Север выглядел для Элеоноры серым — с того дня, когда она впервые увидела долину Эслинге. Окружённая гранитными скалами, придавленная низким небом, окутанная дымом из десятков труб, долина казалась неприветливой и холодной. Элеонора высматривала хоть какое-то яркое пятно, но взгляд скользил по серым стенам замка, серым мхам, бледным лицам людей и даже цветущий вереск будто присыпали серой пудрой.
Ярким пятном оказалась сама Элеонора. Она убедилась в этом, едва войдя во двор. Её красное дорожное платье с золотым шитьём и рыжая лисья накидка совершенно неуместно выделялись среди овчинных курток крестьян и волчьих шкур, что носила семья Тенрика.
— Подол в навозе не выпачкайте, — хмуро бросила ей свекровь вместо приветствия. — У нас двор намывать некому, все при деле.
— И в золоте ходить привычки нет, — ухмыльнулся свекр.
— Мы спешили, чтобы успеть до холодов, — ответил за Элеонору Тенрик, как будто оправдывался за её броскую красоту. — Некогда было обновлять наряды.
— Золото останется золотом, даже выпачканное в грязи, — холодно произнесла Элеонора. Подобрала юбки и гордо прошла к крыльцу, не дожидаясь приглашения.
***
Осень тоже оказалась серой, безликой. В южных землях подступающие холода расцвечивали леса алым и золотым, но здешние сосны стояли такие же тускло-зелёные, как летом. Солнце всходило поздно, траву по утрам прихватывало инеем. Зимы Элеонора ждала с ужасом. Столицу лишь однажды завалило снегом, и он растаял спустя неделю, а в родовом замке Таллардов снег видели лишь издали — на вершинах далёких Аранских гор. Как жить, если пустошь и лес заметёт до самой Зимней Четверти, а может, и дольше?.. Если серость сменит мёртвая белизна?..
Тот день ничем не отличался от предыдущих: тусклый, холодный, скучный. Элеонора куталась в новую накидку из чернобурой лисы. Тенрик болтал без умолку о стадах, что пора перегонять на нижние пастбища, запасах корма для лошадей и людей. Ему было жарко: из-под распахнутой суконной куртки виднелась выбеленная рубаха, овчинная шапка косо сидела на тёмных волосах. Элеонора задержала взгляд на серебрящихся прядях и неслышно вздохнула. Тенрик оказался воплощением северной серости — как внешне, так и в манерах, мыслях и целях, простых и мелких.
— В горах всегда холоднее, чем внизу, — объяснял Тенрик. — Поэтому к зиме скот перегоняют на нижние пастбища, туда, где снег не наметало, и к лесу поближе. Если всё ж снегопад, овцы проживут на молодых ветках да хвое. Хотя главный откорм всё равно на траве, пусть и подснежной. Даром что пожухлая, а жирком на ней обрастают — загляденье! На весенней так не откормишь, как ни бейся!
Элеонора раздражённо дёрнула плечом, но попыталась поддержать разговор:
— Если остричь овец под зиму, мы бы продали вдвое больше шерсти.
— И думать не моги! Обрасти не успеют. Видала, сколько рябины зреет? Зима грядёт суровая. Морозы ударят, сама всё поймёшь!
Дай Тенрику волю — будет рассуждать об овцах, приметах и кормах до конца времён. Элеонора отвернулась и вдруг расслышала за повседневным шумом бешеный стук копыт. Кто-то мчался к замку, не жалея коня.
Лязгнули скрытые кустами ворота, копыта простучали по камням. Мимо Элеоноры будто пронёсся вихрь. Мелькнул лошадиный круп, по глазам мазнуло что-то неуместно рыжее, яркое, и в следующий миг Тенрик со вздохом наклонился за сбитой шапкой.
— Здорово, братец! — потерялось где-то вдали.
На вопросительный взгляд Элеоноры Тенрик протянул:
— Это был Шейн. Мой младший брат. — Поморщился и принялся отряхивать шапку.
Шейн был на свадьбе — Элеонора смутно помнила рыжего парня с яркими голубыми глазами, которого ей представили как брата мужа. В тот день пришлось запомнить столько имён и лиц, что младший Эслинг быстро потерялся в памяти. Тем более, в замке он больше не появлялся. Однако говорили о нём с гордостью, хоть и нечасто, и Элеонора давно хотела взглянуть на любимца свекров.
Она ждала, что Тенрик последует за братом к замку, но он вышел к воротам и всматривался в клубы пыли на дороге, пока они не улеглись и за ними не показались другие. Шевеля губами, Тенрик считал всадников, посланных в погоню. Затем нахмурился и, не оборачиваясь на Элеонору, зашагал через двор. Элеонора пошла следом.
Вороной жеребец, весь в мыле, переступал у крыльца. Слуги подбирали брошенные поводья и ослабляли подпругу.
— Уведите на задний двор, — велел Тенрик, поднимаясь на крыльцо. — Расседлать, напоить, накрыть попоной.
Элеонора не сразу узнала доносившийся из холла голос старого барона, столько оживления и гордости в нём было.
— Сдаётся мне, ты снова был неосторожен, сын.
— Ерунда! У старика Дугальда развелось многовато коз. Я пристроил их в хорошие руки.
— Погоня была?
