Холокост

Все начинается, когда они сидят в бургерной. Начинается — сильно сказано — но Хината  может провести начальную черту где-то здесь, несмотря на то, что более-менее дружеские отношения между ними тремя уже сложились. В бургерной… начинается что-то новое.

Ацуму отлучился в туалет, и «Бокуто, хватит есть, я не буду платить за тебя!»

— Цуму как-то по-особенному к тебе относится, — вдруг говорит Бокуто. Во рту у него огромный бургер, (какой уже по счету?) и до Хинаты не сразу доходит смысл сказанного.

— Э? Это как? — он тоже не утруждает себя тем, чтобы сначала дожевать.

Бокуто глотает и ласково хлопает его по плечу.

— Не говори с набитым ртом, — да чья бы корова мычала! Но Хината все равно кивает и глотает свой кусок тоже. — Ну, знаешь... Как-то нежно! Со мной он никогда таким не был — постоянно ворчит и корчит страшные рожи — а тебе даже улыбается и пасует чаще! — Бокуто хмурится, складывает руки на груди, но ненадолго — тянется за картошкой. 

— Может, ему просто не нравится то, что тебя я зову Бокуто-сан, а его просто Цуму! — Хината тоже ворует картофелину из пачки Бокуто.

Тот совсем не обижается и вместо этого громогласно хохочет.

— Или все сеттеры так или иначе к тебе неравнодушны!

Хината не особенно ему верит, но дает себе слово приглядеться к Цуму.

Тот, кстати, возвращается — ругается, конечно, но все равно платит за всех.

Да, начало малообещающе — но кто сказал, что это будет достойная история?

Впрочем, Хината не жалуется. Никто из них не жалуется — разве что Ацуму, но исключительно для поддержания имиджа.

_

Им по пути, поэтому Хината всегда увязывается за Ацуму. После тренировки все тело ноет, а желудок призывно бурчит. Они заходят в Онигири Мия.

Осаму — это же он, верно? — улыбается Хинате, и у него немного рвет шаблон — лицо Цуму, одновременно усталого, ворчливого и язвительного, с такой мягкой улыбкой выглядит... красиво.

Осаму без лишних слов пробивает ему покупки, и Ацуму сзади взрывается:

— В смысле скидка тридцать процентов? Эй! А мне? 

Пока братья препираются у кассы, Хината не теряет времени и кусает онигири о господи это лучшее что он ел в своей жизни.

Он в два счета приканчивает первый колобок, думая, почему Цуму не живет вместе с братом? Если бы Хината питался так каждый день, он был бы самым счастливым человеком на планете!

Ацуму бьет кулаком по прилавку —  вскакивает все, кроме Осаму — тот, кажется, называет брата мудаком.

Хотя, может, именно поэтому.

Когда они заканчивают, Хината уже почти приканчивает второй онигири.

— Вот же говнюк, — Цуму в сердцах пинает мусорку у входа. Осаму внутри материт его так, что слышно снаружи. — Так и не пробил скидку — еле уговорил его наценку хоть не делать! Почему какая-то креветка ему важнее, чем родной брат? — Хината болезненно близок к тому, чтобы пнуть Ацуму, но, — Хотя, я его понимаю, — Цуму смотрит на Хинату и усмехается, но как-то невесело.

— Э? — рис чуть не выпадает изо рта. Хинате приходится придерживать его руками.

— Ты милый, — скорбно отвечает Ацуму, подняв глаза к звездному небу. Господи. Черные шакалы — самая драматичная команда на свете. Даже Хината это признает. — И, по сравнению с Бокуто, ты — просто ангел во плоти. Я так устал от него! Мне даже теперь в кайф ходить домой вместе с тобой! — Цуму начинает натурально ныть.

Да, Хината знает, что есть на ходу вредно, одновременно и разговаривать — еще вреднее, но...

Мия Ацуму, со своей укладкой, конверсами и бесконечной драмой — заразился от Бокуто, не иначе — с этим задумчивым взглядом, устремленным в ночное небо. Он его связующий.

— Цуму! Ты тоже милый! К тому же, ты классный сеттер, пускай и немного противный, пасы у тебя — во! И мне нравятся твои волосы и твои отношения с Бокуто! Я бы не только скидку тебе пробил, а вообще — бесплатно бы накормил! 

