Но прошел год.

А Сония так и не вернулась.

Сначала ему казалось, будто все это лишь наваждение, путаница в полотне времени и срок еще не вышел — будто год не прошел сезон назад. Ходил из угла в угол, сжимал и разжимал кулаки, смотрел в своих записях: ошибки быть не могло. Ни самозванцы-боги, ни сам мир не нарушили вечный порядок и не игрались с песочными часами как с погремушкой. И от того сердце стучало почти что болезненно, заставляя то останавливаться на секунду, лишь бы вернуться в реальность, то нервно стучать пальцами по столу. Природа чувств, поселившихся в клетке из ребер, не была для него абсолютным мраком: если Сония смогла объяснить ему природу любви, сокрытой не в природном хаосе и первобытных порывах, но в шелке строк светских и нежных прикосновениях, то иное было для него почти что неизведанным. Клокочущий гнев и желание: не заточить, но привести в истинные владения, избранные свободным решением.

Гандам хотел вернуть её — чувствовал пустоту где-то в теле, вырванные шмотки мяса и нервов.

Гандам не знал, почему это произошло — страх шептал, будто девушка предпочла остаться навеки среди богатства. Но душа и рассудок отметали столь глупое предположение сразу: она, нареченная королевой и принявшая дар имени, не могла так поступить. Подобное казалось настолько неправильным, что в горле вставал ком.

Но не только исчезновение возлюбленной заставляло пламя внутри становиться все ярче.

Дело более принципиальное и жесткое, покрытое не личным, но самим законом, стражем которого он так долго был.

Кто-то нарушил договор. Пошел против контракта, заключенного у порога смерти и по собственной воле. И подобная дерзость была преступлением настолько неслыханным, что дыхание перехватывало лишь от мысли — сие приведено в действие прямо сейчас. Обвинять в нарушении её значило перечеркнуть всю ответственность и достоинство принцессы, лишить одним взмахом всех добрых качеств и уважения. Значит, — все казалось предельно логичным, — некто иной вероломно заточил свет жизни в башню.

Вариантов немного: ожидание приведет лишь к застою, вечному сомнению, не простит; остается только совершить самый необдуманный и решительный из всех поступков, который только может быть подвластен хранителю леса.

Покинуть его. Выйти в людской мир и пройти сквозь, добравшись до самого центра.

— Великая ведьма бы согласилась со мной, — пропитание у него было, нужно собрать одежду. Он не обычный человек, но совсем без подготовки отправляться сущее безумие, — нужно восстановить баланс, соблюсти все условия договора. Пусть придется ненадолго покинуть землю, все духи свидетели вероломства! Я лишь соблюдаю выполнение долга. Как и должен.

Но в голове шепот напоминал о сокровенном, спрятанном в самой глубине, рядом с образом матери и ее наставлениями. Последний из уроков, данных не ученику, но родному сыну.

«Не будь одинок, соколенок. Хоть путь наш отличается от других, я не хочу, чтобы пустота в конце концов пожрала тебя. Не отвергай всех как недостойных, но коль судьба приведет к тебе кого-то, кто сможет отворить твое сердце — сбереги его».

***

Отчасти Гандам представлял, что ждет его по ту сторону природы — часто он слышал и о шумных улочках больших городов, и про нравы местных обитателей: не зверей, но не менее низменных временами в своих порывах и желаниях. Но одно дело слушать сказкой или легендой, бесконечно далекой от собственного понимания. Другое же — видеть воочию.

Когда стены столицы были уже за спиной, потребовалось несколько минут, чтобы просто прийти в себя. Бесконечный шум и гам, цокот копыт, скрип повозок, десятки и десятки голосов, перебивающие друг друга все громче и громче — кажется, он начал понимать, почему принцесса так хотела отсюда сбежать. И сам бы хотел, закрыв уши, просто исчезнуть из этого какофонического ада, однако цель была столь яркой и столь прочно завладела душой, что отступить — значит расписаться в собственном бессилии и никчемности.

Тем более, до замка осталось совсем немного. А пробраться внутрь не составит труда.