— Спрашиваешь! Парни увели коз горами, я же подождал хозяев. До чего ж забавны вытянувшиеся лиамские рожи! Я оторвался от них на Ведьмином ручье. Теперь в Бор-Линге хватит сыра на всю зиму.
Широкие плечи Тенрика закрыли проём. Элеонора не знала, как извернуться, чтобы увидеть происходящее в холле.
— К Эслинге скачут два десятка взрослых мужчин, и ведёт их человек, похожий на Дугальда Лиамского, — небрежно проговорил Тенрик. — И они как будто вооружены.
— Хана, собери еды, — мигом распорядился старый барон. — Тенрик, ступай встреть их. Тебя хоть не порубят на крыльце, а если что, невелика потеря. Дарвел, свежую лошадь, быстро! Сын, слушай меня…
Тенрик вдохнул, будто хотел возразить, но опустил плечи и послушно вышел. Теперь Элеоноре было всё видно.
Пока старый барон говорил, Шейн осушил половину кувшина, поданного служанкой, остатками воды умыл разгорячённое лицо, проливая воду прямо на устланный соломой пол. Пригладил огненно-рыжие волосы, отряхнул руки и окинул холл хозяйским взглядом.
Укрывшись в темноте арки, Элеонора смотрела, как слаженно все действовали. Свекровь быстро отдавала распоряжения служанке. Речь свекра было совсем трудно понять, так щедро он пересыпал её местными словечками. Элеонора едва разбирала:
— Возвращайся в Бор-Линге дальней дорогой и не показывайся до Перелома. До снега дотянешь на рыбе и прошлогодних запасах, а после мы пришлём зерно и зелень, как обычно. По осени козлят забьете, сыра наварите… Разберёшься. А к Перелому всё уляжется, и ты вернёшься домой.
— Не волнуйся, отец. Перебьёмся, не впервой. Если что, снова загляну к этим козопасам. Пусть платят за то, что продались Империи!
Во дворе зазвучали голоса, застучали по камням копыта и подбитые железом сапоги. Старый барон хлопнул Шейна по плечу, толкнул к задней двери и вышел на крыльцо, где Тенрик увещевал разгневанных гостей. Элеонора вжалась в стену, пока он проходил мимо. Свекровь недовольно окрикнула служанок, возившихся с едой, и тоже вышла на кухню. Шейн направился к задней двери, и Элеонора, не думая, заторопилась за ним.
Они почти столкнулись в дверях. Шейн запнулся на пороге, выругался в сердцах, и Элеонора едва успела остановиться, чтобы не влететь носом ему в спину.
— Не знала, что северное наречие до сих пор в ходу, — бросила она небрежно.
Шейн резко обернулся и с минуту оглядывал её со смесью удивления и восхищения.
— В ходу, красотка, в ходу. Жаль, мне сейчас недосуг. А то я бы тебя поучил.
Элеонора привыкла к липким взглядам. Знала, что стройная фигура, горделивая осанка и нежная кожа делают её похожей на фарфоровую куклу, а тёмные волосы и ресницы выделяют среди блёклых северянок. Только обычно поглядывали исподтишка, а Шейн рассматривал открыто, как кобылу на ярмарке.
— Я бы тебя поучил… — повторил он и ухмыльнулся. — С моего братца-то толку мало, верно?
Элеонора улыбнулась той обольстительной улыбкой, что припасала для надоедливых ухажёров. Но огорошить резким ответом не успела — за спиной послышались шаги свекрови. Словно служанка, старуха тащила мешки, пахнущие тепло и сыто. Нежная забота на её лице сменилась презрением, стоило ей увидеть Элеонору.
— Ступай к себе! — бросила старуха.
— Не бойся, мать, — ухмыльнулся Шейн. — Она не выдаст. Она мне как сестра, верно, красотка?
Окинул Элеонору ещё одним отнюдь не братским взглядом и повернулся к матери. После слов свекрови Элеонора намеревалась стоять на заднем крыльце, как вкопанная, но, подумав, снова отступила в тень.
Свекровь оглянулась на опустевший проём и неловко обняла Шейна. В волчьей накидке, с обветренным лицом и загрубевшими от холода и ветра руками, крепкая, с колючим взглядом, она казалась вылепленной из здешней земли — бедной, скупой на ласку, но полной силы.
— Будь осторожен, сынок.
— Не сомневайся, мать. Увидимся в Перелом.
Шейн коснулся губами седеющих волос, выбившихся из-под платка. Затем стрельнул взглядом в проём поверх материнской головы, и Элеонора была готова поклясться — он знает, что она не ушла. Последние торопливые слова — и Шейн вскочил в седло и умчался.
Свекровь смотрела ему вслед. Элеонора торопливо прошла через холл, где Тенрик и старый барон препирались с лиамцами, неслышно поднялась по лестнице и приникла к окну на втором ярусе.
Сверху хорошо были видны двор, пустошь за замковой стеной и лес. Рыжая голова Шейна мелькала среди вереска. Постепенно Элеонора видела всё больше цветных пятен: золотые листья редких берёз, алые россыпи ландыша и брусники, гроздья спелой рябины.
Шейн скакал, подгоняя коня, и пустошь за ним не то полыхала огнём, не то наливалась кровью. Элеонора улыбнулась. Она и не подозревала, что Север может быть таким ярким.
