В темноте

Всё это было не так уж и весело. И даже немного жутковато, потому что вот так застрять в метро в темноте мало кому понравится. Хотя кто-то из нас даже вздохнул с облегчением. Я. Да, вот так, потому что не все загорелись светлой мыслью потратить свободные полдня на посещение музея с экскурсией, ещё и добираться до него на метро, потому что все мы не влезем в такси, всюду пробки и кому-то там не хватает острых ощущений. Мне идея не понравилась, но тренерша настояла, на том, что мне нужно «отвлечься» и «развеяться». Дура она. Это время следовало бы уделить тренировкам или необходимому для тела отдыху, и именно тут, в застрявшем вагоне метро, как бы это смешно ни звучало, можно было отдохнуть. Особенно если все наконец замолчат, как замолчали, когда поезд вздрогнул и встал, как следует встряхнув пассажиров, а их удивлённые лица резко осветились могильным светом их собственных смартфонов. Подсвеченные снизу физиономии как будто готовились поведать самую страшную из известных им историй про чёрный-чёрный город, чёрную-чёрную улицу, чёрный-чёрный вагон и… впрочем, картина задержалась ненадолго: люди отвернули экраны от себя, освещая пространство и демонстрируя окружающим ленты своих новостей с котиками, текстами электронных книг и даже парочкой стыдных картинок. Некоторые поспешили включить в телефонах фонарики, и по вагону заползали лучи и пятна света, навязчиво заслепили, и испуганные возгласы с вопросами «Что случилось?» сменились шиканьем: «Прекратите! Хватит светить в глаза!!!»

С потолка донеслось устрашающее шипение, динамик отрыгнул хриплые звуки и бульканье, усмиряя галдёж пассажиров.

— Что это было? — тревожно пролепетал кто-то.

— Это было объявление, — торжественно пояснил Никифоров, подняв палец вверх. — Нас попросили сохранять панику и не допускать спокойствия! И ждать дальнейших указаний. Юри, ты в порядке?

В размытых световых лучах вспорхнули трепетные руки Никифорова и пристрастно ощупали Юри на проверку физических и моральных повреждений. Конечно, ведь этот птенчик — главный претендент на золото, и он не должен пострадать. Не перед главным прокатом. Я мысленно передразнил это заботливое: «Юри, ты в порядке?», а Юри в ответ только поправил очки да пожал плечами: в Японии форс-мажоры не редкость, паниковать не в их менталитете. Наверное.

Шум голосов тем временем нарастал, и громче всех гудел канадский фигурист Леруа — с обещаниями, что он всех нас спасёт, выведет, и мы, несомненно, можем на него положиться.

Как и от кого он собирался всех спасать и куда выводить — не ясно.

— Послушайте! Про-шу вашего внимания! — строго, как на уроке, произнёс женский голос, подкреплённый звонкими хлопками в ладоши. Люди направили на голос мобильники, бледные пучки света вымыли из мрака силуэт в свободном белом пальто, изящный, но уверенный, как каменная церковь, увенчанный тёмной маковкой причёски. В силуэте я различил Лилию Барановскую — эта гарпия тренировала русских, и она поехала с нами, потому что среди фигуристов есть несовершеннолетние, а Никифорову она, вероятно, не доверяет, и её можно понять.

— Дамы и господа. — Лилия с каждой секундой будто становилась выше. — Давайте сохранять спокойствие и, будьте так любезны, не светите хотя бы в глаза!

Из темноты её окружил взволнованный ропот:

— А что случилось?

— Что происходит?

— Это часто такое?

— Чего теперь ожидать?

— Ничего чрезвычайного не произошло, — с готовностью приняла флаг командующей Лилия. — Машинист объявил по громкоговорителю: состав обесточен по техническим причинам. Поломку устранят в кратчайшие сроки.

— А если нет? — воскликнули справа.

— Тогда нас эвакуируют самым безопасным способом из возможных.

