Джерард напился тёплым пивом и цитрусовым воздухом. Фрэнк тоже был под градусом.  

В этот раз они лежали на крыльце, обмотанные кашемировыми одеялами, и ждали полуночи. Было хорошо. Джерард научил Фрэнка открывать бутылки зажигалкой. Пошёл снег: молочные снежинки сыпались на глаза, и волосы тоже мокли. Сигареты лежали в горшке с мёртвым цветком. Джерард умудрялся создать пепельницу из любой резиновой, жестяной или деревянной вещи — причём очень изобретательно. Его мастерство уже доходило до абсурда.  

Вокруг было божественно хорошо. Фрэнк бессовестно прижимался к горячему плечу Джерарда и слушал сопение около уха.

Ему немножко хотелось спать и улыбаться.

— Фрэнки, — пробормотал Джерард, — давай в конце декабря стрелять из лука по сосулькам. А лучше из рогаток. У тебя есть рогатка?

— Ну, есть.

— Серьёзно? Ты такой старомодный. Это мило.

В подарок Фрэнк получил тёплую кофту. Она пахла брусничными мыслями, несчастным детством и какими-то песнями.  

У Джерарда под глазами расположилась катастрофа от бессонницы. Он несколько раз подряд зависал, смотря на щёку Фрэнка, а потом заводил чепуховую шарманку о вязаных свитерах или инопланетной пшенице.  

Фрэнку даже нравилось. Он мог сказать буквально что угодно и получить в ответ вполне осмысленный монолог, приправленный классными эпитетами и красочным «блядь, ну, это, ну, блядь». Джерард был странным, но интересным. Он был всем самым сумасшедшим; тем, что находилось где-то там, по ту сторону неизведанного.  

— Мне пора домой.

— До вторника десять минут.  

— Я, вроде как, спать хочу.

— Детское время, Фрэнк. Оставайся. Я найду какой-нибудь коллекционный ужастик, у Майки таких полно.

— Лады, убедил.  

Джерард взволнованно вскинул руку, указал на черничный пирог вместо неба:

— Смотри, это тарелка пришельцев!

— Это… эм, я не знаю, самолёт? Но точно не тарелка с пришельцами.  

— Да смотри же! Она самая!

Фрэнку нравилось.

Он валялся на крыльце под градусом, тоже видел летающую тарелку и признавал это на сто процентов. Он бы хотел спасти себя от нестабильности и переохлаждения, но понятия не имел — как.  

Волосы Джерарда впервые были холодными. А вот тело оставалось… тёплым. Фрэнк на секунду подумал, что мог бы залезть в его штаны, но не стал этого делать.

— Хочу чокопай, — сказал Джерард.  

Джерард врастал в половицы крыльца, прислонялся к плечу Фрэнка и махал звёздам, мечтая о шоколадках.  

Фрэнк натягивал на нос одеяло, чувствовал, как отмирала печень, и слушал дельфинообразную подвеску под боком. Джерард много смеялся.

— Не понимаю, как подростки выживают здесь. Беллвиль — это же грёбаный убийца. Я недавно побывал в многоэтажном доме. Там запросто можно поскользнуться на чьём-то выблеванном завтраке, напороться на шприц и умереть от заражения крови, — Джерард реально возмущался. — Я видел в школьном туалете пачку ксанакса. Ксанакса! Знаешь, какой у него синдром отмены?

— А ты?

— Конечно! — на одном дыхании признался Джерард. — О, у меня есть травка. Хочешь?

— Не.  

— Я тоже не хочу. Хочу чокопай. До нового дня всего две минуты, загадывай желание.  

Крыльцо заметало снежинками и блеском звёзд. Фрэнк зажмурился. Джерард стал отсчитывать секунды, смотря на часы, обвитые вокруг фонаря. Тот свисал со стены и тускнел под горстью снежинок.

— Я загадал…

— Не говори, — тревожно перебил Фрэнк, — оно же так не сбудется.

— …чокопай с каким-нибудь дрянным вкусом вишенок.  

— Ты придурок.  

— Я знаю!

Джерард всё ещё много смеялся, а Фрэнк прижимался к его плечу и смотрел, как капали в глаза снежинки.  

