Звонок. Такой волнительный, долгожданный, но вместе с тем мучительно тревожный.
Мо Гуань Шань медлил. Он только вернулся с подработки и еще не успел отойти от входной двери, которую никак не решался открыть.
Для незваного гостя уже прошло достаточно времени, чтобы тот, не дождавшись хозяина, ушел; но недостаточно для того, кому не раз приходилось обивать пороги дома своенравного «рыжего кота».
Мо неспеша стянул с макушки вязаную шапку, на несколько секунд прикрыл веки и, проглотив ком неуверенности, открыл дверь, впуская вместе с морозной прохладой чуть позабытое простодушное «Привет».
Перед ним стоял уже не тот наглый и дерзкий подросток, не тот «богатенький ублюдок» — хотя подобное определение в сторону Хэ Тяня всё еще было справедливо, но в глазах Шаня оно сменило не только свой цвет, но и оттенок, став чем-то серым, безликим, второстепенным, — сейчас перед ним стоял красивый стройный мужчина, великолепно сложенный, лощеный, одетый с иголочки, исчезла юношеская простота, уступив место аристократическому изяществу, в котором считывался дух, присущий новой молодой знати.
Однако пусть изысканный вид и манера держать себя говорили о его принадлежности к иной для здешних мест «золотой» среде, но всё же, стоит признать, Хэ еще не утратил ту свою короную ухмылку хитрого плута, с которой так легко проговорил:
— Не впустишь погреться?
Серые глаза смотрели радостно и открыто и блестели как два алмаза. Но в приветливом мягком взгляде проглядывалась непомерная усталость, некая робость и… даже затравленность. Будто бы незримые гончие псы загнали раненного зверя прямо на порог Шаня.
Только если бы Шань мог видеть себя со стороны, он бы заметил, что смотрел на Тяня таким же затравленным взглядом, когда впускал того в свою квартиру. Вернее, в студенческую каморку, в которой особо-то и развернуться было негде.
— А что, в твоей машине кондишь сломался?
— Я не на машине, — ответил Хэ, с интересом изучая книжки и тетради, лежавшие неровной стопкой на узком столике.
— Да? Но что-то я сомневаюсь, что кто-то из нашего дома выиграл в лотерею ту дорогую тачку, припаркованную недалеко от въезда полчаса назад.
— Не веришь в удачливость, малыш Мо? — максимально бесхитростно улыбнулся Хэ Тянь.
— Верю, — сухо ответил тот. — Но не когда дело касается тебя. Что надо?
Хэ закрыл книгу, пестрящую разноцветными закладками, положил ее на место, простоял с несколько секунд молча, после чего повернулся к Шаню и с непривычным извиняющимся выражением спросил:
— Могу я остаться на ночь?
— Как видишь, места мало, да и нет у меня ни кондиционера, ни пола с подогревом, так что, может, ты лучше всё же…
— Я на это и не рассчитывал, — перебил его Хэ решительным, но спокойным тоном.
Шаню почему-то стало неприятно. Он невольно стиснул зубы, пытаясь унять импульсивную озлобленность, что, как пробудившаяся змея, уже начала расправлять свои кольца и накапливать яд в острых клыках.
— А на что рассчитывал? Неужто ни одна баба не ответила на твой звонок, поэтому ты ко мне приперся? — с циничным вызовом бросил Мо, не скрывая очевидного желания уколоть.
Однако опасная «черная пантера» одним быстрым выверенным движением прогнала его излишнюю смелость, прижав растерянного Шаня к стенке.
Злость, двумя острыми лезвиями, мелькнула в бесцветных глазах всего на мгновение, но быстро потонула в былой тоске и измученности.
Тянь с громким выдохом опустил голову и робко, как к тонкому фарфору, прильнул к Шаню, который вмиг напрягся, будто сжатая пружина.
— Я ведь уже говорил, — неровно прошептал Хэ, склонившись, — хочу погреться. Позволишь?
