Черный пес, перебирая мохнатыми лапами, ступил в вязкую лужу, забавно фыркнул, стряхивая с шерсти грязь, и с укором посмотрел на идущего рядом человека. Но тот на этот жест лишь хрипло засмеялся, рукой зарывшись в густую угольную шерсть пса.

— Бродяга, прости. Я ведь не виноват, что тут лужи. Да и что для тебя какая-то грязь, м? — беспечно бросил он, потрепав пса по голове. — Ну-ну, Сириус. Не скалься. Мы уже пришли.

И правда: за поросшей мхом дорогой виднелся небольшой участок с сиротливым и на первый взгляд неприветливым заброшенным домиком. Джеймс подошел ближе. Стараясь не шуметь, он просканировал заклинанием местность, дабы убедиться, что в доме лишь один человек. Пес высунул длинный розовый язык и, часто дыша, смотрел на вход, словно чего-то ожидая.

Наконец половицы дома скрипнули, кто-то чихнул, и на пороге показался мальчик с растрепанными волосами: он сморщил нос и сощурился от яркого слепящего солнца, пока не посмотрел на Джеймса, а затем и на пса. Бродяга заливисто залаял и кинулся на хрупкого с виду мальчика, повалив его на густую траву; сверчки пуще прежнего застрекотали, а пес норовил вылизать лицо мальчишки — настолько он был рад этой встрече.

— Бродяга, хорош. Ты сейчас его задушишь, — вмешался Джеймс, отгоняя пса от ребенка. — Ты как, Гарри?.. — спросил обеспокоенно он, помогая подняться мальчику.

— В порядке, отец. Спасибо, — криво улыбнулся Гарри, отряхивая одежду от налипшей травы и комков земли. — Ты привел с собой собаку? У тебя есть пес? — уже более искренне растянул он губы в улыбке, погладив собаку по голове.

— Эта собака — не животное, хотя еще как посмотреть, — уклончиво проронил Джеймс, не обращая внимания на угрожающее рычание сбоку. — Пойдем, мы все тебе расскажем. Нам придется аппарировать в разные места, чтобы на всякий случай запутать след. Ты предупредил достопочтенных Артура и Молли, что любезно приютили тебя, что тебя не будет какое-то время? — строго спросил он, выжидательно посмотрев.

— Конечно, — кивнул Гарри. — Если бы я вот так внезапно пропал, то, будь уверен, они бы перерыли бы землю, даже самого Волдеморта прижали бы к стенке и пытали бы исключительно утюгом, так надежнее, — серьёзно отметил он.

— Артур ничуть не изменяет своим причудам, — фыркнул Поттер-старший и протянул сыну руку.

Гарри, уже не понаслышке знающий, что такое аппарация, морально был готов, что его вновь будет тошнить и выворачивать наизнанку. Но, как не странно, ничего из этого не произошло: менялись картинки, как в немом кино двадцатых — они казались черно-белыми из-за быстрой смены: от лесов и полей до обычных пустынных улочек Лондона.

И вот они оказались у большого трехэтажного жилого дома, во дворе которого, как показалось Гарри, было пустынно. Ни людей, ни машин; в небе вовсю палило солнце, а люди словно вымерли. Он недоуменно посмотрел на отца, но тот сосредоточенно смотрел в одну точку, а именно на дверь, которой секунду назад тут еще не было. Гарри уже привык ко всему необычному, и удивляться было даже глупо, поэтому он просто смотрел, как стены дома расходятся, как окна так же отодвигаются по сторонам, ничуть не вредя самой архитектуре, и вот посередине выросла из ниоткуда часть дома, кажется, ничем не отличающаяся от основного дизайна.

Пес гавкнул и первым потрусил ко входу, за ним, подбадривающе подмигнув сыну, пошел Джеймс.

Как только Гарри перешагнул порог, в нос ударил едкий запах полыни и кофе, все это было приправлено чем-то горьким, с небольшим туманом в коридоре. И тут постепенно из черного пса материализовался мужчина. Он словно рос и увеличивался, а черты животного медленно пропадали, пока перед Гарри не оказался обычный человек. Мужчина улыбнулся широко, показывая белые зубы и ямочки в уголках губ, а в глазах искрилось безудержное веселье.

— Знакомься, Гарри, это Сириус Блэк, твой крёстный, — торжественно представил своего друга Джеймс.