— А если авария серьёзная? — раздалось слева. — Нас выведут по тоннелю?

— Ни в коем случае.

— Пешком по путям?! — возмущенно прогремело напротив.

— Вау, прямо по путям!!! — восхитились прямо рядом с моим ухом.

— Нам нельзя пешком по тоннелю! — Никифоров резво задрал свою ногу к потолку и ногу Юри, вздёрнув её за щиколотку. — У нас очень ценные ноги! Нам бороться за золото!

Я посмотрел на ярко-белую полоску носка Юри, оказавшуюся прямо перед моим носом, и подумал, что Никифоров никогда не забудет напомнить всем вокруг, что он тренер медалиста и что он ещё и фигурист, который сам лично борется за медали со своим собственным подопечным. Он будет кричать об этом даже в тёмном метро. Даже в снежном буране. Возможно, это будет последним что он выкрикнет, падая в жерло проснувшегося вулкана.

— Гос-спди.

Я не видел русского фигуриста Плисецкого, который это сказал, но, кажется, слышал скрип, с которым закатились его глаза. Раньше мне казалось, что он похож на меня: странный парень, которому никто не нравится. Прямо как мне. Но потом он снюхался с тем тихушником из несуществующей страны, и теперь они везде ходили парой. А ещё он постоянно ругался и злился, и это выглядело очень непрофессионально. Скучища.

— Пешком не пойдём, — кивнула Лилия, перебив недовольное цоканье того самого Плисецкого. — Я уже находилась в подобной ситуации однажды. В тот давний раз нас действительно вывели пешком, но…

— Ну вот! Я же говорил! Пешком!

— …но в тот раз, — с нажимом продолжила Лилия, — в метро ещё не было вентиляции, и такая прогулка являлась необходимостью. Теперь вентиляция проведена — опасности остаться без кислорода нет, и нам остаётся только ждать.

— Опасность задохнуться? — проблеял кто-то из тени.

— Я же сказала: такой опасности нет.

— Откуда вы знаете?!

— Потому что мой супруг работает в…

— А сколько ждать?

— Сколько потребуется. — Лилия вынула из кармана смартфон и ткнула в экран: — Связи нет. Настоятельно рекомендую перевести устройства в энергосберегающий режим, а лучше выключить вовсе.

Толпа зашуршала, проверяя связь, интернет и батареи своих телефонов, затем мобильники погасли по одному, погружая всех в могильную тьму. И только неунывающий таец по имени Пхичит рядом со мной весело помахал светлячком и пропел:

— У меня пауэр-банк!

Как глупо. У всех у нас есть пауэр-банк. Не с собой. В номере, конечно. Вышло, что я, как и большинство, отправился максимально налегке, даже рюкзак не взял — только поясную сумку. Коньки и личные вещи оставил под охраной тренерши, а сейчас проклинал себя за эту слабость, за потерю бдительности и за то, что вообще дал себя уговорить на бестолковый музей. Или куда они там все собрались. Теперь сиди в этой вонючей братской могиле — нюхай запахи машинного масла, чужой одежды и приторных духов. И Пхичита, от которого веет шоколадным печеньем.

Я присмотрелся к его довольно сощуренным над чёрным краем маски глазам. Никогда не мог понять, как он сохраняет довольную мину, даже когда проигрывает. Он совершенно не в форме — завтра у него никаких шансов на призовые, если только сегодня все, кроме него, не переломают ноги, но гляньте-ка: не злится, не убивается на катке, не заперся в номере в слезах, а застрял в с нами в метро и лыбится.

— Я тебе показывал Майка? — Пхичит развернул ко мне дисплей. — Это китайский.

На видео неуклюже прыгал маленький серебристый хомяк.

Я хотел спросить, как китайский хомяк попал в Таиланд, но вместо того отвернулся.

Признаться, я всегда смотрел прокаты Пхичита и всегда тайно за него болел. Но не то чтобы я готов был обсуждать с ним хомяков с тупыми именами, так что я обрадовался тому, что он от меня отвалил.

