Примечание
Причиной всего сущего для Юхён: заливистый смех и вкус переслащённого чая.
Морской бриз, вперемешку с белым песком под ногами, доставлял коже неприятные колкие мурашки. Юхён поправляет свои недавно выкрашенные волосы, всматривается в гладь впереди неё, и задыхается в солёном воздухе вечернего десятичасового пляжа. Её ступни, обутые в летние сандали, проваливаются в рыхлом; между пальцев шелушат песчинки, крошечными минеральными камушками создавая трение.
Юхён холодно, настолько – что нет более потребности кутаться в толстовку, потому что знает, теплее не становится. У Юхён вечно холодные руки и, вроде как, проблемы с кровообращением. Но вид пустого пляжа прибрежного города смывает, точь-в-точь как несильные волны надписи на песке, переживания по любому поводу.
Безмятежность нарушает лай собаки. А после – удар чего-то пластикового по голове и что-то тяжелое на спине.
Юхён сокрушённо валится на песок, шипит неразборчиво, и теряет ориентиры в пространстве. Ощущает на своём лице липкое и влажное, точно язык проходящий по щеке.
Таким образом они с Шиён впервые встретились.
У Юхён был паршивый день: завал на учебе, ссора с лучшей подругой, терзающий лёд под кожей, и сломанная ступенька в доме. Она пришагала на пляж – мысли развеять, себя развеять. Слабая, побитая, с подсохшими слезами на щеках (Юхён вообще часто начала плакать).
– Извините! – к Юхён подлетели спешно, что даже песок под коленками, когда Шиён плюхнулась наземь, попали в юхёнов рот. – Фу! Нельзя, – Шиён свою собаку за поводок тянет, причитает неслышимо, и бесконечно извиняется.
А Юхён лежит на холодном песке, что такой же, как её руки, и всматривается в звёзды над головой, с липкой в слюне щекой. Отплевывает песок во рту. Думает, какая, всё-таки, красивая ночь наступает. И хозяйка сбившей её собаки тоже – красивая. С обеспокоенным лицом и тёмными глазами.
– Ты в порядке? – не унимается девушка. Собаку от распластавшейся немо Юхён отгоняет и заглядывает в чужие глаза.
Юхён не в порядке; у Юхён, как такого, порядка не бывает. Она лишь держится еле-еле за остатки чего-то давно потерянного, смахивает свои, переливающиеся луной, волосы на плечи, и закрашивает косметикой круги под глазами. Незнакомке этой душу открывать не желается. Но голос у неё – мягкий, без притворства.
– Как зовут? – спрашивает невпопад Юхён, она водит по белому песку пальцами, зачерпывает, и, по-детски, рассыпает обратно.
На незнакомку посматривает. Как та брови приподняла, оставаясь на коленях, и ответила:
– Габи, – Шиён кидает взгляд на бегающую за ними собаку, что резвится безвинно, – ты не обижайся на неё, она не хотела, чтобы ты упала. Мы, просто, давно к морю не выходили. Вот, кинула ей тарелку, ветер не туда сдул, а она прыгнула.
Юхён замедленно моргает и хрипло посмеивается, встречая недоуменный хозяйки Габи взгляд.
– Я не про животное, – она не утруждает себя встать. – Я про твоё имя.
– Оу, – выдыхает робко. – Моё имя – Шиён. Так ты не ушиблась?
Насколько глупо будет, со стороны Юхён, сказать сейчас:
– А ты ушиблась, падая с небес?
Юхён прикусывает язык. Шиён ещё более растерянной становится.
– Извини?..
– Боже, я, наверное, выгляжу нелепо, – Юхён привстаёт на локтях, ёжится от холода, продолжает: – Я уроки флирта брала из старых анекдотов.
Шиён секунду выжидает, ошарашенно на Юхён смотря, и, не выдержав, сипло смеётся.
– Ты милая, а не нелепая.
Юхён поспешно с места вскакивает, не поднимаясь в вертикальное положение, и суматошно двигается от Шиён по песку, пряча щёки в ладони.
