— Фролло, объясните мне, что происходит, — начал епископ, едва архидьякон вошёл в его кабинет. Луи де Бомон стоял у окна, старательно делая вид, что рассматривает открывающийся пейзаж. — Я вас совершенно не понимаю. Сначала вы неделями ходите ко мне, чтобы издать этот указ, по которому запрещено танцевать на площади и бить в бубен, — епископ сделал многозначительную паузу, — разумеется, в первую очередь этой цыганке, не отпирайтесь. Когда её поймали после той истории с капитаном, я, признаюсь, в душе надеялся, что теперь с ней будет покончено, и вы, наконец, успокоитесь. Да, пожалуй, ваш звонарь поступил несколько опрометчиво, когда спас её, но — factum est factam¹. А теперь, когда ей удалось ускользнуть от правосудия, вы встаёте на её сторону! Фролло, я жду ваших объяснений.

     Архидьякон стоял на роскошном ковре, расстеленном перед столом и креслами тонкой работы из орехового дерева. Весь кабинет де Бомона был великолепен: изумительные подсвечники, шкафы с фолиантами и томами, украшенные сверху изречениями, словом, он был полностью под стать своему владельцу, нетерпеливо взирающему на своего второго викария. Фролло знал, что этот разговор состоится — непременно состоится! — но он и подумать не мог, что пройдёт всего день, прежде чем епископ призовёт его к ответу. Этот диалог он прокручивал в голове с того момента, как остался один после ухода судей и краткой встречи с Эсмеральдой. И всё же…

     — Извольте, Ваша Светлость, я отвечу вам, — всё тем же безэмоциональным тоном, бывшим для него самым привычным, начал Фролло. — Я не мог бы поспорить ни с одним вашим словом, даже если бы пожелал этого. Да, признаюсь, я считал эту цыганку помощницей Дьявола, ещё и эта коза… Но я также признаюсь в том, что впервые ощутил вмешательство Богоматери в это дело именно в тот момент, когда Квазимодо спас её. Это необычный случай, не правда ли? За последние годы прерванные казни можно сосчитать по пальцам одной руки.

     — Так вы считаете это Провидением, — протянул епископ, вперившись в архидьякона, дабы найти на его лице малейший след лжи, неуверенности или чего-то ещё — де Бомон и сам не понимал, что он хотел усмотреть; итак, он потерпел неудачу, ибо лицо Фролло было непроницаемо, точно лик статуи какого-нибудь короля, которыми украшен западный фасад Собора. — Присаживайтесь, Фролло.

     — Именно так, Ваша Светлость, — ответил тот, опускаясь в резное кресло.

     — Вы не думаете, что вашим звонарём могли руководить… иные чувства?

     — На что вы намекаете, Ваша Светлость? — архидьякон принял оскорблённый вид. — Я полагал, вам известно, что Квазимодо не испытывает абсолютно никакой приязни к людям, кроме меня и вас, и повенчан с колоколами.

     — Эта девчонка дала ему воды у позорного столба, насколько я помню.

     — Услуга за услугу — вы на это намекаете, Ваша Светлость? Возможно. Квазимодо нужно направлять. В тот день эту задачу взяла на себя наша Богоматерь. Разум Квазимодо подобен его облику: вы ведь знаете о моих тщетных попытках воспитать его сознание. Увы, я потерпел поражение, Ваша Светлость. А когда он оглох… Впрочем, зачем нам толковать сейчас о Квазимодо.

     — Ваша правда, речь не о нём. Итак, вы уверены, что его руками действовала Богоматерь, наша Святая Покровительница и Заступница?

     — Совершенно уверен, Ваша Светлость. Когда же она исчезла накануне того дня, когда её должны были забрать для того, чтобы предать в руки палача, я окончательно утвердился, что Богоматерь покровительствует ей.

     — А что, если вы ошибаетесь? Ведь она призналась в сговоре с Дьяволом.

     — В этом случае мы должны были бы признать, что Дьяволу удалось проникнуть в обитель Богоматери.

     — Гм… Фролло, вы всегда умеете удивить меня! Ещё полгода назад вы гнали эту девчонку и остальное их языческое племя, а теперь как будто защищаете!..

     — Я всего лишь скромный служитель Бога, Ваша Светлость, и с трепетом и смирением принимаю все Его деяния. И я верю, что если бы Богоматери была угодна её смерть, то цыганку бы повесили ещё в первый раз. Но Она не позволила этому случиться. Кто знает, быть может, Она оберегает наши души от ещё одного греха, который навек замарал бы их несмываемым пятном крови невинного.

     — Я понял вас, ни к чему так горячиться. Есть ещё кое-что, что заинтересовало меня в этом деле, — де Бомон лучше прочих знал о том, насколько ревностным священником был архидьякон, и не желал вновь в этом убеждаться: когда разговор затрагивал подобные вопросы, Фролло становился удивительно эмоциональным; потому, вполне удовлетворившись его доводами, поспешил перевести тему разговора. — Меня куда больше удивил капитан де Шатопер. Он не появился на суде, даже не дал показаний! И вдруг, спустя столько месяцев, он объявляется и, de facto², говорит, что эта девчонка невиновна! Как выясняется, к этим мыслям он пришёл после исповеди.

     — Investigabiles viae Domini³, — притворно удивился Фролло, но епископ не уличил фальши ни в тоне его голоса, ни в его мимике. — Этого я не знал. Мэтр Шармолю сказал мне лишь то, что капитан де Шатопер пришёл к ним и немало удивил всех.

     — Как и меня. Кажется, он не очень-то набожен.

     — Увы, он не самый ревностный прихожанин, но, как мы видим, Господь нашёл путь и к его сердцу.

     — Вы так считаете?

     — Чем ещё можно объяснить такую перемену?

     Епископ не ответил; он рассматривал причудливую обложку фолианта, украшенную искусной резьбой и инкрустированную драгоценными камнями, водил пальцами по узорам и беззвучно шевелил губами.

     — Знаете, Фролло, мне ужас как надоела эта история с цыганкой! Из-за этой девчонки столько высокопоставленных и уважаемых мужей суетятся уже несколько месяцев. Как мне известно, Шармолю постановил повторное слушание дела? Что ж, пусть Господь поможет ему поставить, наконец, точку в этой истории.

     — Да будет так, Ваша Светлость. Будем молить Бога, чтобы Он направил судей на верное решение.

     Фролло покидал епископа со смешанными чувствами: что, если он не убедил его? Что, если епископ, напротив, заподозрил его? Если его уличат в связи с цыганкой или даже в намёке на неё, то это неминуемо разрушит весь карточный домик, что он выстраивал последнее время.