Поначалу всё шло не так плохо, но вскоре вся эта темень и люди вокруг… пространство будто сжималось, звуки становились всё громче: они шушукались, перешучивались и раздражали тем, что никак не могли заглохнуть. Лилия рассказывала, как они прошли целую станцию по тоннелю метро: по шпалам, и через составы, встречавшиеся на их пути; как это было опасно без специальной подготовки, и в тот раз кто-то даже получил травмы; Никифоров то включал телефон, ослепляя меня, то шептался с Юри, громче, чем трезвонил Леруа в другом конце вагона.

— Ты поспорил на меня! — гундел Юри под моим ухом.

— Ну не сердись! — Никифоров в очередной раз выключил телефон, завозился в темноте и теперь его голос звучал сверху, будто он встал: — Это всего лишь значит, что я верил в тебя настолько, что готов был спорить.

— Виктор! — возмущался Юри. — Ты поспорил на то, что я полирну жопой лёд!

— Я верил, что ты сможешь, Юри.

— Виктор!

— А ведь тебе достаточно было завершить этот каскад, и падай себе на жопу, сколько влезет. — Шёпот Никифорова менял высоту и громкость и прерывался какой-то вознёй. — И сейчас бы не я, а Крис должен бы был мне желание, и тогда мы с тобой загадали бы ему…

— Виктор!

— …Что захочешь.

— Виктор!!!

— Но, — терпеливо продолжал Никифоров, — ведь ты вообще не смог его сделать. Нет, я не осуждаю, напротив — прекрасно понимаю, просто напоминаю, что я же предупреждал…

— Виктор! — Вдруг Юри как-то особенно беспокойно зашептал: — Может, всё же не надо?

— Надо, Юри, надо, — захихикал Витя, — спор есть спор.

Слишком личные отношения для тренера и фигуриста. Я никогда не понимал людей, которые не способны держать профессиональную дистанцию, — это жалко. Вы педагог и ученик. У вас деловой контракт. Вы соперники в конце концов, и чем вы занимаетесь? На что тратите ценное время? Мне до головной боли надоел их пустой трёп, я мог бы пересесть, но болтовня была повсюду:

— Эй, кто тут бродит!

— Боже что я только что потрогал? Фу!

— Может, включать свет по очереди?

Бессмысленные просьбы и предложения сыпались со всех сторон, Леруа поддерживал каждое слово, Плисецкий оглушительно громко скрипел зубами, всё никак не мог придумать, как бы прибить Леруа в темноте, и умолял посветить ему, ради Христа.

Какая-то громогласная дама спросила, чем бы им всем заняться. А другая дама предложила ей сыграть в «угадай, что я вижу».

— Дура ты тупая, что можно видеть в темноте, блядь???

— Юра, — добродушно увещевала русская фигуристка, — спокойно, это же была шутка.

— Это кто там Юра, а? — пробасила темнота. — Сейчас я этому Юре покажу, как матюкаться, наглец малолетний.

— Да это не я даже! — раздраженно взвизгнул Юра, и всё окончательно померкло: все что-то выкрикивали и кричали без очереди, в основном посылали друг друга в жопу. А затем весь агрессивный всплеск свернул в активное обсуждение задницы Криса. Точнее того, что у Криса самая горячая жопа из всех участников чемпионата.

Крис — местный порно-клоун всего фигурного катания из Швейцарии. Я не знаю, каким чудом его каждый раз пускали на каток, и лично я ставил бы на все его выступления пометку восемнадцать плюс. Это невероятно, как он снова и снова оказывался в центре внимания и светился во всех спортивных сплетнях. Они с Никифоровым дружки — ярчайший пример нарушения профессиональных отношений и субординации. В общем, совершенно не удивительно, что любой громкий скандал мог свестись к обсуждению личности Криса или его жопы.

— Не согласна! — спорила надоедливая итальянская фигуристка. — Мне всегда больше нравилась жопа Никифорова!