– Уроки, как сносить ответный флирт, я и вовсе не брала, – бормочет Юхён в свои руки и снова слышит рядом приглушённый смех – который Юхён теперь всю жизнь слышать охотно.
– Тебя то как зовут, милашка? – Шиён привстает, отряхивает свои голые коленки, на которых покраснения появились от удара.
– Юхён. У меня есть черепашка под именем Лапчик, – у неё сознательные функции атрофируются, когда волнуется.
На шиёновом лице застряла несильная улыбка, показывающая складочки над уголками губ – Юхён на неё через щёлочки меж пальцев поглядывает. Пусть, её уши и горят от смущения, всему телу остаётся холодно.
– Можно познакомить твою черепашку с Габи.
– Или мои губы с твоими.
К Шиён ещё никто так нагло не подкатывал. Будучи, при этом, застенчивой и до безобразия очаровательной.
– Для начала, своди меня на свидание.
– Например, завтра? – а у Юхён неплохо получается устраивать свою личную жизнь, сидя на прохладном вечернем песке, под лай крутящейся вокруг собаки, с расстёгнутым ремешком на сандалях, и с полным хаосом в голове.
– Например, завтра.
\\
Юхён ведёт её в закусочную на пересечении двух улиц их маленького городка: красная телефонная будка, не использовавшаяся с прошлого века; припаркованный жёлтый велосипед у обочины, за которой пышные кусты можжевельника, и маленький гномик; и вывеска, с потрескавшейся краской, в голубом оформлении, с рыбой на деревянной дощечке.
Шиён надела сегодня просторные джинсы и майку с глубоким вырезом, поверх топа. Этим самым сбивая Юхён с ног, стоило им пересечься.
Как оказалась, Шиён в их городе лишь неделю. Переехала к своей сестре – Гахён – и живёт в семи от Юхён домах. Собака тоже сестры. Шиён очень любит сладкий чай, а так же воздушные пирожные, за которые Юхён заплатила – ведь пригласила то она. Шиёнова улыбка горячей солнцепёка месяца июнь, а её голос разбавляет хлеще морского бриза.
Они просидели в закусочной часа два, не меньше. Обслуживала их добродушная тётушка Тэджун, знающая Юхён с самого детства, отчего подходила к ним неисчислимое количество раз, и расспрашивала про новую юхёнову подружку. В глазах Шиён не переставал сиять смех.
– Значит, ты местная? – в руках Шиён – загорелых, гладких, с серебряным кольцом на указательном – находилась кола, и пила она её медленно, не сводя с Юхён свои шоколадные радужки.
– Да. Мой отец владеет кондитерской, а мать ему помогает. Я живу с ними, и учусь в университете, – Юхён в горло кусочки торта не лезли отчего-то, она давилась каждый раз, стоило Шиён облизнуть капли газировки со своих розовых губ.
– А ты им помогаешь?
– Когда время есть.
– Получается, – хитро-хитро выговаривает Шиён, – ты хороша в выпечке?
– Припрячь меня готовить хочешь? – улавливает тут же настрой девушки. Не обижается. Расслабленно локти на столике скользком устраивает, но ногами, обутыми в кеды, нервно шевелит под столом.
– Я о-очень люблю сладкое, Юхён, – дует губы – якобы, очевидно, разве нет?
– Мне будет очень приятно тебе что-нибудь приготовить, – соглашается она, и теплится внутри огонёк (внезапно согревающий) когда девушка перед нею благодарно хлопает в ладошки.
– Это обещание, поняла? – тон её сквозит шуточной угрозой. Она тянет свою праву руку, выставив мизинец.
Юхён нерасторопно тянется, задевая тарелку – та со звонким звуком опускается, прямо в тот момент, как юхёнов мизинец переплетается с чужим.
– Ты такая холодная, – без упрека.
– А ты горячая, – с удивлением.
Удерживает ладонь, не может разорвать их контакт, ощущая, как от пальца разносится затепляющая волна; останавливается у ключиц, не согрев сполна, лишь дав попробовать. Юхён нужно больше. Чтобы обогрело каждую клеточку её ледяного годами тела.
