Tommee Profitt feat. Sam Tinnesz
It's waiting in shadows
My every turn feels haunted
It hits me like arrows
So deep the blood is scarlet
Двое одиночек. Такие разные, но в то же время в чём-то столь родные, столь близкие по духу. Назвать их проблемы одинаковыми довольно трудно — у него за плечами Вторая мировая, две дюжины убийств и потерянные воспоминания, а у неё — покинутые дом и родные, постоянное чувство страха и тщетное ожидание того, когда же её жизнь-таки станет нормальной, вольётся в прежнее русло. Хотя Таисия давно поняла, что этого не будет, пока Зимнего Солдата окончательно не оставят в покое.
Почему она всё ещё с ним, Тая не знает. Прошли те времена, когда он держал её насильно у себя под боком, и всё же девушка давно поняла для себя, что вот это всё уже точно не касалось его безопасности. В этом чувствовалось что-то другое, вот только… что? Боязнь остаться одному? Или он настолько к ней прикипел, что не хочет оставлять? Она усмехается про себя своим мыслям. Солдат? Прикипел? Немыслимо. Столько десятков лет муштры у ГИДРЫ нельзя вот так просто взять и перечеркнуть на ровном месте, порвать на части и сжечь вместе с пеплом. Зимнему многие годы запрещалось чувствовать, запрещалось жалеть. Запрещалось вспоминать. Тася не может сейчас связать воедино все эти события, происходящие с ними и между ними. Всё это нелепо, иррационально. Если бы Баки Барнс не посчитал её опасной, она бы не попала в столь запутанную историю.
И почему она тогда не ушла? Может быть, из страха перед смертью?
Вот чего-чего, а смерти она не боится. Больше не боится. Не после того, что произошло.
Таисия уверена, что Барнс в состоянии сам за себя постоять, вот только она не может взять себя в руки, перестать заниматься самокопанием, подойти к мужчине и твёрдо, не страшась его непредсказуемой реакции, сказать, что устала от всего этого дерьма и желает прекратить участие в столь безумной игре. Но её всё время останавливает едкий, насмешливый вопрос, каждый раз ехидно звучавший в её голове.
«Куда ты пойдёшь?»
Она здесь чужая. Нет места в этом мире, где она может почувствовать себя в полнейшей безопасности, нет того угла, где она может ощущать покой и умиротворённость. И нет теперь такого человека, что способен её понять, выслушать, дать совет. Баки в счёт Тася не берёт. Потому что у него и так своих неразрешённых проблем хватает с лихвой. Да и кто они друг другу?
Но разве она посмеет бросить Баки одного после всех испытаний?
Они оба чужие здесь. Никому не сдавшиеся, никому не нужные. Но они есть друг у друга, и это — самое главное.
***
Is this how it ends?
Is this how it ends?
This glass heart is shattering to pieces
Shattering to pieces
This glass heart is shattering to pieces
Shattering to pieces
— Скорее всего, нам придётся здесь срезать, — тыкает пальцем с обстриженным под корень ногтем Таисия в потрёпанную карту местности, которую они стащили буквально вчера из-под носа туристов, за что ей в некотором роде до сих пор немного стыдно, ибо не такому её родители учили. Но что поделать? Ради выживания ты должен быть готов на всё и даже на убийство человека. От осознания этого девушка однажды едва не впала в истерику, но вовремя успокоилась. Главное — не показать слабость, особенно перед Солдатом. Иначе что он о ней подумает?
Баки сидит рядом с ней и как всегда молчит, но она знает, что он слушает её, что он что-то обдумывает в своей голове, и что окончательно принятое решение в итоге останется при нём самом. Тасю Зимний редко когда посвящал в это, считая, скорее всего, что она не в той зоне его доверия. А кому он вообще доверяет, кроме себя? Никому, наверное.
— Думаю, нас будут поджидать на главных дорогах, лучше идти через леса. — Она ощутимо вздрагивает. Идти сквозь темень и сырость, где таятся в своих укрытиях лесные звери — не самая радужная, но в таких условиях наилучшая перспектива из всех возможных. И девушка понимает это, поэтому заканчивает так же твёрдо и чётко: — Пройдём через них, пересечём границу, а там, считай, спасены. Что думаешь? — Вопрос, на который он никогда не отвечает. И всё же она верит, что однажды что-то изменится.