Ацуму снова смотрит на него и улыбается — и о боже это же такая мягкая и нежная улыбка Осаму.

Он треплет Хинату по волосам, а потом говорит:

— Не разговаривай с набитым ртом.

Хината останавливается и икает.

Внутри что-то неминуемо сдвигается — и, если что, Цуму сам в этом виноват.

Шое догоняет его.

_

Следующий шаг случается на тренировке. Бокуто целый день был, как не свой — не влезал в разговоры, отмалчивался, отвечал невпопад. Ацуму громко стебал его — «наконец-то настройки поменялись со ста двадцати процентов на ноль, ух, отдохну сегодня» — но тоже волновался за него.

Ну, ничего страшного — Хината знает, чем это грозит. Но остальные, кажется, нет.

Как еще объяснить широко распахнутые рты команды, когда Бокуто положил Ацуму руку на плечо, серьезно сказал: «Цуму, не пасуй мне сегодня» и ушел в эмо-угол (на скамейку)?

— Эй, Бокуто, что за херня! Если передумал играть с нами, так и скажи! Никто тебя не держит!

Черт побери, кто тянул Цуму за язык. У Бокуто мелко дрожит губа, а глаза — большие-большие.

— Тренировка окончена! — кричит Хината и бежит к Бокуто.

Это преступление против человечества, против Хинаты лично — Бокуто-сан, несгибаемый и самый крутой учитель, самый искренний и нежный человек на свете — и в таком ужасном состоянии.

Шое не заговаривает, пока не выводит Бокуто в раздевалку.

— Что случилось? — он с трудом сдерживается, чтобы не добавить «милый», потому что, ну... Бокуто сложно противостоять. Странно, да — они словно поменялись ролями.

Стоп. Хината вспоминает сегодняшние новости — кое-чья рожа тоже испортила ему аппетит за завтраком:

 — Видел, что Япония стал капитаном Адлеров, да?

Бокуто кивает, шумно шмыгает и одинокая слеза катится по его щеке.

Хината обнимает его и прижимает к себе, разрешая выплакаться.

Он обнимает груду мышц, господи. Плачущую груду мышц.

От этого почему-то становится тесно в груди.

Бокуто-сан, икона, лучший учитель и духовная связь — нуждается в поддержке, — и Хината начинает сбивчиво говорить:

— Кем бы ни был Ушивака, ты все равно останешься лучшим на свете асом — для всей команды, всей страны, мира! Для меня. И ты обязательно тоже станешь капитаном, очень скоро! Мы все нуждаемся в тебе. И, эй, я все понимаю. Все в порядке, не накручивай себя еще больше. Я почему в Бразилию уехал? Потому что меня никакой университет не позвал! Я был никем! Но сейчас, благодаря команде, Цуму, тебе... Я уже как минимум очень неприятная заноза в заднице соперников, — Хината хихикает.

Бокуто обнимает его в ответ, крепко-крепко, и шумно сморкается в его футболку. У Хинаты в горле застревают слова о том, что рядом с Бокуто и Ацуму он наконец-то чувствует себя как дома — особенно после Бразилии-то. Но Бокуто, кажется, понимает это и без слов.

— Спасибо, Хината, — он благодарно, но все еще немного грустно смотрит на него.

— Не за что! Давай еще сейчас сходим в место с самыми вкусными онигири на свете, Бокуто-сан. Цуму за нас заплатит!

Бокуто улыбается ему — но это не его привычная широкая улыбка или тысячи ее вариаций, эта — нежная, почти застенчивая и очень сокровенная. От нее у Хинаты табун мурашек и крутит живот.

— Зови меня Котаро. Мы теперь на одном уровне.

— Ты меня тоже! П-по имени! — Хината сбивается, краснеет, все, пошло-поехало.

Вряд ли кому необходимо знать о том, что с собой из Бразилии Хината привез не только первоклассный загар и кучу сувениров, а также и любовь к горячим мужчинам. Попробуй поиграй в пляжный волейбол с толпой полуголых Аполлонов! 

— Почему вы вспоминаете меня только тогда, когда нужно за что-то заплатить, — Ацуму, легок на помине, заходит в раздевалку перед остальной командой.

— Потому что твой брат — бизнесмен!

Шутку Хинаты никто не оценивает, кроме Бокуто — тот нелепо хрюкает.

Господи, храни Бокуто.