Оставалось понять, к кому обращаться и какими словами донести всю тяжесть греха их: если то была идея короля или королевы, то вряд ли они уже не догадались об этом, а если кто-то другой [зачем вообще кому-то еще подобное?] то придется потратить слишком много времени на разъяснения правил контракта. Тем не менее, не только это грызло сердце, не только вопрос атаки решался в голове, но куда более сокровенный и личный мотив:

действительно ли Сония могла уйти сама? почему? зачем? если нет, кто посмел отнять у нее то единственное счастье свободы, которое она обрела? кто посмел возомнить себя божеством, что вершит чужую судьбу?

— Вам что-то нужно? — пришлось вернуться в реальность, как только страж на воротах отдернул его, — это королевский дворец, если вы по поручению или…

— Пропусти меня, смертный. Живо, — Гандам не привык церемониться или преклонять колено. Пусть даже то было не его родное царство и полноправным хозяином земель себя назвать сложно, гордость все еще владела душой.

— У вас есть разрешение или допуск?

Мужчина устало вздохнул. Небольшая щепотка порошка, щелчок пальцев — магия до ужаса простая, но потому действенная лучше всякого подкупа. Второй стражник, попытавшийся вмешаться и подойти ближе, получил точно такой же “фокус”. Не смерть, не сон, простое оцепенение. Вполне достаточно, чтобы безнаказанно исчезнуть вороном за воротами дворца. Осталось совсем немного.

Какие-то жалкие шаги до истины. И если понадобится, он вырвет ее зубами и когтями.

***

Как ни странно — его ждали. Чтобы сообщить неприятную весть, пригрозить чем или поприветствовать как старого спасителя одним богам известно. Но стоило ему увидеть улыбку принца, сидящего на троне в небольшом зале, стоило сделать всего шаг вперед, чтобы убедиться — ловушки нет, — все стало понятно: именно здесь закончится весь его путь. Возможно, именно здесь все ответы обнажаться под натиском подозрений.

— Добро пожаловать в наше королевство, сэр, — принц медленно поднялся и слабо кивнул, убирая руки за спину, — что же заставило вас преодолеть столь огромный путь из Диких земель вплоть до столицы?

— Где Сония?

— Ах, моя сестренка, достопочтенная мисс Невермайнд, попрошу вас, сейчас отдыхает. Вы так срочно хотите ее видеть? По какому же поводу?

Гандам был на грани: он смотрел на принца, которого лично несколько лет назад спас от гибели; принца, за которого сестра когда-то была готова отдать жизнь — и тот сейчас притворяется, будто никакого договора не было вовсе. Даже если он не помнит, — с его-то состоянием неудивительно, — не мог не узнать из уст родителей или кого из приближенных.

В конце концов, сама девушка могла рассказать ему по возвращении. И как смеет он, простой смертный, издеваться над хранителем истинных тайн? Пусть чужая улыбка сейчас кажется в наивысшей степени дружелюбной и приветливой, пусть даже его не арестовали как нарушителя сразу же по прибытии в святая святых монархии, нечто неправильное было во всем этом действе.

Будто какой-то трикстер только что перемешал все карты судьбы и готовится выкинуть козыри против него, сколь абсурдными они ни были. Напрягало, заставляло сжать кулаки в попытке успокоиться или хотя бы сконцентрироваться: терять контроль над собой сейчас чревато лишними проблемами.

— По какому поводу? — цедит сквозь зубы, почти рычит, подходя шаг за шагом все ближе, — ты, центр судьбоносного водоворота, имеешь наглость спрашивать о поводе, что привел меня на другой край земли? Не знаю, что творится за твоей душой, но твои предки должны были просветить тебя о великом ритуале, что был проведен в день твоей почти что смерти. Поведать о той цене, что заплатила принцесса ради избавления от скверны в теле и разуме, о тех условиях, на которые пошли все мы. И так как они были вероломно нарушены, — не имеет значения, по чьей воле, — я, как страж баланса и природного порядка, пришел, чтобы исправить столь ужасную ошибку. Вернуть все в то русло, в котором уже несколько лет течет река времени и фатума. Я не прошу и не умоляю, как Владыка, я требую ответа на свой вопрос: где Сония и что с ней?

— Кажется, у нас возникло недопонимание, сэр. Позвольте прояснить кое-что.

Принц посмотрел на Гандама и сделал шаг вперед. На костюме золотая вышивка, руки заключены в белые перчатки. Прямая походка не могла скрыть резковатых движений, почти лихорадочных, а белые волосы, совершенно растрепанные, только больше заставляли его походить на призрака или больного.