– А к этому, мы, милашка, – заговорщицке шепчет, чтобы только они вдвоём слышали, – придём после десятка свиданий.
У Юхён вновь пылают уши, а Шиён широко улыбается.
\\
Шиён заходит в кондитерскую, осматривается увлечённо по сторонам: стеллажи, пахнущие сладости, пышные рогалики, ванильные торты, клубничные печенья; светлое помещение, атмосфера схожа с – сказкой. Юхён, стоящая за кассой, прибавляет этого чувства.
Собранные в высокий хвост лунные волосы, круглые и тонкие очки на прелестном носе, которые сползают постоянно, и Юхён суетливо их поднимает; клетчатая коричневая рубашка, точно пропахшая лимонными конфетами и черничной глазурью; умелые перебирающие по столу пальцы, выкладывающие в пакет выпечку, и забирающие деньги.
Ещё пленительней, чем в их встречу на пляже. Шиён от неё желается танцевать и хохотать бесстыдно.
– Привет, – Шиён к стойке подходит, наклоняется, заправляя прядь тёмных волос за ухо – говорят, такой жест, показывает об: влюблённости, или же об том: что тебе человек пред тобою нравится.
Юхён знаниями такими обладает, потому уводит от глаз шиёновых взор, приводя себя в чувства.
– Привет, – отвечает она ей, и голос таким – мягким-мягким, как зефир, становится. – Хочешь купить что-нибудь?
– Хочу с тобой на свидание, – выдыхает давно заевшую в голове мысль.
Шиён не отрицает, что Юхён её быстро заинтересовала. Свиданий они проводили нечасто, уже было: шесть. У Юхён график забитый, она переживательная, и во многом раскрошенная, как песочное печенье. А Шиён с переездом мучается, подработку ищет, собаку выгуливает… Юхён по ночам сообщения шлёт, заползая по нос в мятое одеяло, с изображением Капитана Америки.
– Хи, – выдаёт Юхён, поджимая губы. – Я буду свободна к вечеру, прогуляемся по пляжу?
– Давай, – качает головой, скашивая внимания с щенячей радостной мордашки, на ряд свежих вкусностей. – У вас есть что-нибудь с бананами?
С бананами у них много всего.
Например: юхёнова гигиеничка.
Говорит об этом Шиён пока рано, потому Юхён выкладывает в бумажный пакетик несколько слоек и, подмигнув Шиён, протягивает еду, говоря:
– За счёт заведения.
\\
На следующий день, за счёт заведения, они, прячась от летнего дождя, вторгаются в комнату Юхён, сдерживая хихиканье, и топая по лестнице на верхний этаж. И едят стащенные Юхён маковые булочки, пачкая лицо.
Шиён желает Юхён – поцеловать.
Когда она надувает покрасневшие щеки и, завернув ноги в плед, усаживается на кровати, опираясь об стену. В комнате Юхён она впервые. Тут комфортно и оранжевый полумрак; дискеты с фантастическими фильмами на полках, и коробки с бесчисленными конспектами. Террариум черепашки стоит у окна, заваленный камушками и травой. Открытый потухший ноутбук, со стёртыми буквами на клавишах, а ещё – пахнет морем и зелёным чаем.
– Я вся промокла! – весело заявляет Шиён, стаскивая с себя малиновый свитер, оставаясь в белом лифчике.
Юхён умереть от попавшей не туда булочки не успевает, как Шиён юркает к ней под плед, тесно прижимаясь плечами.
– Т-ты очень тёплая, – заикаться даже начинает от ощущений. Кожа Шиён – не обжигает; она – как тёплое море, закатное солнце, и мыльная мочалка в душевой.
Юхён дышать не в силах. Так и замерла, сгибая в коленях ноги, с выпечкой у пухлых банановых губ, боясь смотреть на рядом – ужасно рядом – оказавшуюся Шиён.
Шиён на её изречение не обращает должного внимания. Дотягивается до шуршащего прозрачного пакетика, наклоняется – Юхён видит её худую спину и выступающие позвонки – и выуживает для себя булочку. Опрокидывается. Озорно на девушку другую смотрит.
