Глава тринадцатая

— Ну как она? — Толик устало упал на табуретку, откинув голову на стол. Перед глазами плясали цветные круги — так бывало, когда он выжимал себя полностью. Впрочем, Островский выглядел немногим лучше: помятый, с залёгшими под глазами кругами и тёмным тяжёлым взглядом, в котором сложно было что-либо угадать.

— Это была плохая идея, — сказал он, вырывая из рук приятеля сигарету. Толик поморщился, но промолчал. Она была уже пятой по счёту за этот день, а ведь солнце ещё даже не начинало клонится к закату. — Она не понимает, что я от неё хочу и вообще, мне кажется, принесёт больше проблем, чем пользы.

Андрей разорвал тонкую бумагу, высыпав табак на раскрытую ладонь, и стал увлечённо перебирать песчинки с таким видом, будто важнее этого занятия сейчас не было ничего на свете.

— А то, что у нас мало людей, тебе не кажется? — Толик раздражённо следил за его манипуляциями с «лекарством». Дымова бы при виде такого расточительства инфаркт бы хватил, однако тот опять куда-то пропал — интуиция Толика просто вопила о том, что сегодня город потеряет очередного жителя и он, Толик, никак не сможет этому воспрепятствовать, потому что именно из-за его спешки они так глупо раскрыли своё местоположение. Потому что Дымов понимает это и обязательно использует в качестве оправдания своей слабости. Потому что вчера Дымов «скурил» четверых, и Островский несомненно думает именно об этом.

Боль впилась в виски тонкими иглами. Брать на себя ответственность за те смерти всё равно, что сойти с ума. Они — неизбежность, необходимость — Толик устал себе это всякий раз повторять.

— Вчера она пробила твой блок, — Островский поморщился, отряхивая руки.

— Так это же замечательно!

— Скорее не пробила, а обошла, — проигнорировал его комментарий Андрей. — Всего пару дней назад он был для неё глухой стеной, и ты считаешь, что всё замечательно? У Карима нюх на такие вещи, не зря он ей заинтересовался.

— Карим обратился к девочке, потому что она была с нами. Он не мог её проигнорировать, — парировал Толик.

— Там было что-то ещё. Он сам не понял, что, — поджал губы Островский.

— Но ты-то, конечно, понял, — Толик усмехнулся, но споро поднял руки в примирительном жесте — с Андрея станется обидеться на такую ерунду. — Она мне нравится. Мирная, тихая. И никого не убивает, в отличии от…

— Я понял. Только вот нужна она тебе не для того, чтобы хлопотать по хозяйству.

— Когда-нибудь всё закончится, — прошептал Толик, отворачиваясь. Ни он сам, ни Островский в это уже не верили.

***

— Когда-нибудь всё закончится… — Я затаила дыхание. Глубокий вдох — долгий выдох. Вдох, и ещё выдох.

Свидетелем данного диалога я быть не собиралась: просто Лада устроила прятки, а искать её было некому. Конечно, можно было бы остаться на месте — рано или поздно, девочке бы надоело сидеть в своём убежище, но Андрей убедительно рекомендовал участвовать в подобных играх и воспринимать их, как тренировку. Возможно, когда-нибудь возникнет такая ситуация, и ни я, ни Лада не должны в ней потеряться.

Он говорил, что нельзя искать — он говорил, что я должна знать, где она — предугадывать, просчитывать, но никак не блукать, осматривая каждый угол, как я делаю это сейчас. Наверное, ученица я действительно нерадивая, однако и учитель мне достался не из лучших, ведь Лада была там — под столом, на котором так удобно кимарил Толик, и тоже всё слышала.

Островский вылетел стремительно, не замечая ничего вокруг — я уже знала за ним подобную привычку. Если мужчина был раздражён или чем-то недоволен, он не любил размениваться на слова — он уходил, всем своим видом излучая холод, и возвращался только после того, как договорится сам с собой. Такое его настроение выпадало обычно на наши, так называемые, уроки, к которым Андрей относился с особенным и нисколько не скрываемым скепсисом.

— Лада, — позвала я шёпотом, — вылезай оттуда.

