Телефон выскальзывал из рук от смеси холодного пота и крови. Голова была будто в тумане, отчего мыслить трезво просто невозможно. С мыльной пеленой на глазах интуитивно он набирал чей-то номер. Пальцы попадали мимо цифр, нервно били по кнопкам. Серый гаджет полностью выпачкался в крови. Пуля задела, кажется, не смертельно. Ещё можно спасти. Если медики приедут быстро, есть шанс. Пускай он ничтожно мал, но Одасаку не может умереть вот так... Вот так просто и глупо. Осаму одной рукой придерживал его, а другую держал на пульсе, хотя, прибывая в прострации, совсем не замечал его. Дрожащим голосом пытался успокоить то ли друга, то ли себя самого.
В ожидании врачей, казалось, прошли часы. Каждое мгновение было мучительно долгим, а в голове вертелось - "Лишь бы успеть". Алая кровь стекала меж пальцев, беззвучно крупными каплями падая на пол. Ком в горле застрял где-то глубоко, не давая даже заплакать. От этого ощущения хотелось взорваться. Закатные лучи будто не ложились на тело, а проходили сквозь него, впиваясь в душу толстыми иглами. Внутри всё сжималось в комок, во рту ощущалась горечь. Почему именно он? Почему именно Ода? Самый светлый человек, кажется, во всём мире. По крайней мере, в мире Дазая так точно. Чего только стоит работать в мафии и иметь при этом чистые руки, не испачканные чужой кровью. Это он виноват. Суицидник рушит всё, к чему прикасается. Если это действительно так, то Осаму готов уйти в любой момент. Но Сакуноске это не поможет. Уже ничего не исправить, остаëтся надеяться на врачей и благосклонность судьбы. Эта безысходность раздражает. За спиной послышались шаги. Дазай смутно помнил, как подскочившие медики положили мужчину на каталку и погрузили в машину. Смутно помнил, как сидел на сидении в заднем салоне и держал друга за тёплую, немного огрубевшую руку, перебирая пальцы и целуя костяшки. Как животный страх сковывал и не позволял сделать лишнего движения, думать о чём-то другом. — Дазай... Мы оба понимаем, что я умру. — Нет! Не говори так, пожалуйста... Мы уже едем в лазарет, тебе проведут операцию, всё будет хорошо... — Послушай меня. Ты сказал мне, что можешь найти повод для жизни, если живëшь в мире насилия и кровопролития, но ты должен знать, что, на самом деле, так ты его никогда не найдёшь. Убивай или спасай людей — ничего выше твоих ожиданий не появится. Ничто в этом мире не может заполнить дыру в твоей душе. Ты будешь блуждать во тьме вечность... Лучше будь на стороне, которая спасает людей. Если обе стороны равноценны, стань лучше хорошим человеком, спасай слабых и защищай сирот. Ни зло, ни справедливость не значат для тебя многого, я знаю... Но это бы сделало тебя хоть немного лучше... Конечно, я знаю. Я знаю лучше, чем кто-либо, потому что... Я - твой друг. Всё ещë прибывая в небытие, Дазай чуть не врезался в дверь. Ему велели ждать в коридоре, не пропуская в операционную. На ватных ногах он дошагал до скамейки, что стояла рядом, и рухнул на неё. Мозг отказывался воспринимать и обрабатывать какую-либо информацию. Пустым взглядом он смотрел на часы напротив. Всё это было похоже на страшный сон. Да, просто сон. Казалось, надо подождать ещë чуть-чуть, и ты вскочешь в кровати. На часах будет раннее утро, ты оденешься, вместо завтрака выкуришь две сигареты и сонный поедешь на собрание исполкома, написав Одасаку СМСку, что сегодня надо опять собраться втроëм в Люпине. Но так не будет. Потому, что это - не сон. Дверь резко открылась, выводя Осаму из полудрëма. — Дазай сан, мы его не спасли. — произнёс врач, пытаясь придать голосу нотки сожаления. Сердце замерло. Тяжëлое осознание упало сверху, как камень. Ну, вот и всё. Его больше нет. И никогда не будет. Не будет душевных разговоров за стаканом виски. Не будет прогулок по набережной со стаканом мороженого, а когда подует ветер, никто не позовёт под своё пальто. Никто не вытащит из петли, когда ты в очередной раз выкинешь жалкую попытку свести счëты с жизнью. От этого внезапного опустошения волной нахлынула неконтролируемая агрессия. Глаза будто залило красным. Не осознавая своих действий, Осаму вскочил, схватил первый попавшийся предмет и швырнул его в сторону. Это оказалась внушительных размеров скамейка, что с оглушительным грохотом ударилась об стенку, сдирая старую краску. По щекам скатывались горячие слёзы, сравнимые с раскалённым металлом, наверняка оставляющие ожоги. Хотелось кричать, но голос будто пропал. Кто-то из врачей подбежал и вколол успокоительное со снотворным. На руках отнесли в одну из палат. Утром уборщица обнаружила труп парня в большой красной луже. В ней же лежало лезвие.
