Примечание
У Эркеля белоснежные волосы и невинная улыбка. Он показывает ее дамам, а перед господами предстает храбрым защитником родины, верно служащим ей. Этим он и подкупает всех вокруг, невольно заставляя относиться к себе лояльнее и приветливее. Люди сочувствующе кивают головами, слушая историю о его больной матери и восхищаясь его заботой о ней. Только мальчик знает, что им, на самом деле, абсолютно все равно. Точно как и ему.
Они до последнего не хотят верить, что под его ангельским ликом скрывается бес. Экий волк в овечьей шкуре. А так ли это на самом деле? Следователь считает, что парень просто запутался в паучьих сетях Верховенского, не улавливая всей сути происходящего. Он его жалел. Но Эркель не просто знал все тонкости паутины, в которую влез, но и был тем самым доверенным человеком Петра Степановича, который посвящал его во все детали. Вторым после Ставрогина, кто видел почти все стороны революционера. За что же он так любил и доверял прапорщику? За бесконечную преданность - даже под страхом ссылки Эркель не сказал ни слова в пользу следствия, лишь невинно улыбаясь, отводя по-светлому грустный взгляд. Они оба знали, что это не преданность делу. Это преданность ему, Верховенскому.
А в подарок к ней горечь на языке, когда Петр в очередной раз принижается перед Ставрогиным, которому ни революционер, ни сама революция к черту не сдались. В подарок еще щенячий взгляд, когда он уезжает в Петербург, едва ли распрощавшись с прапорщиком, и мячик, подаренный на прощание, прошедший через множество рук. Эркель тогда судорожно сглатывает, смотря вслед удаляющейся повозке. В глазах отблески боли, но никак не обиды. Он не смеет обижаться, не смеет. Даже если знает, что Верховенский убьет всех ради Ставрогина, верный как пес, он будет верить, что Петр его не забудет. Вспомнит, поможет.
И вот теперь они остались вдвоем. Эркель и его вера, один на один перед до дрожи пугающим приговором. Он не дает отчаянию захлестнуть его сердце и, право, если бы он мог, если бы Верховенский позволил, парень бы и молился на него, отдавая всего себя. Но вера - лишь орудие управления людьми. И хотя он был бы совсем не против подчиниться такому орудию, ему остается лишь отсчитывать минуты до рассвета, блуждая взглядом по тюремной камере, в которую его поместили. Не досчитавшись пары часов, бывший прапорщик проваливается в сон, который как сломанная мечта ограждает его от происходящего. Во сне — Петр. Улыбается все так же мило и притягивающе. И Эркель знает, что позади него молью вьется Николя. И все равно идет навстречу.
Сон обрывается, едва заставив поверить в себя. Охрана перешептывается о чем-то очень оживленно, заставляя прислушаться. Так парень узнает о самоубийстве Ставрогина. Где-то внутри бушует отвратительная радость, никогда прежде не знакомая парню, ранее предпочитающему сохранять спокойное и холодное отношение ко всему. Рядом с Верховенским зажигается буквально все, пылающим пожаром танцуя и окутывая всех пламенем. Охватило и Эркеля, растопив привычный лед. Началось ли все с того самого пожара, остатки пепла которого остались в сердцах у каждого?
Ночью парня поспешно распихивают, затыкают рот и вытаскивают через черный ход. Не понимающий суть происходящего Эркель, пытается вырваться, но до боли знакомый смешок заставляет его медленно обернуться. Повозка, полностью черная, сливающаяся с этой роковой ночью. А подле нее Верховенский, с привычной ухмылкой, жестом приглашающий внутрь. Освобожденный заключенный не может сдержать восхищенного вздоха и улыбки. В его глазах при свете фонарей едва различимые блики, выдающие всю его искреннюю восторженность, всю веру и любовь.
— Петр Степанович... Вы... Позволите? — парень неловко расправляет руки для объятий и, когда революционер с усмешкой обнимает его, вжимается всем телом в хрупкий, едва различимый во тьме, силуэт спасителя. Наконец приходит та самая поддержка, защита, в которую он верил. Наконец можно спокойно вздохнуть, зная, что он рядом, что он не бросит. Мальчика в действительности можно сравнить с преданным щенком. Невинным, преданным и готовым есть с рук хозяина, жить на коротком поводке, лишь бы тот не оставил его.
Когда нигилист расплачивается с продажной охраной, о наличии которой в городе блондин узнает только сейчас, и садится в повозку, они наконец трогаются и спешно куда-то едут. Эркель не видел сколько тот отдал охране, но задавать вопрос о цене своего вызволения ему было неловко. К тому же, неожиданный ночной подъем и прилив эмоций очень утомили парня, поэтому его хватило лишь на:
— Куда мы едем?
Петр слегка поглаживает своего верного по голове, позволяет улечься на коленях и улыбается.
— В Швейцарию, мой милый Эркель.