Но он молчит, впрочем, как и всегда. Осмелившись скосить глаза в его сторону, девушка ловит на себе задумчивый и мрачный взгляд его серо-голубых глаз. Между густыми бровями мужчины прорезалась глубокая неровная складка, розовые губы, подчёркнутые практически трёхнедельной щетиной, сжаты в тонкую линию. Непонятно, о чём думает сейчас Баки Барнс, но Таисии отчего-то становится как-то не по себе — никогда ещё он на неё так не глядел. Невозможно понять, что таится в глубине его зрачков, помимо очевидных эмоций. Эмоции и Зимний Солдат? Аж смешно.
— Во Франции ещё больше баз ГИДРЫ, чем в других странах Европы, — впервые отвечает на вопрос Таси Солдат, не прерывая зрительного контакта с девушкой, будто хотел заглянуть в её душу, и едва заметно качает головой. Та вжимает голову в плечи, ей неудобно, её охватывают непонятные чувства, но они никак не связаны с удивлением; глаза в глаза, душа в душу. Воистину опасная игра. — Там небезопасно.
— Будто есть выбор? — девушка невесело усмехается в ответ, свернув карту и положив её в тёмный рюкзак, принадлежащий мужчине. Лицо его, обрамлённое тёмными прямыми волосами до подбородка, мрачнеет ещё сильнее, даже, можно сказать, темнеет. Хотя, кажется, куда уж больше-то с его загаром? — Не знаю тогда, — плечи Таисии на автомате опускаются вниз, её спина сутулится, а пальцы на ногах непроизвольно поджимаются. — Наверняка специально это сделали, черти треклятые.
Только теперь девушка всё понимает. Мышеловка захлопнулась. Их специально гоняли из города в город, из страны в страну, чтобы в итоге заманить в самое пекло. И вот там уже им не спастись, не укрыться. Тася думает, что никогда не представляла свою смерть таким образом — в окружении нацистов, с опасным наёмным убийцей за всю историю человечества за спиной и на территории чужого государства. Хуже и не придумаешь… По крайней мере, заканчивать свою недолгую жизнь придётся не в плену. Там всё гораздо страшнее. Момент смерти оттягивается, тебя пытают, на твоём теле проводят свои изощрённые болезненные эксперименты учёные без души, пока не сплавят полумёртвого, как отработанный материал. Уж легче погибнуть на поле боя, отстаивая свою свободу и свободу… друга? товарища? кто он ей?
Свобода — понятие абстрактное, и, фактически, его не существует. Но люди борются за неё, борются и погибают. Смысла, казалось бы, в этом нет совершенно, но она верит в следующий день, верит в лучшее. Пытается это делать.
И он тоже должен пытаться. А как иначе?
Баки вдруг резко отводит взгляд в сторону, поднимается с поваленного бревна, на котором они расположились, и бесшумно ныряет в густую лесную чащу, не проронив больше ни слова. Лимит их исчерпан. Тася же вздыхает и тянется к большому походному рюкзаку, что они так бессовестно «позаимствовали», и начинает изучать его содержимое на наличие съестных припасов, коих, к счастью, находится предостаточно, как и воды; ноздри ловят приятный аромат, и желудок, которому за последний месяц давали количество пищи слишком маленькое, чтобы насытиться, так громко и жалобно урчит, что наверняка эти стоны слышат звери на другом конце леса. Таисия прикусывает нижнюю губу, давит приступы неконтролируемого голода и закрывает с громким «вжик!» рюкзак. Как говорится, от греха подальше.
***
Cold waters, too shallow
To keep me from the fire
Они лежат вдвоём на земле, укутавшись в украденные спальные мешки (удивительно, но их оказалось два), смотрят на завораживающее колыхание яркого пламени, с треском пожирающее поленья и хворост и дарящее живительное тепло, и наслаждаются ночной тишиной природы, которое гармонично переплетается с трескотнёй сверчков. Над головой — усыпанные холодными звёздами иссиня-чёрные бесконечные небеса, манящие своей загадочностью и красотой. Приятная тяжесть в животе после трапезы успокаивает, и от этого чувство вины Таисии из-за того, что еда была сворована, немного, но притупляется. На какой-то миг все беспокойства и страхи ушли на второй план, кажется, в этом мире остались только она, Баки, обжигающий костёр и умиротворённая природа вокруг. И никаких надоедливых и опасных врагов, которые только спят и видят, как бы прибрать к рукам Зимнего Солдата и прикончить её.
