вспышками света. Дьюар с облегчением выдохнул, опустившись на край кровати, отбросил натерший пятку сапог. Даже в натопленной спальне — холод не отпускал, онемевшие пальцы продолжали подрагивать, благо, что им и не нужно ничего было делать — девушка сама споро распутывала застежки куртки.

А странная песенка все продолжала литься из коридора.

Орк протрезвел к рассвету,

В койке с эльфийкой милой.

Радостней орка нету,

Только в заду свербило!

Не обратив вниманья 

На дискомфорт меж булок,

Орк совершил признанье:

Взять деву замуж вздумал.

Дева, смеясь игриво,

Орка лобзает в губы:

— Ишь ты, какой ретивый,

— молвит, — Я — ПАРЕНЬ, глупый.

Пауза в пении позволила услышать скрип за стеной и частые вздохи, перемежающиеся с ним, но Дьюар не обратил внимания. Наверное, той части его сознания, что заблудилась в Загранье или просто заледенела, все-таки слишком не хватало, чтобы связно мыслить. Он чувствовал тепло, исходящее от живого тела, и только это было важно. Тепло, поначалу обжигавшее, делалось спокойнее и обволакивало приятной негой — от него плавился лед в груди, возвращалась чувствительность рук, неподъемная тяжесть собственного тела обращалась простой усталостью. Окончание песни Дьюар уже почти не разобрал, проваливаясь в мрачно-серую пелену, среди которой выделялась только бьющаяся искрой жизнь.

Понял герой, что лишка

Дал он намедни с элем,

Пялил его парнишка

Целую ночь в постели.

Орк наперво́ смутился,

После ругался грязно,

Ну, а потом смирился —

Больно был эльф прекрасный.

И, почесавши рожу,

Эльфу сказал: — Неважно,

Ты все равно пригожей

Всех наших девок страшных!

Что за мораль тут, братцы?

Коли востришь в бордели,

Нечего надираться…

Слава святому элю!

***

Утро было золотым от лучей солнца, просачивающихся сквозь тонкий балдахин над кроватью. Дьюар поднял отяжелевшую голову, силясь понять, где это он оказался. Словно после хорошей попойки, память выдавала смутно очерченные образы, которые при том никак не складывались в одну цельную картину. Он помнил Загранье, просто не смог бы забыть, но холод испарился. Дьюар словно заново привыкал к чувствам, которые пробудились в растаявшей душе, старался совладать с ними, пока они сами не взяли верх. Он снова видел цвета, различал эмоции и стал собой, хотя отпечаток той стороны Грани навсегда остался с ним.

Дьюар совсем не помнил, как очутился в этом доме, но нехорошее предчувствие уже закралось в его голову. Дьюар обнаружил себя раздетым до нижней рубашки, да и та была расстегнута наполовину. Широкий пояс с привязанными к нему мешочками и кинжалом валялся в куче остальной одежды. Первым делом Дьюар бросился проверить, на месте ли амулеты. Не самые ценные, но все же хранящие магию тисовые бусины нашлись на привычном месте, в отдельном кожаном кошеле, и это на время уняло беспокойство. Он присмотрелся к окружению: откровенным фрескам на потолке, шелкам, подушкам. И его длинные уши заалели до самого основания. В подобном месте без ведома наставника — такого позора с ним не случалось еще за всю жизнь.

— О, неужели очухался? — смутно знакомый голос раздался сзади, со стороны двери. — Это же надо так спать, я полночи пыталась тебя разбудить, и никакой реакции.

Говорившая прошла на середину комнаты, останавливаясь прямо напротив огромной, вычурной кровати. При свете дня вчерашняя незнакомка выглядела старше, чем показалась сначала, но она сохранила добрую долю своей красоты: кожа оставалась бела, медные волосы густой волной укрывали спину, а мягкие руки никогда не знали тяжелой работы.

— Так ничего и не скажешь? — усмехнулась она. — Да не красней, ничего у нас с тобой не было, ты ведь как вошел в комнату, тут же отрубился. Но заплатить за ночь все же придется, тут не ночлежка для блудных душ. Повезло тебе еще, что с приходом болезни у нас совсем мало посетителей, иначе свободной комнаты бы не нашлось.

Дьюар закивал, спеша поскорее одеться. Ощущение вопиющей неправильности сопровождало его все это время и становилось особенно острым от того, что собеседницу это явно забавляло.

— Меня зовут Ирис, птенчик, — улыбнулась она, принимая монету. Целый ларг, за который можно было спокойно прожить на постоялом дворе не меньше двух седьмиц, исчез в складках платья. — Заходи как-нибудь, если не собираешься уехать. Хотя я бы на твоем месте собиралась.

Они не прощались. Дьюар все еще был слишком смущен, чтобы придумать внятный ответ, а Ирис ограничилась подмигиванием.

***

Нынешнее утро почти не отличалось от предыдущего, погода стояла такая же ясная. Дьюар с удивлением увидел, что занесло его совершенно в противоположную от постоялого двора сторону, и в попытке сократить путь он опять, словно ведомый чужой рукой, оказался у дверей «Креветки» и остановился перед ними.

По всем законам порядочности стоило проверить, как чувствует себя мальчик. Если уж его, здорового и, можно сказать, взрослого некроманта так коробило от недолгого посещения Загранья, то что же случится с ребенком, проведшим там не один день? Эльфа передернуло от самой мысли. Сомнения в том, что мальчик вообще сохранил рассудок, вгрызлись в мысли, одновременно с тем пробудив и совесть, которая твердила, что он мог бы сделать больше.

Дверь скрипнула. Из таверны вышел дородный мужчина, задержался на пороге в пол-оборота, чтобы проститься.

 — Послезавтра привезу не только рыбы, но и кальмаров, сваришь свой знаменитый суп. Бывай, Марелла!

Дьюар посторонился, пропуская его к стоящей в сторонке телеге, полной небольших бочонков с рыбой и всевозможными морскими гадами. Торговец, для своей комплекции удивительно ловко забравшись на козлы, помахал рукой показавшейся в дверях девушке. Дьюар смекнул, что она заметила его, и решился.

— Твой брат… Марелла, прости, что я вчера так быстро ушел. Вижу, твой брат в порядке?

Она слабо кивнула. Мальчик, тот самый, что вчера лежал в постели совершенно недвижим и с виду едва жив, сейчас прятался позади нее, цепляясь за юбку. И хотя лицо его оставалось еще осунувшимся и бледным, а во взгляде застыло не по-детски скорбное, испуганное выражение, он был сейчас полностью здоров. Даже та духовная рана, от которой питался червец, затянулась, что само по себе казалось удивительным.

— Реми лучше. Он очнулся, хотя пока не сказал ни слова, — глаза девушки сияли, когда она гладила брата по голове, и Дьюар впервые понял, какого они на самом деле цвета — глубокого коричневого по краям и медово-золотого к середине, будто расплавленная драгоценность сияет из темноты. Это зрелище так заворожило, что он чуть не пропустил мимо ушей следующий вопрос.

— А Имрил? Ты можешь вылечить и его? Он столько лет работает в нашей таверне, что стал нам почти семьей…

Дьюар хотел бы снова пообещать, но совсем недавно понял кое-что о загранном мире, о холоде, с которым сам справиться не может.

— Я могу использовать магию, и он проснется, но в действительности его вылечит только тепло. Тепло твоего сердца.