Майки иногда выглядывал из окна. Он ходил в своём пуховике (лиловый халат в звёздочках) и проверял, не умерли ли Джерард и Фрэнк от холода. Гремел кружкой, кашлял чуть-чуть. А потом уходил обратно в гостиную.

— Эй, старикашка, — крикнул Джерард, хрустнув курткой-безрукавкой, — ложись к нам.

— Мама скоро придёт. Сегодня была эта… донорская эстафета, или как там.  

— И?

— Она принесёт, — проворчал Майки.

Он говорил так, будто забывал произнести конец фразы, но Джерард понимал его, а Фрэнк — нет. Дурацкая скрытность. Странные ребята. Классные.

Джерард поднялся, сел на деревянные перила, спрятался в одеяло. Фрэнку на удивление быстро стало прохладно. Он тоже встал, забился в угол, прислонившись виском к стене. Щёлкнула кнопка зажигалки. Джерард вынул сигарету из-за уха и поднёс её к огню. Шмыгнул носом. Зажигалка исказила его лицо рыжим градиентом, и он на миг стал похож на зверя с тыквенными глазами. А Фрэнк вдруг понял, что за всё это время толком ничего не выяснил о жизни Джерарда. Это не показалось ему странным, потому что Фрэнк был худшим разведчиком (даже на детских площадках он играл мёртвых соглядатаев). Однако они болтали часами напролёт, а о существовании Майки он узнал по стечению дурацких обстоятельств. Случайно.  

— А сколько тебе лет?

Джерард неожиданно поперхнулся дымом. Хрипловатое «кхе-кхе» заклубилось в ушах, эхом отражаясь от жестяной пепельницы. Недовольное лицо Майки промелькнуло за окном.

— Ты чего? — чуть волнуясь, спросил Фрэнк. — Эй, прекращай кашлять. Можно подумать, я спросил, девственник ли ты.

— Мы в одном классе. Странный вопрос.

«Это ты тут странный, — подумал Фрэнк. — Но ты мне нравишься». Спросил:

— Когда у тебя день рождения?

— А какой твой любимый месяц? — поинтересовался он.

— Апрель.

— Значит, я родился и умру в апреле, — улыбнулся Джерард и резко вскинул руку с сигаретой, едва не рухнув с перил: — Бог ты мой, Майки, спасибо!

Вялый Майки хмурился, зевал и держал два стакана клюквенного сока. Такой забавный. Мохнатое миловидное чудовище. Джерард принялся кашлять и залпом осушать густо-красную жидкость, когда Майки протянул второй стакан Фрэнку.

— Оу. Спасибо, чувак.

— Ага, не подавись, — беззлобно ответил Майки, раскатал рукава пухового халата и заковылял домой. Бросил напоследок: — Я спать, не шумите.

Джерард посмотрел ему вслед поверх мутного стакана. Нервно поцарапал кнопку зажигалки, затем начал колупать перила.

Фрэнк скривился:

— Занозы будут.

— Мне больше не больно, — сказал Джерард, уставившись на ребро сырно-жёлтой луны. — Я однажды сломал обе руки, вот это было реально неприятно. А занозы — пустяки.  

Фрэнк забрался по деревяшкам и сел рядом с Джерардом. Выхватил тлеющую сигарету, затянулся. Торо его убьёт. Хорошо, что он хоть от травки отказался — его организм и так забит сахаром и всяким химозным мусором. Фрэнк тоже уставился на луну. Вспомнил, что, в общем-то, соскучился по ворчанию и кудряшкам Торо. Надо будет позвонить ему и рассказать, что Джерард не болен лейкемией. И прекратить скуривать несколько сигарет подряд.  

— Я боюсь за Майки, — вдруг признал Джерард. Поёжился, положил голову на плечо Фрэнка. Ой. — Мне кажется, однажды он натворит что-нибудь плохое, а я не смогу помочь. А, ладно, забей. Мне бы просто поесть. Поспать, — исправился он, замялся, добавил чуть растерянно: — Отдохнуть, короче. Если что, я не голодаю, Фрэнки.

— И крепко спишь, я понял.

Волосы Джерарда мягко покалывали щёку Фрэнка. Одежда всё ещё пахла брусничными мыслями, несчастным детством и какими-то песнями, и Фрэнку захотелось, чтобы этот вторник остановился и больше и двигался.  