— Если ты хочешь уйти, то лучше сделай это сейчас, — неожиданно слышится приглушённый голос Баки. Он перекатывается на спину, кладёт бионическую руку, красиво отражающую языки огня, на живот и устремляет свой неподвижный нечитаемый взор вверх. Его тёмные волосы теперь разбросаны по всей подушке. — Ты здесь ни при чём. Эти разборки мои и только мои.
Она делает вид, что её не поразило заявление мужчины — поворачивается и тоже смотрит на небо, ощущая небольшое головокружение. Молчит, обдумывает, что же ответить; смятение, непонимание и тревога, так долго сдерживаемые, овладевают душой, сжимают в тиски бешено застучавшее сердце. Поначалу не могла сказать ему, что желает уйти, а теперь уж и не знает, зачем говорить-то об этом. Всё, в чём Таисия была абсолютно уверена тогда, сейчас кажется ей слишком странным. И ещё более странным кажется ей то, что Барнс тем самым как бы проявил заботу о ней. Тогда как сам только ещё учится это делать. Да и в основном они только ссорились, огрызались и дулись. Или, на худой конец, материли друг друга.
Таисия вспоминает всё то, что Зимнему приходилось делать, чтобы их не нашли. Как мужчина убивал людей, с какой холодной жестокостью светились его глаза, когда он всаживал пули одну за другой в их тела или ломал бионикой их конечности и головы. Это до сих пор снилось девушке во снах, мучило, потому как пусть жертвы и пытались их прикончить, но ведь никто не заслуживает смерти, правильно? Тем более видеть весь процесс той, что до этого жила размеренной, рутинной жизнью, главным потрясением в которой было лишь поступление в престижный институт — не то чтобы приятно.
Пряный запах тлеющий поленьев щекочет нос.
— Мне некуда идти, — решается ответить наконец после затянувшегося молчания. Вздыхает. — Тем более что они и так знают, как я выгляжу, и найдут меня, где бы я ни спряталась, где бы ни укрылась. Всё равно убьют когда-нибудь, — переплетает пальцы своих вмиг похолодевших, несмотря на довольно тёплую погоду, рук. — Да и… не знаю. Будет лучше, если я закончу жизнь на поле боя, рядом с тобой, а не вдали от тебя, зная, что бросила и не попыталась помочь. Хоть как-то.
Слова вырвались против воли, но Таисия отчего-то не жалеет об этом. Становится на удивление легко, теперь девушка спокойно взирает на небо, не думая ни о чём и так и не услышав ответа, если он вообще был. Пусть хоть эта ночь пройдёт спокойно. Пусть хотя бы выспится перед тем, как начать рискованный и, возможно, последний для них путь.
***
Правительство набросилось на Баки, как голодные псы на долгожданную жертву.
Обвинения в преступлениях, которых Солдат, будучи не в состоянии думать о чём-либо другом, кроме как о собственных воспоминаниях из прошлого, не мог совершить, посыпались на его голову слишком неожиданно. Но было достаточно левых доказательств — и готово. Та дюжина убийств, что приписывается ему, не считалась, потому как было неясно, точно ли виновником многочисленных смертей был наёмный убийца, которого долгое время признавали лишь легендой, поэтому всеми силами искали малейшую причину по задержанию объявившегося Зимнего, оказавшегося, к их потрясению, другом Капитана Америка, признанным погибшим ещё во Вторую мировую. И людям в голову не пришло, что он тоже человек, что Баки Барнс и так уже повидал всякого и его нужно оставить в покое, ибо всё, он — более не игрушка ГИДРЫ, и не собирается убивать, если только не желают убить его.
И неясно, как, кто и когда опознал Таисию как помощницу Зимнего Солдата.
Девушка считала это бредом высшей степени, хотя чему удивляться — правительство США, да и любой другой страны, ни разу не отличалось широтой мышления. Им дай только повод — они бы и на Мстителей нашли управу. Вот только в данном случае всё оказалось гораздо серьёзнее — теперь Тася считается международным преступником, сравнимым по опасности с Солдатом, и их обоих приказали устранить.