— Как раз я вернул все в то русло, в котором все должно быть. Я думал, что столь мудрый человек как вы, способный отогнать саму Смерть — конечно же мне рассказывали об этом несчастье — поймет это так же, как и я. Разве не кажется вам странным, что принцесса вынуждена из-за своего глупого, совершенно бесполезного брата гнить в каком-то богами забытом лесу? Разве её место не в уютном и теплом дворце, рядом с семьей и фрейлинами? Там, где она сможет чувствовать себя в безопасности, на своем месте и без отчаяния смотреть на уготованный путь? Как по мне, все вполне справедливо. Мне было так больно, так жаль, что из-за такого отвратительного, слабого, болезненного наследника истинной жемчужине короны приходится великодушно приносить себя в жертву. Поверьте, не отпусти вы ее на год, она бы стала истинной мученицей! Пусть я и уверен, что даже эти три года дались ей не легко. Однако, о чем это я? А. Точно. Я просто хотел, чтобы моя сестра была счастлива. Чтобы она была там, где должна.

— Что ты с ней сделал, выродок Бездны?

— Ничего ужасного! Я бы не посмел обидеть мою сестру.

Ужасные догадки, одна хуже другой, мелькали сейчас целым роем. Жива ли она вообще? Томится в темнице? Лежит, прикованная к кровати, под действием мучительных чар или зелий? Холодок прошелся по спине, внутри все сжималось от злости. Казалось, еще одна минута и весь замок будет напоминать древние руины — если придется заплатить цену за спасение, Гандам был готов на это.

Но кое-что моментально потушил всякий пожар, заставил обернуться и замереть.

Она.

Целая, невредимая, в прекрасном легком платье.

Гандам, забыв обо всем, хотел было сразу встать подле, прижать к себе и хотя бы коснуться плеч — вся тоска ожидания, вся горечь разлуки тут же навалились единым комом. Но что-то было не так. Что-то выбивалось и портило всю картину, будто где-то крылась уродливая деталь, едва уловимая для человеческого глаза.

Улыбка. Сония улыбалась фарфорово, вежливо, но никакой искренности не было в этом выражении.  

— Простите, — лишь на секунду удивление и непонимание сменили маску, — я помешала вашей аудиенции, Ваше Высочество? Не представите Вашего гостя? Кажется, вы не говорили, что сегодня кто-то навестит Вас.

Гостя. Ни имени, ни титула, настолько обезличенное слово, болезненным клеймом оставшееся в памяти Танаки, натолкнуло его на единственно верную догадку. Огонь вновь разгорелся, жгучий гнев заполонил всю пустоту в груди, которую приходилось сдерживать почти насильно — не на ее глазах.

— Чуть позже, дорогая. Не оставишь нас наедине еще на какое-то время? У нас очень важный разговор, — девушка быстро скрылась за дверьми, а Гандам, поддавшись слабости, схватил наследника за грудки.

— Послушай, ты. Мне плевать, какой могущественной магией ты воспользовался, к каким низменным козням прибег ради исполнения подобной грязи, но я не оставлю этого безнаказанным. Ты посмел забрать у нее память, посмел изменить самому року и долгу, и я верну все на свои места. Ты заплатишь за это, смертный, и я сам стану твоим палачом. Но перед этим — восстановлю все, что ты сломал. Включая душу Сонии.

— Прошу, отпустите меня, сэр, — даже сейчас он не изменял своей улыбке, — во-первых, это невозможно. Во-вторых, в таком случае могу пожелать вам удачной дороги до-.

— О нет, — шаман отпустил края костюма, — теперь ты меня не понял. Я остаюсь здесь. До тех пор, пока не приведу все в порядок и ни один, даже королевский, указ не сможет прогнать меня до завершения цели.

Нагито слабо нахмурился и опешил. Кажется, такой напор был настоящим сюрпризом.

— Если вы думаете, что я гостеприимно выделю вам роскошную комнату и осыплю деликатесами, то вы ошибаетесь.

— Я с рождения жил у алтаря стихий. С пропитанием и кроватью разберусь сам. И твоя помощь мне не нужна.

Последнее, что увидел Нагито — как тяжелая дверь захлопнулась почти прямо у его носа. Кажется, это будет тяжело.