С удовольствием откусывает и понимает:
– Я ведь полуголая сижу.
Юхён скомкано кивает. Ёжится уже не от холодных мурашек – а от контраста в температуре двух тел; и от того, как шиёнова правильная температура передаётся и Юхён, через невинное касание плечами.
– Одежда промокла, – пытается Юхён девушку оправдать.
Но безбожно краснеет, не оставаясь незамеченной Шиён. Она судорожно под себя плед подминает, дотягивая до шеи, и прячет глаза под чёлкой.
– Эй, – недоумевает Юхён, чего Шиён так беспричинно заробела – да, сняла свитер, но, ведь, они ничего не делают дальше, да и Юхён не пялится возбуждённо, не думает (думает) о том, чтобы её коснуться. Она булочку откладывает, небрежно бросая на стол, стоящий около кровати. – Я могу дать тебе свою футболку, и отвернуться.
– Лучше обними, – невнятно бормочет.
Двигает ногами, сбрасывая с кровати пакет с оставшимися булочками, и укладывается что головой, что телом, на юхёново скрытое рубашкой плечо.
Юхён пронзительно холодная и влажная, но Шиён то не мешает. Она вжимается своими бёдрами в её, слепо ища чужую руку.
Юхён мешает только лишь своё оголтелое сердце и пересохшее горло.
Шиён на таком расстоянии красивее невозможного. Кожа её темноватая, золотистая, со шрамиками и не прошедшими подростковыми прыщиками. То, как она сама, робко и неуверенно, ближе к Юхён стать старается – естественно, живо, она же – реалистичная, существующая в этом маленьком прибрежном городке, и дышащая маковым дыханием на юхёнову шею. Под боком маленькая, к неожиданному открытию – родная.
И тёплая. Тёплая, тёплая, тёплая.
Юхён об неё согреться хочет. Юхён об неё и греется, перекинув на плечи Шиён руку, прижимая к себе. Спускает кисть по талии – тут то уже, пальцы выжигает лавовый поток – и, без тени чего-то пошлого, оставляет руку на оголённой коже.
– Почему ты всегда такая холодная, – слабо бормочет в её шею.
Находит, наконец, вторую юхёнову руку (первую то не потерять, она осторожно лежит на боку, вызывая то ли дрожь, то ли прикрытые блаженно глаза) и накрывает своей, не решаясь переплетать пальцы.
И без этого много – всего.
– Проблемы с кровообращением, – объяснение так себе, не особо правдивое. Но другого Юхён – не знает. – Постоянно мёрзну, даже сидя у камина.
– Как вампир прямо, – шутит она, сама же хихикает – задевая дыханием нежную юхёнову кожу.
– Ты всегда тёплая, – фактом. – Я из-за тебя сейчас растаю, точно ледник.
– Не надо таять. Твои губы ещё не познакомились с моими.
Габи и Лапчика они друг другу представили. Черепашка напала на большую, и, как казалось, уверенную в себе собаку, отчего поражение гордости доставило: как четырехлапому животному, так и его хозяйке.
Юхён думает про тот день, хватается, как за спасительный круг, утонет же в морских водах, представь, как она, по истечению томительных недель, Шиён поцелует.
– Согрей меня, Шиён-а, пожалуйста, – стыдливо закрывает глаза, и за талию девушку к себе двигает. – Я утомилась жить в непрерывном холоде.
– Какая же ты милая, – она хныкает беззвучно. Сглотнув, переплетает их пальцы. Проваливаются те в складках плюшевого пледа. Чувствуются острые юхёновы коленки, и её падающий на руки взгляд.
Шиён сказать спасибо готова, что от Юхён веет прохладой, ведь – остужает её собственный пыл. Но девушка согреть попросила. Шиён согреет.
– А ты ангел, – бросает ответный комплимент.
– Упавший с небес? – усмехается нежно, головой упирается дальше, макушкой в изгиб шеи, вынуждая и Юхён положить свою сверху. Под второй юхёновой рукой шевелится обжигающая талия, когда Шиён усаживается удобнее, и это – нескончаемо нужное.