— У Алтына горячее! — возмутился кто-то, а другой заорал:

— Это кто сказал сейчас?!

Все внезапно затихли.

— Да, кто это сказал? — поддакнул Леруа, которому до всего было дело.

Но таинственный наглец не спешил признаться.

— Ну, я, собственно, согласен с предыдущим оратором, — донеслось с другого конца вагона. — Ох, я бы пощупал.

— А я бы руку тебе поломал. — Кто-то очень чётко спародировал манеру речи Отабека Алтына, вот только этот кто-то сидел справа, а фигурист из неизвестной страны Отабек Алтын сидел слева от меня, это я помнил совершенно точно, потому что не не так давно Плисецкий орал на весь вагон: «Бека, ты где, садись сюда!»

Меня мутило от всех этих пустых рассуждений, особенно учитывая то, что нужно быть тупицей или слепцом, чтобы не видеть, что самая горячая задница, без всяких сомнений, принадлежала Леруа, несмотря на то, что характер у этого петуха был самый надоедливый. С его талантом скольких успехов он бы мог достичь, если бы не тратил энергию на всякую чепуху? Дружба с другими фигуристами, романтические отношения и праздное пустословие. Громкий звук отвлёк меня от размышлений: из динамиков снова донёсся чудовищно сиплый голос. Обращение скорее было похоже на грохот, чем на отдельные слова, которые можно понять. Все зашикали и зачтокали, как сонные курицы на насесте.

— Он сказал... — начал было Никифоров.

— Эй, тут кто-то голый, что ли?! — внезапно воскликнул кто-то.

— Что?!

— Извращенец!

Я совершенно отупел от женских и мужских стенаний. Меня вдруг стукнуло по колену, кто-то пробежал мимо, в шорохе темноты оживали прямоугольники экранов, мы так и не узнали, что же сказали по рации, зато лучи света хищно зарыскали по вагону в поисках кого-то, вероятно, голого, и я готов уже был выпрыгнуть в окно и самостоятельно пойти по путям, если бы это было только возможно, мне казалось, что я уже задыхаюсь от этого спёртого беспросветного бреда, как вдруг раздался встревоженный вскрик. Светляки метнулись в сторону громкого шуршания и тяжёлых надорванных вдохов.

— Душно, душно, — прохрипел кто-то, и я понял, что мне не казалось: в вагоне действительно жарко и совершенно нечем дышать.

— Ему плохо! — выкрикнул американский фигурист Лео. — Крис, посвети.

Он сунул Крису в руки телефон, показывая, что светить нужно на сумку, в которой торопливо рылся. Китайский фигурист, имя которого я никак не мог вспомнить, сидел рядом в синих бликах мобильников, держал себя за горло и страшно дышал, сражаясь за каждый вдох. Лео неловко выудил из недр спортивной сумки глянцевый белый цилиндр. Я прищурился, силясь понять, что это, как вдруг пол дрогнул, вагон дёрнуло, и таинственный предмет выскочил из кривых ручонок.

— Ингалятор! — воскликнул Лео.

Ингалятор задорно попрыгал к ногам Леруа, который вскочил, чтобы немедленно прийти на помощь, и отфутболил гремящий баллончик в неизвестность.

— Еблан, — брякнул Юра и с размахом приложил пятерню ко лбу.

Несколько людей чёрными тенями метнулись вслед за ингалятором. Вагон тронуло второй раз, и он медленно поехал вперёд, дребезжа и звякая. Всё спуталось в одну безумную кутерьму, одни люди искали ингалятор, другие повскакивали со своих мест от испуга, все наперебой восклицали:

— Что происходит, что происходит?

— Аккуратнее! Эй!

— Да поднимите вы ноги!

— Мой нос!

— Мы едем? Без света?!

— Разойдитесь! — резко скомандовала Лилия. — Не создавайте толпу!