***
В одежде на маленькой постели они лежали друг напротив друга, их переплетенные пальцы свободных рук словно нехотя соревновались в известной только им двоим игре; и это никак не мешало им, смотря глаза в глаза, вести простой немой диалог.
«Как ты?»
«В норме. А сам-то? Выглядишь ужасно».
«Устал. Смертельно устал».
«Оно и видно: еле шевелишься».
«Ты тоже работаешь на износ».
«По крайней мере, в пределах своих возможностей».
«Молодец».
«Почему тебя так долго не было?»
«Так получилось».
«Почему не звонил?»
«Думаешь, я не пытался?»
«Плохо, значит, пытался, недоделок».
Оборвав зрительный контакт, Мо перевернулся на спину и уставился на трещину, разрастающуюся на потолке.
Тишина начала давить, а плохие мысли пробираться в голову.
«И зачем я продолжаю всё это? На что надеюсь? Чего жду?.. Может, лучше прекратить? Оставить лишь воспоминания о той юношеской влюбленности, о тех проведенных вместе днях, потому что, кажется, нам больше не на что надеяться. Или, быть может, уже надеюсь только я? — Шань ощутил болезненное покалывание в груди, словно сердце покрылось ледяной коркой. — Я тоже хочу согреться. Мне тоже холодно… внутри».
— Я помню наизусть все номера телефонов, что у тебя были, и все места, где ты жил и работал, — вдруг произнес Тянь, невзначай прогнав подкрадывающихся к Мо Гуань Шаню «чертей». — Я живу одним лишь ожиданием. Всё, что я делаю, я делаю ради того, чтобы однажды встретиться с тобой. Мне даже кажется, что я начинаю дышать только тогда, когда нахожусь рядом, когда вижу, слышу тебя. Возможно, поэтому мне изредка делают «поблажки», чтобы я вконец не задохнулся.
Мо сперва опешил от такого откровенного признания, но, не без труда вернув самообладание, равнодушным тоном сказал:
— Считаешь, меня это должно порадовать?
Хэ приподнялся и, едва касаясь, провел пальцами по выбритому виску Рыжика.
— А ты расстроен? Сильно?
Брови Шаня дрогнули, словно он собирался нахмуриться, но Мо лишь смиренно опустил взгляд. Вскоре его дыхание участилось, тело начало пылать и на ладонях проступил пот.
Шань повернулся к Тяню, прижал к щеке его нервно дрогнувшие тонкие пальцы и, смотря в усталые бесцветные глаза, прямо и открыто прошептал:
— Я рад, что ты здесь.
Потускневший серый аконит вновь заблестел. Сопротивляться подобной искренности не представлялось возможным. Ощутив прилив торжествующего желания, Хэ Тянь навис над уступившим малышом Мо. Нерастраченная нежность и неутоленная страсть боролись друг с другом, как два сцепившихся диких кота. Но всё же…
Хэ обхватил его пылающие огнем щеки, цепким плотоядным взглядом осмотрел каждый притягательный участок его любимого веснушчатого лица, словно пытаясь найти тот самый лакомый кусочек, который можно будет поглотить и оставить в себе.
Однако взгляд остановился на капле крови, соскользнувшей с полуоткрытых губ и медленно побежавшей по подбородку Шаня, что был полностью поглощен томительным ожиданием, чтобы заметить, как трещинка на его потрескавшихся губах превратилась в рану.
Тянь посмотрел в вопрошающие, горящие рубиновым огнем глаза, снисходительно улыбнулся и, соприкоснувшись лбами, нежно поцеловал Шаня в щеку.
— И что, всё? — недовольно буркнул тот, поняв, что продолжения не будет.
Хэ иронично хмыкнул.
— Не знал, что ты такой жадный, малыш Мо. Но у тебя губы на морозе обветрились. Будет больно.
«Значит, о губах моих заботишься, а об израненной душе нет?» — мысленно возмутился Мо, не найдя в себе сил озвучить подобные, как он полагал, «розовые сопли».
Зато нашел в себе силы притянуть Тяня к себе и яростно, с животным остервенением попытался передать тому свои чувства на языке тела.
