Примечание
На улице вдруг страшно испортилась погода и вот уже несколько дней людям приходилось ежиться от холода и скрываться от периодически появляющейся грозы. Раскаты грома окончательно разрушали некогда спокойную атмосферу Скворечников и близлежащего губернского города, молния разрезала небо, пугая маленьких детей. Особо суеверные говорили, что это сам Господь гневается из-за недавних событий. А уж после того, как все узнали о кончине Ставрогина, и подавно связали все воедино. "Это его Бог наказал так" — сокрушались старушки.
Верховенский, слышавший все это краем уха, про себя чертыхался и злился. Непонятно: на сплетников, на Ставрогина, на разрушенный план или же на Бога самого, но точно на погоду. Он уже почти уехал, да вот только осталось забрать некоторые бумаги, замести следы и откланяться перед пустым залом. А погода не на шутку разыгралась, да очень некстати. Вид у Петра ранее был такой, будто все идет по плану, так, как он и задумывал. Самодовольство и спокойствие во плоти. И никто на опустевших улицах не сможет сейчас увидеть, как эта маска трещит по швам. Как революционер щурится от попадающего в глаза дождя, как уже не старается спасти свой насквозь промокший костюм и не откидывает назад прилипшие ко лбу волосы. Во взгляде его плещется злоба и едва не вселенская обида, будто лишь гроза смогла вытащить его нутро наружу. Но это, конечно, было не так.
После того самого разговора, Петр, с присущим ему стратегическим мышлением, своевременно изменил план, вычеркнув из него Ставрогина. Умом понимал, что Николай ему больше не союзник, но сердце решительно отказывалось принимать это "предательство". В глубине своей чернильной души Верховенский все еще надеялся на то, что они останутся хотя бы друзьями. Надеялся, что Николай позволит ему покорно сидеть у своих ног.
Окончательное, последнее решение Николая поставило точку в их отношениях. Вероятно, он даже и краем сознания напоследок не подумал о Верховенском, всецело отдавшись воспоминаниям о девчонке — Пьеру особенно болезненно было это осознавать. Он закинул эту боль как можно дальше, чтобы спасти хотя бы свою шкуру, не говоря о разбитом сердце, чьи осколки разлетелись по его внутренностям, впились в легкие и царапали ребра. Петр научится жить с этой болью, как научился жить с болью от отцовского предательства и предательства Бога, который так и не пришел на помощь тому брошенному мальчику, что молился перед сном и страшно боялся грозы.
Сейчас, отгоняя детские воспоминания подальше, Верховенский спешит под дождем, что хлестал все сильнее. На пару минут остановился под козырьком какого-то здания, чтобы отдышаться, и вдруг увидел чужой силуэт на другой стороне улицы. Сморгнув влагу с глаз, он понял — Эркель. Промокший парень также стоял у какой-то двери и, по всей видимости, ожидал окончания ливня, пусть прекрасно знал, что закончится он не скоро. Их взгляды встретились: непроницаемый пьеровский и совсем не удивленный эркелевский, болезненный и во всех смыслах преданный.
Здравствуй, мой город, знакомый до слёз.
Спрятался в арке случайный прохожий.
Бродит по улицам брошенный пёс – Мы так похожи!
Смотрим друг другу в глаза и мороз по коже.
Пьер тихо засмеялся, получив в ответ вымученную улыбку. Он знает, что скроется в далекой Швейцарии, в то время как Эркеля отправят в ссылку, да и сам Эркель тоже это осознает. Парень никогда не забудет своего дорогого палача, хотя назвать Верховенского "своим" у него даже в самых смелых фантазиях язык не повернется. Верховенский же напротив вскоре забудет о мальчике с ангельской улыбкой — он будет помнить Ставрогина. Эта, казалось бы, разница в них и есть их схожесть — два покинутых верных пса. В этот момент они оба прекрасно друг друга понимают, но оба ничего не сделают и ничего не изменят, ведь это их роли в этой истории.
Они простоят так еще пару минут, а затем, не сказав ни слова, разойдутся. И Эркель забудет о желании не промокнуть. И Петр забудет о том, что боялся грозы. И дождь унесет за собой воспоминание об этой встрече, будто ее и не было.