Толпа действительно хлынула обратно. Меня кто-то тыкнул, что-то хлопнуло в лопатку, встряхнуло, я не удержал равновесия и рухнул на пол. В суматошных попытках отползти, пряча голову в плечи, я махал руками, загребая воздух, хватался за чьи-то штанины и рукава, пытаясь найти хоть какую-то опору в проклятой куче-мале, размазывая острые песчинки по шершавому грязному полу. В одной руке остался какой-то шматок ткани, в другую ткнулось что-то холодное и гладкое…

— Нашёл, — едва выжал я, пытаясь опереться на локоть.

— Он нашёл, а! — Леруа отобрал протянутую мною находку и вскинул руку вверх, примагничивая на себя пятна света, и от них ингалятор засиял в его руке подобно фантастическому факелу.

Кто-то выхватил добычу из его рук, эстафетной палочкой передал в темноту, а Лео выдернул из темноты и, сняв защитный колпачок передал ингалятор китайцу под общий вздох облегчения.

В этой подземной душегубке пол приятно холодил мне бок и щёку, подскочившее давление гулко ухало в ушах, смягчая человеческий гомон. Кажется, все мои силы неожиданно кончились и тело наполнилось сонливой ленью. Постепенно вокруг образовалась блаженная тишина, нарушенная только тяжёлым дыханием. Я представлял, сколько метров земли или горных пород над нашими головами, а сверху прохожие спешат по своим пустяковым делам и не подозревают, что нам — кучке спортсменов, и медалистов, и неудачников, и самых обычных людей, вероятно, предстоит погибнуть тут. А я ведь даже ни разу не целовался за свои двадцать один год.

— Так ты что? — вмешался кто-то в мои мысли. — Понатуре астматик?

— Да. Он «понатуре» астматик, — устало пояснил Лео.

— А-а. А я думал, это просто для…

Лео и этот китаец определённо друзья. Может быть, если бы Лео тратил больше времени на тренировки и меньше на всякую дружбу, то уже освоил бы новые прыжки. Но он так и остаётся фигуристом с лучшей хореографией и последними местами. Ну ладно, не самыми последними, но ведь могло быть гораздо лучше.

— Вы что, не чувствуете? — призвали издалека. — Тут же настоящая парилка! Где же хвалёная вентиляция? Нет никакой вентиляции!

— Послушайте! Минуту внимания! — менторский голос Лили успокаивал и давал надежду. — Вы слышали, что машинист дал сообщение по громкой связи? Он донёс, что поломку не оказалось возможным устранить в кратчайшие сроки. Поэтому наш состав дотолкают другим поездом до следующей станции. Нас взяли на буксир. Поэтому мы движемся. В связи с тем, что кондиционеры не могут работать без электрического питания, вагоны не проветриваются! Машинист попросил нас открыть окна вагона.

Лилия сделала паузу, чтобы люди переварили информацию. Она дала им время повздыхать и пошикать, а затем продолжила:

— Сейчас нам нужно успокоиться, и, прежде чем мы займём места, господа, давайте откроем окна.

Под чутким руководством Лилии и почему-то Криса, форточки отворились, и все расселись по лавкам, сообщая друг другу, как же стало хорошо дышать, наконец-то дышать, ах воздух-воздух, любимый воздух.

Сырой затхлый сквозняк разогнал застоявшуюся тёплую вонь, сменяя её гробовой прохладой и запахами стали и промасленных шпал.

Я с трудом поднялся и так и сел на лавку, не отряхивая штанов и стараясь держаться поближе к Лилии. Сейчас она чем-то вдруг напомнила мне мою тренершу, хоть и вовсе не похожа. Как там моя Мин-Со? Отчего-то мне так захотелось её теперь называть, как будто она мне принадлежала. «Моя» Мин-Со.

Рядом со мной образовался Отабек Алтын — он деловито открывал ближайшее ко мне окно, а выскочка Леруа стоял позади него, подсвечивал фонариком и душевно подбадривал: «Эй, Отабек, точно дотянешься, а? Хочешь я? Подсадить? Смотри, там что написано, можешь прочитать? Что? Глянь только в окно! Ни зги не видно!» Когда же Отабек сел, Леруа грохнулся рядом.