Но самое интересное — до официального заявления об объявлении Баки в розыск мирового масштаба девушка с ним знакома не была. Но разве это объяснишь чопорным чиновникам и госсекретарям, повёрнутым на своих политических играх и интригах?
***
Её предупреждали, что он опасен, что, когда рано или поздно они пересекутся, — ведь этот мир, чёрт возьми, тесен! — то лучше бежать, бежать без оглядки. И вот теперь скрываются девушка и убийца мирового класса от плохих людей и правительства, ночуют в подворотнях, питаются с горем пополам, и Таисия не знает, когда же вся эта чертовщина кончится.
Звучит как сказка. Жуткая сказка на ночь. Но реальность сроду никогда ею не являлась.
От постоянных голодания, смены климатических и временных поясов, хронического недосыпа и напряжения девушка однажды едва не слегла с тяжёлой болезнью. Став обузой, она считала, что её бросят умирать где-нибудь в подворотне или, на худой конец, в овраг, чтобы не мучить… но Баки не сделал этого. Наоборот, устроил долгую остановку в одном маленьком городке, рискуя своей безопасностью, вЫходил её, как больного щенка, и ни разу не пожаловался на обстоятельства. Таисия не понимала тогда, с чего вдруг такая опека? Мужчина всегда был к ней холоден, иногда проявлял в её сторону неприкрытое раздражение, выражавшее его явную позицию насчёт её персоны, и тут — такое. Что такого сделала девушка для него, чтобы тот так расщедрился и почти подставился перед гидровцами?
Может, всё же что-то переменилось между ними, несмотря на их постоянные стычки?
***
The harder I swallow
The more its paralyzes
Таисия стоит в пустой комнате без мебели, где стены покрыты серой краской, и смотрит на своё отражение в зеркале. Хмуро оглядывает загорелое лицо со впалыми щеками, тонкие, иссушенные губы, отросшие за год некогда мягкие, а теперь жёсткие и косматые иссиня-чёрные волосы, немного выцветшие у корней. Останавливает свой взор на мутных медово-зелёных глазах. Ей противно смотреть на саму себя, противно осознавать, что это недоразумение на зеркальной глади — она сама. Белое платье с широкими полами не скрывает нездоровой худобы и следы недавно отошедшей болезни. И как она к такому пришла?
Девушка подносит руку к зеркалу, касается своего отражения пальцами со сбитыми костяшками. Отражение повторяет её движение, следит за ней и неожиданно улыбается — криво и совсем недобро. А после начинает смеяться. Она с ужасом смотрит, как оно хохочет, закатывая глаза, обнажает длинные кривые клыки вместо зубов, а на губах выступает кровавая пена.
— Какая же ты глупая, — взвизгивает отражение и к ужасу Таси больно хватает её за запястье, преодолев прозрачный барьер своей ставшей когтистой ладонью. Пытается вырваться, ей больно и ей страшно, но её держат крепко. — Веришь, что всё будет хорошо? — Глаза чудовища наливаются кровью, чернеют. — Наивная девочка, которая всё ещё верит в то, что к ней прискачет принц на белом коне. Однако вот она реальность, да, Таисьюшка? — гогочет вновь. — Вот она! Вместо принца — сумасшедший столетний убийца, а вместо приданого — две дюжины его убийств и преследователи! Как тебе такое, а? А?!
— Прекрати! — кричит Таисия, рвётся назад, но монстр начинает неумолимо тянуть на себя, в свой зеркальный мир, жестоко и торжествующе улыбаясь. — Хватит! — она плачет, плачет так, как никогда в жизни не плакала. Слёзы стекают по заострившимся скулам, исчезают в волосах. — Он не такой! Баки не такой, понятно? Отпусти меня! Отпусти!
— Отпусти, отпусти! — противным голоском передразнивает не-Тася и наконец втягивает девушку к себе. — Ты не знаешь, что такое боль, Таисьюшка. — Уголки губ чудища оказываются чуть ли не у самых его ушей. — Так вкуси же её.
И грубо отталкивает от себя. Вместо того, чтобы грохнуться со всей силы об пол, Тася летит в пустоту. Она кричит, срывая связки, но тут же всё тело её пронзает боль, а после холодная тьма. В горло лезет большое количество солёной воды, девушка пытается откашляться и вынырнуть. На какое-то миг ей это удаётся, но какая-то невидимая сила тянет её вниз, погружая в страшные до дрожи воды, и утягивает всё дальше и дальше на глубину, во тьму, в неизвестность.