— Пойдём в дом.

— Замёрз?

Джерард улыбнулся:

— Это ты дрожишь от холода, а не я.  

— Мне не холодно, — соврал Фрэнк.

— Да ну? — вместо улыбки на его лице незаметно вырубился оскал. — И ты совсем-совсем не боишься заболеть? Я почему-то тебе не верю.  

— Так проверь.  

— Как?

Фрэнк пожал плечами.

Джерард не отрывался от его лица. У него золотисто-яблочные ободки вокруг зрачков. Красиво.  

Рука Джерарда — прозрачная и израненная, — вдруг рухнула на грудь Фрэнка, с силой вдавилась в кости. Скрипнули перила. Осколок луны пронёсся перед глазами. Фрэнк не сразу понял, что соскользнул и свалился вниз, на землю, пока по позвоночнику не прокатилась мерцающая боль. Джерард с сумасшедшим смехом упал рядышком.  

Они просто съехали вниз и грохнулись в тонкий слой снега.

Джерард смеялся, и Фрэнк, откашлявшись спрессованным воздухом и, наверное, кровью, рассмеялся вместе с ним.  

— Круто, — выдохнул Фрэнк.

— Ты точно болен, — уверенно подтвердил Джерард, смахнул с волос Фрэнка снег. — У нас одна болезнь.  

— Какая?

— Поиск смерти и веселья.  

Снежинки засыпали глаза. Звёзды казались совсем тусклыми, поэтому Джерард достал зажигалку и сделал вид, что греет созвездие Кассиопея. Сказал, что сейчас на них сверху будет капать межзвёздный мёд. Это было волшебно. Фрэнк отчётливо представлял, как в яблочных глазах Джерарда отражался целый мир, и не мог поверить, что это всё по-настоящему.

Он не знал о нём ровным счётом ничего.  

Но он знал, что Джерард — король всех звёзд, а Фрэнк должен понарошку преклонить колено.

— Ветер усилился, — заметил Джерард и вытянул руку. — Я люблю декабрь.  

Фрэнк обхватил его запястье, сжав в пальцах рукав, и многозначительно сказал:

— Значит, ты всё-таки родился и умрёшь в декабре.

— Ты глупый, Фрэнки, — довольный, с сияющим лицом Джерард зацепился за его ладонь и некрепко её стиснул. — А я пьяный. Могу сделать что-то такое же… глупое.  

Фрэнку больше не надо было представлять отражение мира в зрачках Джерарда. Он уже провалился туда по горло. Внутри — где-то в заледеневшем черепе, — выло и хрипело непривычное желание.

Мать честна́я, как же Фрэнк хотел целоваться.

— Ты вкусно пахнешь, — неожиданно признался Джерард.  

Фрэнк потратил все силы на то, чтобы не залезть на его бёдра, и сдавленно сказал:

— Пойдём в дом.

— Нет, — спокойно ответил Джерард. Прошёлся глазами по губам и шее Фрэнка. Вздохнул. — Я ещё немного тут посижу.  

— Ладно, я с тобой. Мир, дружба, отмороженные почки, всё такое.  

Мимолётная грёза о чём-то большем, чем сжатые друг в друге ладони, разлетелась на снежинки от поднявшегося ветра.  

Джерард очарованно таращился на луну и рассказывал историю о говорящей пшенице в гнилых полях Беллвиля. Потом Майки загнал их домой до ужаса хитрым способом: предложил поесть пудинг. Джерард рванул первым. Фрэнк, оторвав прилипшие волосы от земли, побежал следом, потому что он не мог проиграть какому-то бледному психу, который ему очень понравился.  

В комнате Джерарда был включён телевизор. Фрэнк стянул с себя кофту, пропитанную брусничными песнями, и завалился на кровать. С экрана на него пялились стрёмные мохнатые штуковины из the muppet show.

— Эй, Фрэнк.

— А? — он повернул голову. — Чувак, что с тобой? Эй, что-то случилось?  

Джерард выглядел взволнованным. Его настроение менялось настолько быстро и сильно, что Фрэнк тупо не успевал следить за этим. 