Если хорошенько подумать — не так уж много он потерял, тратя время на свою чепуху. У него уже серебро и две мировые бронзы, и в этом сезоне он явно нацелен на злую борьбу и чемпионство. И он-то уж точно целовался. Вроде даже женился раз. Или развёлся, я не мог точно вспомнить. А ведь он меня даже младше.

А я? Не целовался, не вздыхал, не держался за руки. Не заглядывал кому-то в глаза. Да даже не дружил ни с кем с начальной школы. Теперь я пожалел, что не ответил той приставучей итальянской фигуристке. Может, не такая уж она и приставучая?

На какое-то время все утихли, мерная воркотня пассажиров смешалась с бряцаньем поезда в ровный умиротворяющий фон. Жизнь моя будто встала на паузу. Я не спешил больше. Можно не беспокоится — мы все заложники времени в этом чёрном-чёрном метро.

Сбоку прижалось горячее плечо — я не помнил кто сидел рядом. Сил отодвигаться не было, как и желания. Была бы моя воля, я бы положил на это плечо голову и пробыл бы так до самой станции. Сколько ещё осталось?

Я перестал быть собой, и, кажется, даже был счастлив, если бы в счастье мое внезапно не вмешались эти совершенно неуместные звуки.

Невозможно было не различить эту влажную пошлую возню бесконечно долгого бесстыжего поцелуя. Ужас. Может, их слышал только я? Может, и так, но мне казалось, что весь вагон напрягся, как и я. Просто всем было слишком неловко, чтобы как-то отреагировать, прокомментировать происходящее безобразие, так что я, как и все, просто пытался игнорировать их, как и собственные пламенеющие от стыда уши и незнакомые чувства, поднявшиеся во мне к самому горлу. Когда непотребство прекратилось, тишину растревожил оглушительно громкий шёпот слева от меня:

— Короче, Бекки. Я походу не с тобой сейчас пососался, да?

Я замер, невольно прислушиваясь.

— Ты чего ржёшь? — сдавленно засипел Леруа. — Не знаю, кто там сидит, я не посмотрел. Ну что, теперь в лицо ему светить?! Что ты смеёшься?.. Я думал, что с этой стороны ты! А потом чувствую, что нет, не ты… Просто я так перенервничал, и соскучился по тебе, и… ну хватит ржать, Бекки, я сейчас тоже…

Вот так я и узнал чей-то грязный секрет. И если с голубыми флюидами Леруа и так было всё понятно, сколько невест ни предъявляй наивной публике, то… Алтын? Вот уж действительно неожиданность. На всех конференциях он твердил, что его девушка — спорт и у него нет времени на всякие отношения. Мне виделся в нём твёрдый единомышленник, меня восхищало его катание — самое экзотичное и вместе с тем самое мужественное из всех. А он, оказывается, из этих. И главное — с кем? Как это вообще могло произойти в этой вселенной?

Непонятно, что больше меня развеселило: вечно серьёзное лицо Алтына, тупость Леруа, нелепость этой совершенно неподходящей друг другу пары или абсурд всей ситуации в целом, но смех запузырился во мне, как газировка в приоткрытой бутылке. Мне пришлось зажать себе рот, сдерживая смешки.

— У него была ананасная жвачка, — пожаловался Леруа. — Что за лох жует ананасную? Всё ещё вкус на языке, хочешь тоже попробовать?

Тут смешливая газировка выбила мне все пробки, и я окончательно расхохотался.

— Эй! — Кто-то пихнул меня справа. По злому шёпоту было сложно определить, кто это. — Ты чего ржёшь, блядь? Надо мной?!