– Упавший ко мне.
– Упавший к тебе.
\\
Шиён посчитала, что, раз у Юхён сданная сессия и деньки солнечной свободы – она обязана по вечерам гулять с ней, и гахёновой собакой, пока эта сама сестра, уезжает в Сеул по работе.
Юхён, пришедшая к ней домой однажды, хорошо с Гахён поладила.
Те сидели на кухне, пили растворимый кофе, и обсуждали Шиён. То, какая она неуклюжая и беззаботная; то, как сильно не хочет работать в кафе, и, по итогу, останавливается на цветочном магазине (покупая каждую смену для Юхён ярко-жёлтые нарциссы и получая в благодарность изумлённую улыбку); то, насколько громко поёт в своей комнате, или же любит активный спорт.
Гахён, довольно логично посчитала, что Юхён с Шиён – встречаются. Сказала об этом она, когда Юхён, с истечением пары часов, ушла по делам, и они одни остались всё на той же кухне, а Шиён любовно посматривала на кружку, из которой пила Юхён.
– Она славная, – серьёзно выдаёт Гахён.
Шиён на стул напротив садится, отвечает:
– Да, она очень славная.
– Скоро ты себе девушку нашла, в нашем-то, необжитом городке.
Шиён на месте подскакивает.
– Она не моя девушка!
Им стоило эту тему давным-давно поднять, обговорить, согласиться на, очевидно, быть вместе ещё и официально.
– Нет? – с недоверием Гахён переспрашивает, упираясь на руку. – Но она тебе нравится.
– Ну, да… Но… Мы не говорили про это.
– Поговори, – нравоучительно изрекает. – Чтобы, как я вернулась, ты мне её представила, как свою девушку!
Шиён очень-очень счастлива, что у неё есть Гахён. Даже когда:
– Вы уже целовались?
Шиён со стула вскакивает.
«Нет».
\\
Юхён ворочается в кровати. С боку на бок перекладывается, никак не найдя удобное положение. Тело пробирает озноб. Вроде – привычный. Но теперь, когда в жизни юхёновой появился шанс узнать, что такое теплота – выдерживать колкий мороз под кожей не получается.
Она даже, утыкаясь носом в подушку, пахнущую остатками духов Шиён, спускает долго рвущееся, и позволяет нескольким солёным (не морским) каплями сорваться из глаз на ткань, впитываясь, уничтожая улики юхёнова бессилия.
Где это сказано, чтобы моральное состояние, так глубоко было связанно с чужим смехом и обычным присутствием?
Юхён не знает, в каких книгах искать подобный текст; но она знает – Шиён живёт в семи от неё домах, и бежать до её двора от силы четыре минуты.
Как оказалось восемь, плюс разбитые колени и содраные в кровь ладони. При отчаянии и желании комфорта люди жертвуют многим. Юхён готова пожертвовать любым всем, кроме, понятно, Шиён – ведь жертвует из-за неё.
Это как: бежать за угасающим светом; это как: тянутся к последним глоткам воды; это как: ощущать себя живой.
Юхён скоро накинула кожанную куртку, стоя пред шиёновой дверью в домашних штанах и такой же футболке. В тапочках. С кроликами. Такой её на пороге встречает Шиён. Сонная, встревоженная, такая – что Юхён ещё слезу упускает, тут же стирая со скулы.
– Что-то слу... – договорить ей не дают крепкие объятия.
Юхён в её шею вжимается, так, как недавно вжималась в подушку, и за спиной руки перекрещивает, заключая всю Шиён в собственные руки.
Мгновенно накатывает сонливость и теплота, точно выпитый перед сном стакан молока.
Шиён и не спрашивает ничего, понимает – каким-то там чувством, и поглаживает лунные юхёновы волосы.
– Пустишь к себе с ночёвкой? - закусив губу спрашивает Юхён, мазнув носом по чужой щеке, и заглядывая в шоколадные глаза. От Шиён тянет запахом простыней и медового печенья.
– Ты сюда бежала? – интересуется, запреметив у Юхён одышку.