— Мужик, ты как? — Цуму кладет руку на его плечо и обеспокоенно заглядывает в лицо. Хината сейчас сам расплачется от умиления.

— Набью брюхо за твой счет — буду в норме.

Ацуму обессиленно стонет. А потом внезапно краснеет и бьет Хинату по предплечью:

— Эй, я, может быть, тоже хочу тебя по имени звать!

Волнение, скручивающее кишки, переходит куда-то выше и распускается в груди прекрасным цветком. Хината смеется от радости.

— Ты зовешь меня по имени еще со школьных времен!

В Онигири Мия они идут неспеша, переговариваясь, толкаясь и шутя. Благодаря прохладному ночному воздуху Бокуто словно оживает и даже немного распрямляет плечи (очередная тренировка в ночь, ну сколько можно! Хината не высыпается!).

Осаму хитро улыбается, едва звенит колокольчик у двери. Ну да, его дневная выручка пришла.

Бокуто уныло сгребает с прилавка все, что видит. Цуму закатывает глаза, но молчит — даже не ведется на провокации брата. Ого, неужели это…?

Оставив Ацуму расплачиваться, Хината и Бокуто усаживаются за крошечным столиком у окна. Их коленки встречаются в тесном пространстве, и Хината снова краснеет. Совсем немного, исключительно потому, что не знает, как продолжить разговор. Одним Ушивакой дело не ограничилось, это ясно.

Бокуто обессиленно ложится на стол, занимая его весь.

— Бокуто? Котаро? — Хината сразу же поправляется. — Что-то еще? — он наклоняется к уху Бокуто, стараясь сделать разговор как можно более конфиденциальным.

— Акааши, — шумно вздыхает Бокуто, которому, кажется, вообще по барабану на все происходящее сейчас. Его зона комфорта расстилается, по ощущениям, на пару километров. Ноль процентов стыда. — Видел его недавно. С каким-то хмырем был. Не дай бог Акааши сейчас ему пасует! — Котаро бьется головой об стол.

Осаму недовольно смотрит в их сторону.

— И ты скучаешь по нему? — осторожно начинает Хината.

— И ты завидуешь этому хмырю? — бесцеремонно продолжает Ацуму, садясь за стол и спихивая немного Бокуто, чтобы поставить туда пакет с онигири.

Хината берет один и кладет в рот Бокуто. Жутковато — почти целиком умещается.

Хината давит в себе сторонние мысли.

— Не то чтобы, — Бокуто говорит с набитым ртом, и Хината в шаге от того, чтобы его пожурить. Цуму, вероятно, тоже — вон как челюсти стискивает. — Я однозначно лучше всех! Но все равно как-то неприятно, — настройки сбиваются до нуля процентов и уходят в минус.

Хината снова кормит его. Бокуто с благодарностью открывает рот.

— Может, ты моими пасами недоволен? — Ацуму скалится, обещая смерть в случае положительного ответа. — Или просто мной? Извини уж, я не мамочка и не Акааши, сопли тебе подтирать не буду, — он явно огрызается.

Хината чувствует, как температура поднимается на несколько градусов.

Ацуму странный, хотя на первый взгляд привлекательный (очень, если вам интересно мнение Хинаты). Он готов крысить с каждым и про каждого — нуждается во внимании большем, чем тот же Бокуто, но строго от определенных людей.

Зря Цуму это конечно сейчас сказал. Но Хината понимает — им с Бокуто еще только предстоит выяснить отношения, когда Хината для себя все давно понял. Эта игра только для них двоих — честность и искренность Бокуто против загадочного подлого расчета Ацуму (который, к слову, сам вероятно уже запутался, где ложь, а где правда в его же чувствах и словах). Хинате остается только наблюдать и анализировать, предвосхищать следующие ходы. И разнимать, в случае чего, — он весь напрягается.

— Да нет, у тебя классные пасы, — Бокуто внезапно не идет на конфликт. — И сам ты тоже. С тобой интересно. И я уже научился справляться с собой. Наверное. Ну, меня вроде все устраивает.

— Так и меня тоже. Ну и что ты за драму тогда развел?

Котаро недоуменно хлопает глазами. Ацуму вздыхает и кладет ему руки на щеки — обнимает лицо, если быть точнее, Хината абсолютно уверен.

— Кто ты?

— Идиотский сэндвич, — убито говорит Бокуто, но сейчас он заморачивается уже по другой причине.