За локоть больно хватнуло, руку сжало, вы можете сколько угодно судить меня за трусость или слабость характера, но я совершенно не собирался влипать в разборки и низменные выяснения отношений, от того я не нашёл ничего лучше, чем вырваться из плена и плавно стечь на пол. На четвереньках я дал дёру, спасаясь от нападения какого-то обиженного придурка, предположительно — Плисецкого.

Я полз, запинаясь о чужие шнурки, лямки рюкзаков хватали меня за пальцы, под руками оказывались то тёплые замшевые, то холодные кожаные ботинки и совершенно внезапная голая ступня, а над головой кряхтели и возмущались безликие голоса:

— Эй, кто тут ползает?

Я ринулся назад, хлопая по чужим коленям в поисках свободного места.

— Безобразие!

— Посветите кто-нибудь, а? Пхичит?

Пхичит действительно посветил в мою сторону, заслепив присутствующих и меня, ладонь нашарила велюровую обивку, я едва успел увильнуть от полоски света и прижать жопу к сиденью. Повезло. Сердце скакало, как бешеное, адреналин крутил живот, как перед прокатом, я медленно-медленно выдохнул и смог различить слова общего шума:

— Кто тут лазал?

— Так, ладно, давайте без…

— Угостите кто-нибудь жвачкой, — взмолился, очевидно, Леруа. — Есть у кого-нибудь?

— Гос-спде, да дайте кто-нибудь жвачку этому ушлёпку, чтоб он заткнулся!

— Вот ты и дай, Юрочка.

— У меня нет!

— Что ты врёшь — я видела.

— Чё ты видела, дура?

— Всё в порядке, Юро-чка, — оборвал спор Леруа. — Меня уже угостили… Святая Мадонна, это что, тройная мята? Да что с вами всеми не так?!

— Как убить Леруа в темноте, а?! — проныл Плисецкий и гаркнул: — Бека, ты где сидишь?

«Рядом с Леруа», — захотел подсказать я, но смолчал.

— Тут, — раздалось около меня. — Я посвечу.

Оказалось, весь мой рискованный побег в итоге состоял от силы из трёх шагов, и я снова сидел рядом с тем же Алтыном, только с другой стороны.

Алтын мигнул телефоном. Плисецкий направился к нему и, хоть их и разделяла всего пара мест, судя по звукам, дважды споткнулся и отдавил кому-то ногу. Наконец он перебрался к своему другу и фыркнул, присаживаясь рядом:

— Ну конечно, рядом с бакланом, где же ещё.

«Он знает об этой парочке, — подумал я. — Наверное, друзья говорят друг другу о таком. А мне бы хоть рассказать кому-то о том, что, может, та итальянка не такая уж и надоедливая».

Плисецкий так тихо мямлил, что мне пришлось сосредоточиться и даже чуть наклониться, чтобы расслышать, что за жалобы он шепелявил Алтыну, срываясь на нервный шёпот, пока тот сухо угукал ему в ответ:

— Угу.

— …Ну, я сначала не понял, а потом вроде как не против, это даже успокоило немного и… Понимаешь? Бека?

— М-м? — сдавленно переспросил Алтын. — Что?

— То! Блядь, чего ты ржёшь, придурок? — Шипение Плисецкого выдавало еле сдерживаемую ярость. — Я не то чтобы хотел! Я не хотел! Ну просто, ну, интересно стало, ну. И потом, никто же не узнает, но он…

— Кто? — переспросил Отабек.

— Да не знаю я кто! — повысил голос Плисецкий.

— Совсем?

— Бека, не беси меня! — Если шёпотом можно кричать, то это и было именно то, что происходило прямо сейчас: — Я же говорю: он. Он!

— Он — не знаешь кто? — переспросил Алтын и выбесил даже меня.

— Кто-кто!!! Конь в пальто! — взвизгнул Плисецкий и снова понизил тон до кричащего шёпота: — Я же говорю: не ебу я, кто это был! Да, вот так! Не знаю я! Не знаю, чей язык облизал, блядь, хуль ты ржёшь?!