– Я бежала к тебе, – поправляет на корректное и, подаваясь порыву, ещё летнему слабому ветру, тишине спящей улицы, – Юхён чмокает сухо Шиён в щеку, и считает себя: полностью завершённой. Румянец на месте её поцелуя усиливает этот эффект.
– Раз ко мне, то проходи. И, в следующий раз, объясняйся в смс внятней. А то от твоего: «выйди и встреть меня», я перепугалась.
Эту ночь Юхён спит самым наилучшим способом, из придуманных человечеством.
\\
Свои летние каникулы Юхён использует на всю.
Показывает Шиён их город.
Шиён же понимает, что с Юхён они ведут себя – как влюблённые.
Она в Сеуле отыскать себе партнерку не могла, и непонятно как нашла в этом месте, где одна библиотека, пустующие телефонные будки, редкие машины, и ни одного торгового центра. Юхён такая безмятежность нравится, а Шиён к ней привыкает. Привыкает через по пляжу прогулки; через выходы к пирсу, и катание на небезопасной лодке (Юхён безумно тогда устала, работая вёслами); привыкает через свидания с Юхён. Она же нашла не просто – кого-то там, она нашла – её.
У них собственная фишка, когда:
– Согрей меня, – просит её Юхён, ощущая, что холод в теле становится невыносимым.
Только-только Шиён способна юхёнов холод заменить теплотой.
Они ютятся на одном-единственном пледе, который не жалко будет испортить песком; смотрят на спокойное море.
Габи вокруг них бегает, а Шиён, отцепляя собаку от голубого поводка, разрешает той побегать по пустому вечернему пляжу.
Шиён голову Юхён к себе на колени укладывает. У Юхён ноги от такого высовываются на белый трущий песок, но её стопы – босые, потому не беспокоит. Да и, когда макушка упирается в шиёнов живот, и радужки шоколадные над взором, прямо к картине светящихся серебряным звёзд, про удобства думается – в последнюю очередь (но с Шиён удобно всегда-всегда; даже чаще, чем холодно).
– Мне очень нравятся твои волосы, – ласково проговаривает, путаясь горячими пальцами в лунных волосах. – Как ты такой цвет сохраняешь только?
– С трудностями, – признаётся, глаза свои, от лицезрения шиёновой красоты на фоне неба, отрывает, умиротворённо прикрывая.
– Того стоит.
Шиён её пряди в руках крутит, у макушки массажирует, играется, следя за подрагивающими юхёновыми ресницами и, совсем нечаянно, цепляется за пухлые губы.
– Если я их перекрашу, они всё ещё тебе нравится будут? – от касаний девушки по голове рассыпается просимая теплота, забирающая в своё властвование всё тело; и доходит даже до уложенных на песок, где обкорябать пятки об ракушки можно, ног.
– Конечно будут, – фыркает Шиён. Заглядывается на переливы оттенков лунного цвета – лилово-бледных, пронзительно-серебряных, фиолетовым слегка у кончиков.
Мешает им подбежавшая Габи, любящая чересчур сильно лизать юхёново лицо.
– Нет, нет, не надо, – она от собаки прикрывается, смещаясь со своего нагретого места. Шиён на них без смеха смотреть не может.
– Ты ей определённо полюбилась.
– Это не смешно! – возникает девушка, вытирает свои щёки, и поглаживает светлую шёрстку Габи. Собака под таким валится на шиёновы икры, подставляясь под касания.
– Дай помогу, – Шиён, сквозь сиплый смех, скрепляет пальцы на подбородке Юхён, притягивая. Вытаскивает из рюкзака влажные салфетки, аккуратно по лицу девушки проходя. Та жмурит глаза, и думает исключительно про мягкие шиёновы ладони. – Готово, – отстраняется. – М-м-м, Юхён, – она мельком на море посмотрела – на поверхности отражает что появляющиеся звёзды, – пошли искупаемся?
– Искупаемся… Что? – вертит головой, то на море, то на Шиён, которая, между прочим, сгоняет неторопливо собаку с ног, и готовится встать. Юхён понять пытается, по-серьёзному ли предложила, или шутки ради.