Девочка встрепенулась, услышав мой голос, но осталась на месте.

— Лада, я вижу, где ты, — повторила я чуть громче. Будить Толика нашей игрой не хотелось: после подслушанного разговора на душе, если таковая имела место быть, стало как-то муторно. Я прекрасно понимала, что ничего не даётся просто так и если со мной возятся, то только потому, что у меня есть что-то, что я могу отдать взамен. Жизнь же, как ни крути, была для меня слишком высокой ценой за приют. Однако я всё ещё чувствовала, что если захочу, то смогу уйти. И тогда останется неясная угроза в лице седого и лысого мужчины с цепким пронизывающим до костей взглядом, который может встретиться на днях, а может и никогда.

— Я тоже тебя видела, — прошелестело зади. Я обернулась: опять не смогла проследить, как ей удаётся так быстро перемещаться. Открывать эту страшную тайну Лада категорически отказывалась. Островский же всякий раз не понимал, про какую скорость я толкую.

«Лада обычный ребёнок, Мила», — говорил он, как всегда поджимая губы. И если сначала это казалось мне символом проявления неприязни, то после я углядела в этом нечто ещё. Ведь Лада не была обычной даже по меркам окружающих сверхлюдей. Пусть не в том темпе, в котором бы хотелось моему «наставнику», чувствовать я училась и с каждым днём это удавалось немножечко лучше. Именно поэтому, при всём желании окружающих, я не могла обманываться на счёт этого ребёнка. Она тоже в скором будет должна за заботу — преодолев щит, наложенный на Андрея, я окончательно в этом убедилась.

— Ну и что ты там тогда делала? — выдохнула, улыбнувшись. Растягивать губы при виде кого-то начинало входить в привычку, и я делала это скорее неосознанно, скрываясь за маской напускного добродушия.

— Уши грела, — ответила Лада со всей свойственной ей серьёзностью. — Попробуй, какие горячие, — она оттянула себе мочку, привстав на мыски, но стоило мне только наклониться к ней, как девочка сделала шаг назад, увеличивая расстояние между нами. В глазах её застыли смешинки.

— Карим говорит: кто владеет информацией — владеет миром, — и убежала, оставив в полной растерянности.

***


— Ты хорошо играешь, мне нравится, — смеётся мужчина, стоя в дверях. Пальцы тут же соскальзывают с клавиш, трусливо прячутся в оборках юбки.

— Я вас совсем не заметила, прошу прощения, — голос звучит тихо, но эхо подхватывает его, подкидывает в полупустой зале, словно маленький мячик, и щёки наливаются румянцем.

— Ничего страшного, если бы я хотел, чтобы ты меня увидела, я бы завладел твоим вниманием намеренно, — и он вошёл в свет, ступая медленно, почти что крадучись на открытом пространстве.

С его приближением воздуха вокруг становилось всё меньше, а корсет всё ощутимее впивался в рёбра. Когда мужчина остановился напротив фортепиано, пространство неожиданно сжалось до двух человек и только птицы за окном щебетали о том, что мир остался прежним, а значит, менялось что-то внутри. И казалось, что всё ещё обратимо.

— Сегодня не поёшь? — он склонил голову набок, рассматривая слишком откровенно. Какой разговор мог быть между ребёнком и взрослым?

— Вы застали меня врасплох, — он понял, что этот ответ о другой встрече. И не смог не улыбнуться, вспоминая, какой она тогда была живой.

— Скажи завтра, что тебе не здоровится и оставайся в комнате. Я хочу тебе кое-что показать.

— Но батюшка хотел меня кому-то представить, — она не умела говорить «нет». Может, кому-то другому и умела, но не имела права.

— А он не придёт, — мужчина усмехнулся. На миг свет померк, а птицы настороженно притихли. В его глазах промелькнул силуэт в чёрном плаще, но она ещё не была с ним знакома и не смогла понять, кому тот принадлежал.

— А откуда вы знаете? — в голосе сквозило недоверие.

— Кто владеет информацией — владеет миром, — собеседник пожал плечами. И не успел он договорить, как света стало так много, что не осталось больше ничего.

— Мила, вставай, скорее! — тормошил кто-то. — У нас гости!