В груди больно, лёгкие разрываются от нехватки воздуха, а горло саднит от соли. Она рвётся вверх, к небу, покрытому чёрными тучами, туда, где вовсю бушует непогода, тянет руки, но её не отпускают. Сознание начинает медленно уплывать сквозь её пальцы, перед глазами темнеет и, изо всех сил исторгнув изо рта последний вопль, она истрачивает мелкие остатки воздуха и окончательно теряет сознание, в котором билась в агонии лишь одна мысль, перекрывая визгливый хохот.
«Баки!»
***
Is this how it ends?
Is this how it ends?
This glass heart is shattering to pieces
Shattering to pieces
This glass heart is shattering to pieces
Shattering to pieces
Тасе снится тоннель.
Её окружают чёрные, чуть неровные стены, от которых исходит мягкий голубоватый свет из-за маленьких камешков, плотно засевших в камне. События, связанные с водой, были вмиг позабыты. Она с мгновение любуется этой красотой, осмеливается прикоснуться к ней — на ощупь она оказывается холодной, но сухой, — затем осматривается, ища выход из замкнутого пространства. Каково же было её удивление, когда он тут же нашёлся — вдали сияла тёплым, живым цветом крохотная точечка. Качнув головой, направляется к ней.
Вокруг холодно, но она не чувствует этого. При ходьбе по ровному полу эха нет, даже сыростью и ветром не пахнет. Да и туннель сам кончается внезапно быстро.
Яркое сияние бьёт по глазам девушки, отчего та на миг зажмуривается, прикрыв глаза рукой, а после щурится и оглядывается из-под полуопущенных ресниц.
Оказалось, что она вышла на огромную открытую площадку, стоявшую на высоте и открывавшую великолепный вид на экзотический пейзаж и изумительный рассвет. Она смотрит на жёлто-оранжевое небо, по которому расплывается ярко-красное пятно, похожее на кровь, на поднимающийся из-за зелёного «моря» диск солнца. Да, такого в обычном городке точно не увидишь. Но от красоты её тут же отвлекает фигура, стоящая у самого края поверхности и тоже наблюдает за началом нового дня. Фигура незнакомца высокая, статная, поджарая, одетая в одежду военного типа; длинные каштановые волосы его колыхаются от тихого ветерка, что путается также в тёмных волосах и колеблет полы белоснежного платья девушки, а утренние лучи бликуют на чёрном металле его левой руки.
Осторожно подходит к мужчине, становится рядышком и некоторое время молчит. Она не знает, что сказать. Да и нужно ли говорить хоть что-то и рушить умиротворение? Когда же такое ещё предстоит?
— Красиво, правда? — звучит неожиданно совсем рядом знакомый и пробирающий до дрожи бас. Он не жёсткий, не отстранённый — спокойный и немного грустный.
— Очень, — отзывается Тася тихо, не решаясь повернуться в сторону мужчины. — Такое не грех и сфотографировать.
Тот усмехается, и она замирает, услышав мягкие, приятные нотки. Сердце подскакивает к горлу девушки, трепыхается, пульсирует, отдавая в виски и уши.
Is this how it ends?
Is this how it ends?
This glass heart is shattering to pieces
Shattering to pieces
This glass heart is shattering to pieces
Shattering to pieces
— Ты знаешь, где находишься?
Несмотря на неожиданность вопроса, ему отвечают твёрдо и уверенно, не колеблясь ни секунды:
— Догадываюсь.
Их окружает тишина. Не слышно ни пения экзотических птиц, ни людей — благодать, да и только. Таисия прикрывает глаза, вдыхая полной грудью свежий, напоенный душистыми ароматами воздух.
— Боишься?
— Ничуть. — И правда. Страха нет. Она его попросту не чувствует. — Всё равно будущего не избежать.
— Но ты можешь погибнуть, — возражает ей собеседник. — Смерти не нужно бояться, — невольно замечает она осторожно. — Страшатся одиночества. Вот что самое ужасное, и это может приключиться с любым из нас.
И только после осознаёт, что сморозила несусветную глупость, ведь кому, как не ему, знать о горечи покинутости. Ей хочется ударить себя по лбу раскрытой ладонью, но её останавливает смешок:
— Это верно. Но моё поведение довольно глупое… было таковым. Я не признавал Стива, врал самому себе, что и не знал его никогда, но память… — Следует тяжёлый выдох. — Её не обманешь. Лично у меня не получилось.