– Пойдём, – на земле почти прыгает от нетерпения. – Тут никого нет, и вода тёплая. Может, тебя это согреет.
– Но ты тоже можешь меня согреть.
– Я хочу купаться! – и, цокнув языком, она стремительно побежала по рыхлому песку, чудом не навернувшись.
Юхён ничего не остаётся, как покорно следовать. Шиён на ходу сбрасывает кеды, торопливо раскидывая в разные стороны, и поворачивается с широченной улыбкой. Довольна, что Юхён плетётся следом.
В воду входит осторожно. Мочит сначала по лодыжки, шевелит ухоженными пальчиками ног, и вдыхает полной грудью заволакивающее ощущение счастья.
– Вода и впрямь тёплая! – кричит Шиён.
Габи на них безразлично повела ушком, и свернулась на пледе калачиком.
– Не сомневаюсь, – выдыхает Юхён. Ей сбрасывать с ног нечего. Она подступает к Шиён ближе. – Ты в одежде собиралась плавать?
– А зачем снимать? Лето же.
Временами она и правда безрассуднее некуда. Юхён не жалуется. Юхён это нравится, и Шиён ей тоже – нравится. Шиён, которая рывком прыгает в морскую воду, заливисто смеётся, разбрызгивая вокруг себя струи. Под светом луны, под светом тусклых звезд – в маленьких городах ночью всегда светло, благодаря освещению с неба, которому не мешают чуждые источники энергии, – Шиён в воду забегает, окунается по плечи. Одежда тут же мокнет, облипает худое тело.
Юхён себя на мысли поймала, что морю она – завидует. Ей бы тоже хотелось быть гладью, что в себя принимает жизнерадостную девушку, и обласкивать её тело нежно, спокойно.
Потому Юхён тоже скоро в воде оказывается.
– Тут глубоко, осторожнее, – предостерегает Шиён.
Юхён кивает, по пояс забирается. Приятно. Совсем не холодно. Самое оно – в дали от других людей оказаться, и ступать по песку с усилием, приближаясь к той самой, что для Юхён становится – всем.
Шиён к ней подплывает, улыбается до боли в щеках, руками двигает неуклюже. Кончики её волос мокрые, а макушка – сухая. Подплывает так, что бы до дна касаться можно было лишь стоя на носочках.
– Это безумство, я впервые такое делаю, – говорит ей Юхён, тоже навстречу двигается, стерпливая, как просторная ранее одежда облепляет потеплевшее тело.
– Юхён, Юхён, – зовёт Шиён, рассеяно махая руками, создавая больше брызг.
Она цепляется за юхёновы плечи – с силой, – обнимает за шею, и тянет к себе. Приближает лицо вплотную, моргает от воды, попавшей на веки.
Юхён, что выше на несколько незаметных сантиметров, удерживает их головы над водой, и даже виднеются плечи, ключицы. И Юхён ещё, даже если и выше на несколько сантиметров, к шиёновым прикосновениям и к ней в целом – никогда не привыкнет, никогда не перестанет реагировать краснотой на ушах и глупой улыбкой. Объятия под водой ощущаются иначе. Теплее – и от такого Юхён скоро будет плакать.
– Юхён, – запыхавшись повторяет, глаза в глаза смотрит; на отливающие луной лунные волосы, свисающие непослушными прядями по лбу, и продолжает, шаловливо улыбаясь: – А я плавать не умею.
– Ты что?! – она пугается. Рефлекторно Шиён к себе жмёт, настолько – что собственной грудью ощущает её. – И куда ты в воду полезла?
– Не ругайся, – бурчит Шиён. Крепче за шею перехватывает. – Я же знала, что ты со мной пойдёшь, и не позволишь пойти ко дну.
– Знала она… – вдыхает и выдыхает негодование. От такого знания шиёново тело в руках становится более хрупким, беззащитным, трогательно обхватывающим под затылком пальцами.
– Ты согрелась?
– Согрелась.
