Примечание
Эта ночь прекрасна, не находите? Сегодня невероятно тепло для начала мая. Новолуние. Только звёзды мерцают маленькими платиновыми огоньками вдалеке и стрекочут в саду цикады. Не представляю, как можно не любить такие ночи! Самое подходящее время чтобы потягивать Вернаж, ожидая, когда за тобой явится разъярённая толпа крестьян.
Самое ценное, что у меня есть – моя семья – уже далеко отсюда. Караван повозок, слуг, стражников давно пропал из моего поля зрения. Сейчас в замке пара лакеев и дюжина стражников. Они будут бессильны против разъярённой толпы с факелами и вилами. Я это знаю, не одолело ещё старческое слабоумие. Присутствие вооружённых людей необходимо – детям не следует волноваться за отца.
Им известно лишь то, что король нашёл мне замену, и теперь мы сможем перебраться на побережье и счастливо доживать наши жизни, благо средства позволяют. Эта такая гнусная и неправдоподобная ложь. В прочем, мне не привыкать.
Им не следует быть здесь сегодня – они ни при чём. А я приму заслуженную кару. Вот уже слышен говор бедняков, удары вил по воротам, давайте, входите. Проломить эту рухлядь вам не составит труда.
– Давайте, ищите его, этого lichieres pantonnier!
– Здесь нет.
– Bricon, осмотри всё!
– Не спали мне лицо, придурок!
Вот так. Продолжайте. Я слышу, как вы поднимаетесь по лестницам, ищите кого-нибудь, попутно громя мой дом. Зря стараетесь. Вы найдёте только меня.
Собираюсь ли я бежать? Нет. Слишком поздно. Беснующаяся толпа уже на этаже. Хотел ли я сбежать до этого? Нет. Что значит для меня самосуд простолюдин, когда на другой чаше благополучие семьи? Ради близких я готов лгать и грабить народ. Видеть, как резвятся внуки… ради этого я хоть заморю голодом всё герцогство, хоть сожгу его дотла.
И вот, я окружён. Мои губы искривляются в усмешке. Я ждал вас, господа. Оборачиваюсь. Какой-то бедняк возвышается надо мной, с гордостью, заставляя мня отступить и вжаться в перила балкона. В крестьянине нет ничего примечательного: грязные волосы, залатанная ветхая одёжка. Разве что сейчас в его глазах горит гневный огонь. Это действительно немного удивляет. Обычно взгляды у народа одинаково усталые, измученные…
– Ну вот ты где, негодяй!
– Я бы порекомендовал Вам проявить немного уважения, - выдавливаю снисходительную улыбку, - Как бы то ни было, я всё ещё герцог.
– Ну это не надолго, culvert!
Вы заковали меня в кандалы? Где хоть только раздобыли? Я уже староват для побега, к чему такие хлопоты?
Ох, вы приготовили мне клетку? Как любезно! Ну что, извозчик, гони скорее к городской площади. Нам далековато ехать, а рассвет всё ближе и ближе.
Проезжаем расшатанные домики. Люди уже начинают просыпаться и погружаться в рутину. Работяги…везут продукты на воскресный рынок. Ах, до чего же дохлая лошадёнка! Корми её почаще, а то не довезёшь свою муку, мельник. О, да, тебе бы семье хоть корку хлеба раздобыть.
Ну наконец то мы приехали! Что меня ждёт? Повесите? Как предсказуемо. Двери клетки передо мной открываются. Меня подталкивает самопровозглашённая стража – пара плебеев, вооружённых вилами. Гордо подняв голову, я иду навстречу смерти.
Неужели я был таким плохим правителем? Я просто не хотел стать похожим на отца. Единственное, что его волновало – его герцогство. Он отдавал всего себя правлению и Богу. Наши земли процветали, но однажды отец позабыл о нас – своей семье.
Уже тогда я решил, что ни за что не стану похожим на него. Я решал проблемы грубо, порой поступал жестоко. Сколько мог, я проводил время с родными. Вскоре я научился закрывать глаза на чувства народа, чего он мне не простил.
Раскаиваюсь ли я? Нет. Определённо, нет. Ни капли. Будь у меня возможность прожить эту жизнь иначе, я бы не изменил ни одного своего решения. Жаль, что я не увижу перед смертью Гуго и Ионна, малыша Рауля. Интересно, кто родится у Орабель? Она уже несколько лет молит Господа о сыне…
Кажется, толпа рада видеть меня беспомощным, в разорванной одежде. Последний раз меня встречали так в тот день, лет двадцать назад, когда я получил титул герцога.
– Последние слова, Ваша Светлость? – передо мной крестьянин лет тридцати. не сказал бы, что самый бедный, но последнее время, видимо, еле сводит концы с концами, - Может быть, молитва? Если в Вас осталась хоть капля человеческого, - небрежно бросает он.
– Это ни к чему.
Бодро всхожу на эшафот. Мне не о чем жалеть. Небо медленно розовеет.
Петля уже на моей шее. Первые лучи солнца освещают черепичные крыши домишек.
Пол подо мной проваливается.