Цуму не убирает своих рук, а Шое придвигается к нему ближе и снова кормит Котаро.

Это все обещает быть жутко интересным.

_

Предчувствие не обманывает Хинату — если «мужики, давайте по пивку сегодня!» вообще может быть интересным. 

Хината жадно смотрит — Ацуму еле заметно краснеет, упрямо отказываясь, пока Бокуто вьется за ним хвостиком. Ну же, Цуму-Цуму! Пивко с тебя, зато с меня — квартира!

Конечно же, он в итоге соглашается — Бокуто невозможно отказать. Не то, чтобы Хината пробовал, но. Впрочем, он и Ацуму никогда не отказывает — не без личной выгоды, конечно (Цуму-Цуму, с тебя сотня пасов!).

Тот всегда ноет и пытается притвориться мертвым, но в итоге обещания свои держит.

Возможно, это правда важно для него — последняя модель найков, липкая мешанина на улице зимой, редкие солнечные дни. Сходить на самый дерьмовый фильм, чтобы обстебать его по полной (спойлер: их обычно выгоняют из кинотеатра или забрасывают попкорном). Сходить к Осаму с той же целью.

Ацуму улыбается — всегда по-разному — Хината ловит каждую. Издевательская, но неуловимо добрая — когда он с братом. Вежливая, за которой скрывается желание убивать — когда тренер орет на них и оставляет после общей тренировки. Неловкая, мягкая, почти незаметная — для них с Бокуто. Темная, нечитаемая, с горящим взглядом — как сейчас.

Студия Котаро просторная, светлая и удивительно чистая — эпизодически, правда, Шое догадывается. Они с Ацуму лежат на диване — ну, Хината сидит, Ацуму лежит, причем на нем.

Шое задумчиво болтает остатки второй банки. Такая гадость, если честно — тянет рыгать и ссать, но в ванной закрылся Котаро — тот еще чистюля, в копилку к открытиям вечера.

Туда же — Цуму, которого развезло еще с первой банки.

— Как же я ненавижу свою жизнь, — Ацуму забирает банку Хинаты, приподнимает голову и присасывается к ней. Шое не возражает — вместо этого опускает руку в волосы Ацуму и участливо кивает. — Тренировки постоянно в ночь, скоро за квартиру платить, полы дома помыть надо, Бокуто еще этот, — он морщится.

Шое пропускает сквозь пальцы светлые пряди — мягкие и завиваются на концах. Ацуму послушно подставляется, закрывает глаза и тянет шею — Хината завороженно смотрит на выступающий кадык.

— Только ты меня и понимаешь, Шое, — Цуму бурчит, не открывая глаз. — Чем мы заслужили такого ангела…

— Ты мне правда доверяешь? — Хината не удерживается и хихикает.

Ацуму серьезнеет и поднимается. Придерживает руку Шое в своих волосах, оставляя ее на месте.

— Только попробуй сказать, что ничего не понял.

Он — они тянутся друг к другу почти на уровне инстинктов.

Поцелуй для первого выходит неожиданно глубоким — Ацуму настойчиво лезет языком, трогает зубы и кусает губы. У Хинаты внутри что-то переворачивается. Он придерживает Цуму за волосы и навязывает свой темп — быстрый, легкий, хаотичный — скользит губами везде, где только может. Сердце бьется где-то в горле, пока кровь отчаянно приливает к паху.

Ацуму стонет в поцелуй (это больше похоже на нытье, Цуму, серьезно?) и снова пытается перехватить инициативу — притискивается ближе всем телом, посасывает язык, царапает бока через футболку — дыхание неминуемо сбивается. Шое с силой отстраняет его от себя.

— Все еще думаешь, что я ангел? — он шумно дышит и в перерывах между слов быстро целует лицо Ацуму. — Хочешь, докажу обратное? — он прикусывает ему губу и опускает руку на его пах, нащупывая начинающий тяжелеть член.

Ацуму мелко трясет головой в согласии, стонет и это натуральный скулеж — Хината обязательно обстебает это позже, нахватался от Цуму таки.

Но сейчас — сейчас он спускается на шею Цуму, широко облизывая этот незаконно сексуальный кадык. Крыша машет ручкой и окончательно сваливает, пока Шое одной рукой пытается расстегнуть штаны Ацуму, а другой — свои.