Тут неслышный смех Алтына сменился громким гоготом Леруа.

— Блядь, — через зубы процедил Плисецкий, — ты подслушивал что ли, мымра?

— Вообще-то, — подкрался голос Никифорова с другой стороны, — мы тут все внимательно тебя слушаем. И нам всем очень интересно, кто это был.

— Ах ты козёл старый!

— Юро-чка, — ухохатывался Леруа, — а я-то думаю, кто это тут у нас робкий такой.

— Заткнись!

— Ананасная жвачка? Серьёзно?

Кто-то осветил довольное лицо Леруа, и тот прищурился и закрылся рукой.

— Ты… — споткнулся Плисецкий, до которого медленно доходило. Его изящный, почти девичий профиль, прикрытый вуалью полумрака, драматически изменялся с осознанием случившегося. — Нет.

— …Я еле сбил этот вкус, Юра!

— Нет.

— Тройной мятой.

— Заткнись, блядь! — Плисецкий, рыча и плюясь, набросился на хихикающего долдона.

— Урод!!! — верещал Плисецкий. — Хуль ты тогда её забрал, а?!

— Да не сдалась она мне! Я не забирал.

— Пиздишь! Забрал! Ты отвратительно сосёшься, понял?!

— Неправда! — визжал Леруа, хохоча и закрываясь локтями. — Признайся — тебе понравилось!

Внезапно рация снова заскрипела и что-то сообщила сорванным басом. Лилия громко объявила, что мы прибываем на станцию и что Юрий Плисецкий должен немедленно успокоиться!

Похоронный мрак мягко рассеялся от того, что вагон выехал к платформе. Искусственный рассвет показал и до икоты ржущего Леруа, и грозную Лилию, ухватившую за шиворот вопящего Плисецкого; и Алтына, скромно прячущего улыбку в кулак; и серые лица уставших пассажиров, которые, щурясь от непривычного света, подбирали свои сумки и шапки под шипящее бормотание из динамика. Оно больше не представлялось таким уж пугающим — скорее раздражало.

— Перед тем как выйти, проверьте свои вещи! — Голос Лилии теперь казался нереальным, как будто из другого мира, и верить ему больше не хотелось. — Никто ничего не забыл?

Я всё-таки осмотрел свою сумку на поясе, сунул руки в карманы и… вытащил на свет забытый кусок ткани. Тогда, валяясь на полу, сунул его в карман на автомате, а теперь вспомнил о нём.

— А вот это чьё? — я растянул за резинки ярко-голубые стринги.

— Пардон, — улыбнулся Никифоров и протянул руку, — если позволишь, я заберу это обратно.

Только сейчас я заметил, что футболка на Никифорове была наизнанку, нитками наружу, и вспомнил голое колено и ступню в темноте. А ещё суматошные поиски таинственного эксгибициониста и тот странный спор Никифорова с Крисом, и, что бы там Крис ни загадал, приличным это точно не было.

Никифоров, не обращая внимания на разинутые рты, убрал трусы в карман брюк, поднял с пола свою куртку и отряхнул её.

— Дамы и господа! — подмигнул он. — Спасибо за компанию, не задерживаемся на выходе из вагона!

Станция встретила нас сухим воздухом с запахом опилок и чужих духов, яркими светильниками, глянцевым мрамором и нарядной мозаикой.

— Сынгыль! — остановил меня Пхичит. — Ты где был всё это время? Сделаем селфи, а то у меня телефон сел?

Он бойко затараторил о том, как сел телефон и что он успел и не успел снять. Рассказал, что иногда ему было тревожно, иногда весело, и, конечно, ужасно интересно. А уж сколько он нафоткал — это просто разорвёт соцсети!

— …А не знаешь, почему эти двое опять поссорились? Ты видел? Сынгыль?

— Ты мне лучше скажи, Пхичит, откуда в Таиланде китайские хомячки? — усмехнулся я и в первую же урну выплюнул жвачку, давно потерявшую ананасовый вкус.