— Ты ложись, а я скоро приду. Мама вернулась с работы.  

— Лады, — он кивнул, абсолютно уверенный в том, что Джерард лжёт. — Всё в порядке?

— В полном.  

Фрэнк впервые за всё это время почувствовал себя не в своей инопланетной тарелке. Ему нужен был его пуховик. Тот, что серебристый. В нём Фрэнк превращался в маленькое космическое одеяльце и мог думать мозгом, а не сердцем. Он забрался под пушистый плед, покрытый миллионом жёлтых цыплят, растянулся на кровати. В тело иногда врезались какие-то вещи. Фрэнк нащупал под лопаткой пустую катушку из-под ниток и стал крутить её в руках. Не успокаивало. Если дело касалось тревоги, Фрэнк тонул. Он не умел контролировать панику. Он отгадывал контуры вещей, чтобы отвлечь себя: папоротник в горшке, дождевик, гитара, летние кроссовки, карандаши для глаз.  

Он понял, что заснул, когда распахнул глаза из-за запаха гнилой крови, ударившего в нос. Зажмурился, отдышался.  

Но смрада больше не было.  

— Надо меньше пить, — пробормотал он в подушку.

— Фрэнки?

— Джерард? Ты? — он дёрнулся от испуга. — Ты что, включил ночник?

— Я боюсь темноты, — хрипловатым – чужим – голосом сказал Джерард. Резко схватил Фрэнка за плечо, когда тот стал переворачиваться на другой бок. — Не надо. Не смотри на меня. Я… плохо выгляжу сейчас. Очень плохо. Прости, если я пугаю.  

Фрэнк замер. Медленно предложил:

— Я могу лечь на полу.

— Нет, — тихо выдохнул Джерард. — Я могу уйти, если ты боишься или чувствуешь себя…

— Нет, — прервал Фрэнк, — всё нормально. Спи.

Джерард лежал неподвижно. Словно даже не дышал, и Фрэнк так сильно хотел повернуться, что ему физически было больно терпеть.  

— Фрэнк. Могу я сделать кое-что?

Фрэнк внезапно ощутил привкус опасности во рту, сжал пальцами катушку из-под ниток. Но — кивнул. Доверился. Почему-то.  

Джерард со всей аккуратностью приблизился к Фрэнку. Уткнулся носом в его затылок, прижался руками к спине, сказал:

— Пожалуйста, только не двигайся.  

— Л-ладно, — Фрэнк сглотнул ком острых костей.  

Джерард осторожно обнимал его, прислоняясь к волосам и напевая незнакомую мелодию. Несмотря на декабрь, отключенные батареи и холодок, вросший в позвоночник, Фрэнк плавился в чужой лихорадке и звёздном блеске. Джерард свернулся калачиком — как самый несчастливый ребёнок. Он заснул. Фрэнк рассматривал свет от ночника, что карамелью лёг на стену. Слушал тихое сопение около уха и вскоре тоже уснул.  

Утром Фрэнк проснулся один. Майки, причёсываясь в комнате Джерарда, пояснил:

— У него дела, не беспокойся. Он оставил тебе газировку и сэндвичи. Но я не советую это есть, никто не знает, с какого века продукты лежат в холодильнике.

— Я проспал первый урок, это меня волнует больше, блядь, всего, — ворчал Фрэнк спросонья. — Ты не идёшь в школу?

— Нет, — чуть отрешённо бросил Майки.  

В бумажном пакете обнаружились сэндвичи с чем попало, спрайт и вишнёвая жвачка. Фрэнк заулыбался. В горле немного першило. По пути в школу Фрэнк заживо сгрыз сэндвич, разобрав его по кусочкам. Забрёл в магазин и стащил оттуда чокопай.

В школе всё ещё было не продохнуть из-за похоронной ауры: директор собрал все средние и старшие классы в спортзале, чтобы впечатлить подростков памятной речью. Фрэнк царапал губу и разглядывал головы и лица. Искал чёрный ворох волос и яблочные глаза, потирал упаковку чокопая.  

Джерарда нигде не было.

А Фрэнку всё казалось, что прямо сейчас, пока он бродил по коридорам и выискивал знакомый оскал, с Джи случалось нечто плохое.