Ночь. Белые лилии. Шипы. Я стою на краю самого высокого здания в Корее и думаю о том, что могло бы произойти со мной, поверни я в другую сторону.
Я привык к ощущению пустоты внутри, когда твой желудок крутит от боли, а ты стоишь на коленях у туалета и захлёбываешься желчью. Привык к ощущению боли, когда тебя пинают по рёбрам, почкам, ломают конечности, прожигают молочную кожу сигаретными окурками и размазывают твою же кровь по стенам твоей же квартиры. Привык, когда на твою просьбу отвечают тишиной или взрывом страшного, неконтролируемого гнева. Привык быть козлом отпущения, боксёрской грушей, об которую можно оббить кулак всякий раз, когда у тебя не задался день. Привык к слезам и боли.
Я всегда был таким: жалким парнишкой, чуждого удаче и счастью. Моя жизнь была воплощением того романтичного и прекрасного, что воспевали глупые подростки: «Замах, затишье, ты открываешь глаза, а там самый крутой парень универа, который стоит и держит руку твоего обидчика высоко над головой». Правда, здорово? И какая несостыковка, нелепица получается, когда твоя суровая реальность не собирается превращаться в тёплую сказку про любовь.
Думаю, было где-то шесть вечера, не вспомню точно... Четыре человека: двое держали, третий снимал, четвёртый делал. Их слаженная команда связала меня по рукам и ногам, без труда, как спортивный снаряд, поставила на четвереньки и заставила принять в себя каждый чёртов предмет; пока мог, я визжал, но, похоже, их только забавляла возможность ударить меня по лицу и прокричать: «Заткнись!», размахивая чем-то и коленом подталкивая занять предыдущее положение — идеальное, чтобы продолжить. Резина к коже, кровь везде, где ей быть не нужно, и, наверное, это был единственный день, когда был повод почувствовать себя настолько грязным и жалким — это делали не просто незнакомые парни из универа, нет, с ними мы были друзьями со времён младшей школы.
— Шлюха! — громыхнул, казалось, сам воздух, когда я только появился на пороге университета. — За час сколько берёшь? Нам тоже дашь?
В тот день даже природа насмехалась надо мной, плюясь ледяными каплями на испорченное тело — дождь больше не очищал. Слёзы не очищали — помои утекли под кожу, и я трясся, стучал зубами, едва не падая с ватных ног, а дома — пот и тишина, к которым я уже давно привык. Ванна наполнилась тёплой водой и приготовилась принять в свои объятья замороженное тело. Завтра намечалась самая крупная вечеринка в университете, куда пригласили, конечно же, всех, но не меня, поэтому пары отменили. Голова гудела, а тело, судя по всему, уже давно перегрелось, потому что я погрузился в сладкий сон именно там, в ванной.
Утром кожа была похожа на топографический рельеф с буграми и скалами, а вода остыла вечность назад. Руки скользили по влажному бортику — мне пришлось выкинуть себя. Нога зацепилась за край — да, будто я первый день на Земле, — тело неуклюже, по-рыбьи вывернулось и шлёпнулось на пол в одну из луж. Я усмехнулся — ещё ссадина. Со скрипом я отворил дверцы старого шкафа, в поисках самого необходимого —вина; не ради вкуса, но мучаясь от жажды я лакал обжигающую жидкость: кровь бурлила, мозг потихоньку отключался. Кинув взгляд на часы, я понял, что вечеринка уже в самом разгаре. Разум затуманился, и я шатаясь пошёл в коридор, где лежали ключи от машины. Дороги всё пустели, гас свет в окнах, а я нёсся по тёмным улицам Сеула. Где-то вдалеке показалось здание, где сейчас громко играла музыка и ярко светили прожекторы. Девушки были похожи на проституток, а парни на проститутов. Не прошло и пары минут, как меня заметили все гости. Самый главный встал напротив и начал кричать что-то, но я к тому времени уже ничего не слышал — все мои мысли были затуманены лишь тем, что этот человек не должен жить. Из его рта вылетела ещё пара матерных слов, а потом я вдавил педаль в пол, отворачиваясь от окровавленного тела на лобовом стекле — так охотники везут домой свою добычу. Но я направился не домой — я не хотел быть найденным.
Ночь. Белые лилии. Шипы. Я стою на краю самого высокого здания в Корее и думаю о том, что могло бы произойти со мной, поверни я в другую сторону. Взяв в руки белую лилию и розу с ближайшего магазинчика, прижимаю их крепко к груди, словно они единственная моя семья на этой земле. Шипы впивались мне в руку, но боли я не чувствовую, как не чувствует её труп. Мой врач говорил, что в моей жизни всё обязательно наладится, если я сам буду верить в это. Спасибо, я верю.
В голове каша, а на лице бешеная улыбка. Нет, я не сошёл с ума, я счастлив. Шаг, второй, третий… чувствую лёгкий холодок и блаженно прикрываю глаза. Я сделал всё верно.
Я люблю себя.