Она, наконец, осмеливается повернуться к нему, и тут же натыкается на печальный взор глубоких, красивых голубых глаз, в которых плещется тепло, а не кусочки льдинок, как обыкновенно. Вокруг них образовалась сеточка мимических морщинок, а их обладатель улыбается искренне… но с болью.
Is this how it ends?
Is this how it ends?
— Отрицание — одна из стадий принятия, — подмечает она, будучи не в силах оторваться от разглядывания лица Баки — немного постаревшего, но уже не такого сурового, как… — Я тоже сначала не могла смириться со всем этим, но поняла со временем — бесполезно упрямиться. Лучше признать правду. Так хоть немного, но легче.
Мужчина смотрит внимательно, немножко хмурится. Чешет металлической рукой покрытый бородой подбородок.
— Жаль, что я не встретил тебя тогда, — вдруг произносит он порывисто, немного мнётся, но продолжает, но уже тише: — Но я счастлив, что хоть тот я встретил. Как бы он ни упрямился, ты ему и правда помогаешь справляться с собой. Не надо говорить, что ты — обуза для него, — не даёт ей сказать и слова солдат, — поверь мне. Я знаю.
Он замолкает, но они оба продолжают смотреть друг на друга. А она не понимает, почему чувствует сейчас такой трепет рядом с ним.
Is this how it ends?
This glass heart is shattering to pieces
Shattering to pieces
This glass heart is shattering to pieces
Shattering to pieces
— Я не понимаю, — вырывается у неё. — Ничего не понимаю. Как всё это могло произойти?
Ответом ей становится лишь вздох:
— Я не знаю, Таисия. Я не знаю.
***
Тася просыпается оттого, что её кто-то несильно, но настойчиво толкает в бок. Сердце бешено стучит, а во рту невыносимо сухо. Девушка кое-как разлипает глаза, щурится от оранжевого света, и сосредотачивается на пока что расплывчатом лице человека. Моргает — и мгновенно узнаёт Баки.
Is this how it ends?
There's no coming back
— Пора выдвигаться? — сипит она, и, не дождавшись ответа, потягивается, хрустя позвоночником, и выпутывается из спального мешка. Зимний, сохраняя каменное выражение лица, протягивает ей руку и легко помогает подняться на ноги. По пальцам девушки проходит точно электрический разряд, а в груди становится теснее. — Я пока всё уберу тогда.
Пока Баки стирал следы кострища, Таисия аккуратно сложила спальные мешки и уложила их в рюкзак, после чего упаковала остатки еды и воды. Барнс, закончив своё дело, накидывает на себя чёрную ветровку, застегивает её аж до самого горла, натягивает на голову кепку и, надев свой неизменный рюкзак, закрепляет его на груди. Девушка же берёт себе сворованную походную сумку, поправляет на себе растянутый коричневый джемпер, повисший на её исхудавшем теле мешком, и оба беглеца быстрым шагом двигаются в новый путь.
Is this how it ends?
There's no coming back Is this how it ends?
There's no coming back
Они не проронили ни слова, когда вышли к холму, молчали, пока спускались к опушке, с которой вновь начинался лес, темневший на фоне алого рассвета. В какой-то момент Тася думает, что небо будто окрашено кровью, после чего невольно нащупывает руку Солдата и стискивает его ладонь. Затем немного пугается своего слишком порывистого и необдуманного действия, но к её удивлению, мужчина переплетает свои пальцы с её и сжимает её ладошку в ответ.
Мокрая трава щекочет лодыжки.
— Почему ты всё ещё надеешься на то, что всё станет хорошо? — слышится тихий вопрос со стороны Зимнего. Он немного удивляет Тасю, которая до этого только и думала, что о своём сне. Ей запомнилась только последняя его часть — повзрослевший Баки, не обременённый воспоминаниями, но всё такой же грустный и печальный. Но уловив голос Барнса-не-из-сна, тут же косится на него, а затем обращает взгляд на виднеющийся вдали подсвеченный встающим светилом горизонт. И только когда они почти дошли до новой части леса, роняет:
— Потому что надежда — это всё, что у меня теперь есть.
Is this how it ends?
No coming back