А тот, с неприкрытым ужасом и примесью страха смотря на мужчину с вьющимися темными волосами, чуть покачнулся на ватных ногах и шагнул назад. Джеймс и Сириус не поняли такой странной реакции и переглянулись. Но Гарри словно не замечал никого больше, кроме Блэка. Еще тогда, в студеную холодную зиму, он видел один и тот же сон с участием, как оказалось, крестного. Но никогда ранее он не знал, кто тот человек из сна. Обычно Гарри причислял его к таким же фантомам, как и других. А сейчас он обрел тело, имя и вот он — настоящий, но его глаза, в отличие от тех призрачных — были живыми, в них плескались огонь и задорные всполохи. Он был настолько живой, что хотелось проснуться, забиться в угол и как в детстве: обхватить колени и раскачиваться из стороны в сторону. Обычно это помогало и отгоняло морок сна. Но сейчас — позади была лишь дверь, а впереди он. Сириус что-то говорил, но слов не было слышно; казалось, рядом с ним кто-то еще… Кто-то держал за руку и не давал упасть. А упасть хотелось. И уйти с дешевого карнавала масок.

— …Гарри, да приди же в себя, эй, малыш… — ворвался в этот плотный капкан голос отца, едва уловимое, брошенное невпопад, не к месту слово.

Малыш, смотри, тебе нравится? Посмотри, как она красива. Она прекрасна, — мужчина из сна крепко прижимал к себе Гарри; полуторагодовалый малыш лишь с интересом смотрел за тем, как то, что было еще недавно мамой, превращалось в кашицу из чего-то липкого и красного. А кудрявый мужчина, с измазанными в том же красном руками, рисовал в воздухе символы — витиеватые узоры. Он смеялся и все не переставал уродовать тело на полу. — Смерть прекрасна. Это искусство. Запомни, Гарри.

И каждый раз сны становились ужаснее, один мрачнее и кровавее предыдущего: Сириус тоже везде был разный: то с теплой улыбкой прижимал к себе, то тот монстр в черном балахоне — он же — направлял на Гарри палочку. То вновь сон менялся, и все шло от начала к концу, а потом в обратном порядке, и менялись лишь роли — но лица были те же.

— Гарри, ты слышишь? — уже не на шутку испугался отец, видя, что тот еще больше уходит глубоко в себя, а самое странное было — непонятно, что стало отправной точкой, спусковым механизмом, почему Гарри просто впал в полнейший шок.

Гарри перестал дрожать и осознанно посмотрел на отца, взял себя в руки и практически без дрожи в голосе проговорил:

— Прости, мне просто вспомнилось, — а говорить, о том, что именно вспомнилось, он не хотел. Эти кошмары душили его на протяжении двух лет, и, иногда казалось, что они не закончатся никогда. — Простите, мистер Блэк. Вы не виноваты… я не хотел вас напугать.

— Гарри, — отец все еще продолжал с тревогой смотреть на сына, сжимая его плечи. — Точно все хорошо? Что ты вспомнил?

— Отец, это обычная детская травма… Я это пережил еще в пять лет, так что… простите. Я просто был не готов.

— Гарри… — Сириус все же показался из-за спины Джеймса и с опаской смотрел на крестника, медленно подходя ближе. — Расскажи… Чем я тебя так напугал? Мы ведь никогда не виделись до этого. Не считая тебя совсем маленького.

— Мистер Блэк, простите, я не хотел бы об этом говорить. Вам не понравится то, что услышите, а мне станет лишь хуже. Я не хочу, чтобы из-за меня вы считали себя в чём-то виноватым, потому что вы не виноваты, — возразил Гарри.

— Хорошо… да, ладно. А сейчас точно все в порядке? — с волнением поинтересовался Сириус. — И прошу, зови меня Сириус, ну, или крестный.

— Хорошо, Сириус, — напряженно улыбнулся Гарри, сделав шаг навстречу к крестному. — Еще раз извините за мою реакцию, я был застанут врасплох вашим превращением.

— Больше так не пугай, Сохатик, — улыбнулся Блэк. — Ты заставил нас поволноваться.

Когда Гарри успокоился, а взрослые отошли от шока, все расселись вдоль круглого стола с сервизом на нем. Сириус пытался снять напряженность и как смог разрядил обстановку — рассказывал странные шутки. И Гарри расслабился, сошла на нет напряженность, растаял осадок былого, это всего лишь были сны. Им не было места в реальности. Гарри вспомнил, как психолог однажды говорил, что наши страхи — это наша слабость, и только когда ты избавишься от страхов, тогда по настоящему сможешь жить.

— Страхи, Гарри, — это не порок, конечно. У каждого они есть, все мы чего-то боимся, — говорил тогда доктор.

— И у вас есть страх, сэр? — спросил маленький Гарри, с интересом смотря на психолога.

— И у меня, — кивнул тот.

— А какой он — ваш страх?