Тот скорбно вздыхает, снова наваливается всем телом и тянет обе руки к джинсам Хинаты, помогая. Все мышцы разом сокращаются, спокойное дыхание выходит из чата — Цуму, засранец, не столько ширинку расстегивает, сколько с силой гладит член прямо через два слоя ткани. Шое мстительно кусает его куда-то пониже кадыка, снова выбивая из Ацуму этот скулеж и впиваясь засосом.

Хината нежно, почти благоговейно гладит его член, как только справляется со штанами. Мнет твердые яйца, на пробу тянет темные волоски — уже хочет наклониться, как Ацуму вдруг шипит, бодается, сам наклоняется к уху Шое и шумно шепчет:

— Налюбовался? Теперь давай нормально, и посильнее.

Цуму, блин! Обязательно рушить каждый момент?

Хрен тебе теперь, а не отсос.

Он не выдерживает — дышит Хинате в ухо, прикусывает хрящ, широко облизывает — у Шое звездочки перед глазами и пересохшие губы, сто очков Слизерину за первую найденную эрогенную зону. В свою очередь тоже справляется с джинсами и крепко сжимает член Хинаты в своих больших ладонях. Шое так рьяно выдыхает, что получается настоящий стон — и Цуму хихикает прямо ему в ухо.

Это все. Полный проигрыш и истеричное, сладкое забвение. Пятьсот очков Слизерину, не меньше.

Впрочем, Хината не был бы Хинатой, если бы так легко сдался, даже не попытавшись защитить честь родного Гриффиндора. Он сжимает яйца в кулаке — не свои, но какая разница, — Ацуму снова ноет, показывая свое отношение к этому. Хината сжимает в другом кулаке крупную, мокрую головку и начинает с силой двигать рукой — Цуму умудряется одновременно скулить и трогать языком чувствительную ушную раковину — у Шое у самого яйца поджимаются.

— Что за движ, и без меня? — раздается вкрадчивое прямо над другим ухом и ох. Блядь.

Они забыли про Бокуто.

Он стоит практически голый — полотенце на бедрах отчетливо топорщится, вода с волос капает на торс, бежит между кубиков пресса — Хината, абсолютно завороженный, тянется рукой. Хоть бы не кончить прямо сейчас. Он готов от одного взгляда на Котаро, честно.

Ацуму, вероятно, тоже — он судорожно сглатывает — засос дергается вместе с кадыком — Цуму виновато потупляет взгляд и тянется вперед.

Он самый дерзкий на свете человек, но Хината знает его, как самого покорного — с нужными людьми. С ним и Бокуто.

Шое окончательно теряет способность думать, как только рука Бокуто властно зарывается в волосы Ацуму — как рука самого Хинаты несколько минут назад, — как Ацуму трепетно целует головку Бокуто, и это минет в качестве извинения, что его забыли. Цуму. Твою ж.

Он без проблем заглатывает член Котаро, когда Шое сжимает свободную руку поверх офигенской ладони Ацуму на своем члене и начинает быстро-быстро дрочить им обоим.

Ацуму скулит с набитым ртом, а Бокуто подмигивает Хинате через падающие на глаза волосы, когда тот проваливается в выламывающий оргазм.

Он заставляет себя дышать.

Приходит в себя нескоро и обнаруживает себя на плече у Ацуму, а Бокуто — лежащим у них обоих на коленях. Уже успели закончить. Хината инстинктивно вцепляется в волосы Бокуто и поднимает голову.

— … Холокост. Жизнь с вами — это абсолютный, невозможный холокост, — Цуму снова ноет.

Его подбородок блестит от слюны и спермы, а на губах нежится самая блаженная улыбка, которую Шое видел в своей жизни.

Ну, Цуму. Минус тысяча баллов за вранье.

Хината наклоняется к Бокуто и наконец целует его. Победу одерживает Гриффиндор.

— Эй! Ты развратил нам ребенка! — Ацуму орет и предпринимает попытку скинуть Бокуто с себя, но руки все еще дрожат в посторгазменной неге.

Бокуто с Хинатой вскидываются одновременно.

— Вообще-то ты первый его развратил!

— Какой я ребенок, ты всего на год старше меня!

Цуму обессиленно стонет, Шое хихикает, Котаро достает откуда-то банку пива, отпивает, рыгает и хихикает тоже.

Все идет своим чередом.