Шань впивался в его губы, кусал, напористо врывался в несопротивляющийся рот, слизывал попадающиеся на пути капли крови, давился воздухом, дрался с непротивоборствующим в ответ языком…
Это больше походило на хватку бешеной собаки, нежели поцелуй. Но каждый его «укус» кричал:
«К черту обстоятельства!» «К черту семейные обязательства!» «К черту этот ёбаный мир!» «К черту всех!» «И твои закидоны, ублюдок, туда же!» «Ты мой, слышишь?!» «Мой!» «А я твой…»
Боль, желание, наслаждение, гнев — всё смешалось в единый терпкий коктейль, которым невозможно было насытиться, а, испив до дна, лишь ощутить привкус горечи и опустошения.
— Всё высказал? — с раздражающим спокойствием проговорил Тянь, смотря на измотанного, покрывшегося испариной Шаня, что жадно хватал ртом воздух, пытаясь отдышаться. — Теперь мой черед?..
Он склонился над ним, как затаившийся хищник перед прыжком, — раззадоренный, опасный, непреклонный. Весь его вид говорил: «Ты не дождешься снисхождения». И это невольно вызывало дрожь по телу. Но Мо и не хотел жалости. Он хотел эмоций, пусть и через возможную боль.
«Давай же», — умоляюще требовало его нутро, когда губы Хэ остановились в паре миллиметров от его собственных истерзанных губ, что горели жгучим огнем не только от боли, но и от горячего хриплого дыхания партнера.
Но лицо Тяня вдруг проскользнуло мимо и грузно уткнулось в подушку, а следом за ним повалилось и обессиленное тело.
— Блин, раздавишь, — процедил сквозь зубы Мо, безуспешно пытаясь совладать с внезапно навалившейся на него «проблемой».
— Прости, — приподнявшись, произнес Хэ с глубоким раскаянием в голосе. — Прости меня. Меньше всего я хочу причинять боль тебе. Но как бы ни пытался, похоже, делаю только хуже. Поэтому… Поэтому я…
«Не заслуживаю тебя», — как резкий звук гонга бились в голове сокрушающие рассудок слова.
Пока теплая ладонь заботливо не убрала выбившиеся пряди отросшей челки, застлавшей и без того помутненный взор Тяня.
— Всё в порядке, — понимающе кивнул Мо. — Просто почаще давай о себе знать. Хорошо?
Проницательный, полный доверия взгляд родных карих глаз сорвал с бледного лица Тяня печать затаенной грусти. В очередной раз.
В очередной раз малыш Мо спасает его. Таков уж он.
Тянь коснулся губами веснушчатого лба и с замершей в уголках рта улыбкой выдохнул:
— Хорошо.
«Я знаю, что ты лжешь. Но мне сейчас слишком одиноко», — подумал Шань, еще сильнее прижавшись к груди Тяня.
И мирно обнявшись, как пытавшиеся согреть друг друга брошенные котята, они пролежали так до самого утра, держа в голове одну единственную мысль: «Хоть бы эта ночь никогда не кончалась».
Но оба прекрасно понимали, что всему рано или поздно приходит конец…
Так пусть будет «поздно», пусть будет «позже», «однажды», а сейчас… оглушительную тишину разбивало убаюкивающее мерное дыхание, перед подолгу немигающим взглядом стояло любимое, успокаивающее беспокойную душу лицо, а слух чутко ловил каждый немой вздох, оседающий на трепещущем сердце, и бережно сохранял в памяти каждое слово, слетевшее как с обветренных на морозе губ, так и с губ, невольно застывших в кроткой улыбке. А всё из-за переполнявшей душу радости от состоявшейся встречи, от теплых воспоминаний о былых встречах и… от подаренной надежды на будущие встречи, что еще только должны состояться. Они непременно будут такими же неловкими и нескладными, но вместе с тем взаимными и долгожданными. А для тех, кто не надеется на слишком многое, разве это не счастье?