Когда Хэнк слышал «потерпи, всё это пройдет, за черной полосой всегда следует белая, тьма гуще перед рассветом, а после суровой зимы придет жаркая весна», то знал — ему сейчас пиздят. Тьма накрыла Хэнка как крышка гроба, оставив ему алкоголь, Сумо, фотографию сына и револьвер. Казалось, что только пёс удерживал Андерсона в этом мире — надо же кому-то заботиться об этом создании. Без Хэнка Сумо остался бы совсем один, да только это не всегда удерживало лейтенанта от игры со своей жизнью. А Сумо... Хэнк завещал его Джеффри, и пусть он только посмеет просрать его собаку.
И всё же где-то глубоко внутри Хэнк надеялся. Надеялся, а потому не пустил пулю точно в висок, каждый раз даря этому гребанному миру ещё один шанс.
Весна придёт с рассветом
И зацветет в груди.
Новый расcвет для самой долгой ночи в жизни Хэнка пришел неожиданно и сначала казался просто невыносимой обузой. Коннор, андроид, мать его, который ворвался в мир Хэнка и прочно засел в нём. Слишком прочно. Таскался за ним, будто второй Сумо, да в рот подобно ему всё тащил, анализировал, долбануться можно. В один момент этой пластмассы стало катастрофически много — Хэнк теперь даже в собственном доме не мог ужраться как следует. Заботливый андроид его найдет, поведет в душ, подождет, пока лейтенант проблюется, и лично отвезет на место преступления. А после посмотрит на него этим взглядом под стать собаке, и ругать парня пропадает желание. Хотя какой он парень, так, андроид, ненастоящий, лишь набор единиц и ноликов... Хэнк понимал это, но всё равно постоянно одергивал себя, когда мысленно называл его так. А потом внезапно понял, что разницы, в общем-то, нет. Да и, блядь, кому какое дело, что есть Коннор — Хэнку в один момент стало хорошо вместе с этим андроидом, этим невыносимым роботом, напарником — своим другом. То было время, когда Андерсон действительно поверил в счастье, что роскошным цветком расцвело у него в груди.
Коннор был невероятно дотошным, а оттого и милым в деталях: всё время следил за поведением людей, пытаясь им подражать. И при этом бесконечно лажал, что будто бы подчеркивало его нечеловечность. Хэнк перестал бы быть собой, если бы не шутил на эту тему, постоянно подкалывая Коннора. Злился ли он? Нет. Обижался? Навряд ли. Андерсон довольно доходчиво втолковал этому щенку, что игнорировать свои чувства и сносить неприятные насмешки от мудаков нельзя, даже если этим мудаком был Хэнк. Коннор слушал, кивал и даже начал ставить Рида на место, если тот нарывался. Но это всё равно волновало Коннора, заставляя раз за разом перечитывать статьи о человеческой психологии, эмоциях и реакциях. Однажды он вообще спросил:
— Хэнк, а что для вас значит быть человеком? — спросил и уставился доверчиво на Андерсона, будто он должен ему открыть непоколебимую истину. Хэнк задумался и выдал на свою голову:
— Это значит не быть мудаком и заботиться о близких.
Сказал, а после понял, что сам-то под эту категорию не попадает. Живых близких у него теперь нет, только Коннор и Сумо, да та самая фотография. Выпивка и пистолет как-то отошли на второй план, почти забылись. Почти. Ведь ничего не вечно, а принцип «светлая-черная» полоса работает и в обратную сторону.
В один момент всё пошло по пизде.
Та пуля предназначалась ему, Хэнк прекрасно слышал звук выстрела, видел наставленный на него пистолет. Уклониться с такого расстояния он бы не успел. Но Коннор же быстрее Хэнка. По-собачьи преданно, по-человечьи глупо, воистину. Ещё раз мир проявил свою ебанную иронию: Коннор поступил как настоящий человек, а Хэнк умудрился потерять второго, названного, сына.
Конечно, он пытался его восстановить-починить оживить. Пинал Джеффри, чтоб тот поднял свои связи, писал километровые письма в Киберлайф, да всё без толку. Сначала «мы не занимаемся девиантами», потом «у вас нет права требовать ремонта для андроида», и под конец, когда Андерсон окончательно всех достал: «повреждены важные детали, восстановлению не подлежит».
Эта новость сделала жизнь невыносимой для Хэнка. После ослепительного счастья тьма потери особенно больно резала глаза, разрывая душу изнутри. Судьба будто бы кинула его в бездну...
... в которой особенно ярко светились полузабытая бутылка и револьвер. Хэнк пытался как-то не думать об этом, но теперь уже две фотографии стояли на его столе, и при взгляде на них что-то внутри каждый раз отзывалось болезненной пустотой.
Он продержался почти две недели. После попросил Джеффри погулять с Сумо, — тот так жалобно на него смотрел, будто всё понимал, — и взял в руки револьвер с полной обоймой. Что ж, может, на том свете он сможет стать достойным отцом для своих мальчиков.
Мой пёс стал человеком,
А я еще в пути.