Морская вода; горячее женское тело; под стать температуре песок с камнями на дне, за которые ногтем цепляются обе; неощутимые отпечатки наблюдающих с высоты звёзд.
Но смех Шиён греет пуще всего вместе взятого.
Юхён и сама не сдерживается. Хихикает в её лицо, держит надежно талию, и чуть отступает назад, чтобы устойчивее стоять ногами. Она хочет кружить её над водой, делая подобно – сказочной нимфе; русалкой из самых романтичных историй.
А потом Шиён:
– Я не сразу твою родинку заметила, – проговаривает, как самый-самый стыдливый секрет.
– Какую?
– Ну, эту, – беспомощно указывает головой и, поняв, что Юхён не врубается, показывает, какую. Только, руки заняты, сжимая пальцами прохладную шею, а локтями надавливая на плечи. Остаются свободными только – губы. Касается переносицы, там, где чёткое пятнышко родинки. Краткий поцелуй. Обеих сшибает. Упасть, когда вода держит, когда чужие руки держат друг друга – нет шанса. – Эту, – хрипло дублирует сказанное.
– М, ясно, – девушка почти пискнула. – Проверишь, может, нет у меня на губах родинки?
Юхён смущена, ужасно сильно смущена, но у неё получается добиваться нужного и в таком состоянии.
– Я знаю, что там нет, – обходит поставленную Юхён ловушку, ставит свою: – Я на них часто посматриваю, чтобы не знать, есть ли родинка.
Юхён попадается в капкан, как неразумный щенок.
Острые зубцы оказываются влажными и мягкими; вкусными, совсем немного солёными морским ветром.
Целует Шиён неуверенно. Сминает чужие губы своими, взволнованно закрыв глаза.
Апокалипсис наступить мог бы, но Юхён Шиён – не отпустит ни за какие угрозы и сокровища. Потому что – Шиён её единственное сокровище. У которой недопустимо приятные губы, которая хватку крепкую на затылке удерживает, зарываясь ладонями в лунные блики.
Юхён и не знает, было ли ей когда-нибудь – так тепло.
Отрываются. Застенчиво встречаются взглядами. Снова – губами.
– Намного лучше, чем я себе фантазировала, – приглушённо от Шиён раздаётся; она к щекам пальцы перемещает, чтобы обхватить, и тыкаться в пухлую мягкость столько, сколько заблагорассудится.
Юхён бы и без этого не уклонялась. Юхён отвечает:
– Взаимно.
Первый поцелуй у берега маленького городишки, стоя по ключицы в море, отражающим свет Луны.
– У тебя губы на вкус, как банановое варенье, – Шиён держит свои губы у юхёновых, не целует, но от каждого слога – дотрагивается невзначай.
– Ты же, как переслащённый чай, – она скоро замурлыкает. Глазами улыбается, полумесяцами; до еле видных ямочек на щеках.
– Я очень люблю сладкое.
– А я тебя.
Шиён улыбку – безудержную, лучезарную – прячет на юхёновом плече, вернув руки за затылок. Хихикает беззвучно, только содрогая грудную клетку.
Юхён её под поясницу перехватывает, неожиданно потянув – на глубину.
– Не топи меня только! – дурачится Шиён, покорно поддаваясь рукам девушки.
Шиён в воде – неосязаемая, лёгкая настолько, что почти перестаёт быть реальной. Но она реальная. Обвивает шею, скрепляя руки крепко-крепко, тянется вверх, и теперь Юхён – её спасительный круг.
– Ни за что, – обещает. – Тебя я буду только обнимать и кормить булочками.
– Скрепим на мизинчиках?
– Скрепим на губах.
Целуются по новой. Кружатся в воде, обрызгивая друг друга морем, и ещё, капельку совсем, звёздами. Целуются, сталкиваясь мягко губами, улыбаются не отрываясь, и смеются до боли в лёгких. Шепчут глупые шутки, с них же расходясь на звонкий смех. Ловят эти самые звуки – банановым привкусом, и переслащённым чаем.
Юхён – тепло, Шиён – тоже.
Юхён – любит, Шиён – тоже.