Размеренный стук рельсов погружал в состояние полудрёмы. Мысли текли слишком уж лениво и ни одна из них не могла претендовать на роль полноценного суждения. Пейзаж за окном не менялся и можно было решить, что картинку зациклили, пуская по кругу уже который час. Я закрыла штору. Вчера, собирая вещи, я не знала, как далеко отправлюсь, но брала только самое необходимое, и теперь гадала, правильно ли поступила.

Толик спал. С того самого момента, как мы вошли в купе. Забрался на верхнюю полку, отвернулся к стене и засопел, периодически похрапывая. Даже шапку, что была чудно натянута чуть ли не на глаза, не снял, не обращая внимания на косые взгляды суетящихся в попытке обустроиться на своих местах людей, от которых скоро поспешил отгородиться дверью Андрей. Всё это время мужчина что-то читал в телефоне, игнорируя моё существование. Я же понятия не имела, чем заняться в поездке с существами, от которых не исходит никаких желаний, испытывая нечто подобное скуке. Вообще, рядом с этой парочкой ощущала себя довольно странно, и суть подобной странности была далека от конкретных форм.

Дискомфорт — вот что присутствовало точно. Возможно, любопытство. Всё-таки, информационный голод был непривычен, а надежды на самого болтливого в компании не было никакой: Анатолий мастерски надевал на себя маску обычного человека, и темы для разговоров у него становились соответствующими — достаточно приятными, но абсолютно бесполезными.

— Перестань меня разглядывать, — такое резкое обращение напугало, заставив опустить глаза.

— Так всё-таки, куда мы едем? — я уже задавала этот вопрос, когда наша встреча приобрела статус намеренной, и Толик ответил просто: «Домой», — однако у меня не возникло ни одной ассоциации, что несколько озадачило. Я могла вспомнить самый первый свой кров, что делила с родителями, хотя бы одну из нескольких квартир, в которых обитали мы с матерью, первую снятую мной самостоятельно лачугу или, на худой конец, то место, откуда так спешно бежала. Но я перечисляла их для себя именно сейчас, ожидая в душе хоть какой-то отклик и прекрасно зная, что это бесполезно.

— В относительно безопасное место, — Андрей усмехнулся, перекрещивая ноги. Его острое, обтянутое плотной тёмной тканью колено зацепило столик, на который я в этот момент опиралась, и я ненароком ударила себя ладонью по подбородку, прикусывая язык.

Островский даже не поднял глаз. А вот Толик, наоборот, кажется, начал проявлять активность. Храпел уже не так интенсивно, зато сменил бок, свешивая сжатую в кулак руку, что отчего-то Андрея развеселила.

— Нас около полутора десятка человек так едет по разным поездам, — начал он, откладывая телефон. — Кто по одному, кто по двое. По одному перебить легче, но вместе нам никак нельзя — сразу вычислят. Обходимся малой кровью, так сказать.

— Андрей, — предубеждающе прозвучало с верхней полки, заставив рассказчика улыбнуться ещё шире.

— Состав, конечно, редеет, но свежак поступает регулярно, — тут он посмотрел на меня, как бы намекая на то, что я этот самый «свежак» и есть.

— Слушай, не пугай девушку. Кариму теперь не до нас, — вся весёлость Островского тут же пропала, словно его окатили холодной водой. И без того тонкие губы поджались, становясь ещё тоньше. У меня создалось ощущение, что временная незаинтересованность в них того самого Карима его совсем не радует, тем интереснее была причина подобной перемены. Как будто, пока я собирала вещи, что-то произошло. И это что-то посеяло раздор между итак не особо ладившими мужчинами.

— Мила, — чуть погодя, Андрей обратился ко мне по имени. Обратился и замолчал, видимо, сам себе удивляясь. — А у тебя остались родственники? — наконец, поинтересовался он.

Я отрицательно покачала головой. Безусловно, где-то они были, но вряд ли теперь кому-нибудь удалось бы их найти. Да и незачем. Такая «чудесная» на всю семью я оказалась одна. Однако в следующую минуту я поняла, что цель вопроса была далека от поиска мне подобных.

— Друзья, любимые? — И снова мой ответ был отрицательным.

— Это хорошо, — заключил Андрей. — Без привязанностей мы сильнее.

— Я бы поспорил, — я всё так же не видела лица Толика, но голос его показался мне каким-то напряжённым.

— Сперва брови отрасти. — В Островского полетела шапка. Та самая, с которой мужчина так не желал расставаться всё это время. На меня посмотрело помятое, уставшее лицо с короткими волосинками в бровях, смотрящими в разные стороны. И только сейчас я поняла, что смущало меня всё это время — ресницы Толика были тоже опалены, но если бы не замечание Андрея, так бы и не обратила на это внимание.

— Как думаешь, он…

— Твой брат — не Карим, — ответил на недосказанный вопрос Островский. — Но не менее живучая скотина.

Толик ничего не ответил, снова отворачиваясь. И мне почему-то захотелось последовать его примеру. Больше всего в смерти я боялась боли. Лучшим вариантом для меня было умереть во сне.