— Не думаю, что тебе будет это интересно, — посмеиваясь, уклончиво проговорил доктор.

— Ну, так нечестно, — надул губки Гарри, забавно скуксившись. — Вы знаете мой страх, а я ваш нет. О какой тогда искренности вы говорите? — обиженно заметил он.

— Да, ты прав, — кивнул психолог, чуть улыбнувшись. — Ну хорошо, — я боюсь собак.

— Собак? — изумился Гарри. — Но почему? Собаки вам разве что-то сделали?

— В детстве меня покусали бродячие псы… с тех пор я боюсь их, — уязвленно проговорил доктор. — Но давай поговорим о твоих страхах, Гарри. Твои сны, они ведь мучают тебя.

— Это не совсем сны, сэр. Это как реальность, правда, искаженная. То, что было на самом деле, только люди в нем каждый раз меняются ролями, и это сводит с ума, вводит в заблуждение, — постарался объяснить Гарри, задумчиво склонив голову к плечу. — Это как если бы вам, профессор, снилась стая бродячих щенят, которые постепенно, с каждым новым сном, становились взрослыми собаками — худыми и изголодавшимся, — и они бы устроили на вас охоту. Можно было было бы считать, что это сон? Может, это отражение реальности? Той, которую вы забыли, той, от которой сбежали когда-то.

— Гарри… — покачал головой психолог. — Это называется психологической травмой, идущей из глубин детства. Именно поэтому ты здесь, чтобы мы разобрались. Меня не мучают кошмары и сны с бродячими собаками, а тебе нужно помочь.

— Помочь можно тому, кто ищет этой помощи, тому, кому можно помочь, — резонно заметил Гарри. — А можно ли помочь тому, кто варится в этом? Я не просил помощи, за меня решила все тетя. Просто потому что я, якобы, нуждаюсь в ее наставлении. Помогать мне надо было, когда я верил в сказки из книжек, когда любил кашу и не понимал значения слова «смерть». А сейчас все сформировалось, стало привычным, мой мир непонятен и мрачен. Вы верите в исцеление? Ведь даже священники пропагандируют, что демонов не вылечить.

— Гарри, ты не демон, ты обычный мальчик, который, к несчастью, рано познал такие вещи, как смерть, пытки и кошмары.

— А как вы объясните это?

И Гарри ловким движением руки поднял в воздух поднос с хрустальными чашками, блюдцами. Они зазвенели друг об друга и воспарили каждый по отдельности, зависнув под потолком.

Психолог, человек, который повидал разного, необычного, это видел впервые. Он был напуган? О да, он бы соврал, если сказал бы, что таких, как Гарри, он встречал регулярно. Напротив — как только этот странный мальчик начал говорить, уже стало понятно, что он необычен для своего возраста. Его рассуждения не укладывались в голове и вызывали разрыв привычных шаблонов. Сразу стало понятно, что помощь психолога здесь бессильна: взрослый пытливый ум в голове маленького ребенка вызывал интерес и бурю вопросов. Хотелось до банального изучить, препарировать его мозг, увидеть мир его глазами, понять его изломанную вдребезги психику. Но то, что он сотворил сейчас… не поддавалось ни одному рациональному мышлению, ни одной логике. Если только мальчик не прирожденный фокусник. Но он тут впервые и никак совершенно не мог быть тут раньше. Ведь для такого фокуса точно нужна была подготовка.

— Я все еще обычный человек? — невинно спросил Гарри, точно так же плавно опуская чайный сервиз и поднос на столик. — Тетка и ее муж считают это болезнью, ненормальностью, пороком. Но, знаете, чего они никогда не говорили, что сказал бы любой нормальный человек? Они не называли меня демоном, не спешили вызывать священника. То есть они приняли эту мою странность как должное и даже не пытаются сдать на опыты. Я склоняюсь к тому, что они, вероятно, знают больше, чем я. И все же я вынужден с ними согласиться в одном: то, что я умею — это ненормально. Но это не болезнь. И вы, господин психолог, можете объяснить все, приравнять к физике или химии, но вы не сможете излечить то, что уже срослось, что стало единым целым. Есть вещи, которые не поддаются науке, не поддаются рациональному объяснению — их даже сравнить не с чем. Все еще хотите меня лечить, сэр?

Доктор Хорвиш опешил, сжав подлокотники сидения. Боялся ли он? Да. Но от этого меньше интерес не становился — напротив, хотелось поподробнее изучить его.

— Ты не демон. И твои силы… В любом случае, ты здесь не из-за них, Гарри.

— Ах да, страхи, — кивнул Гарри, посмотрев в глаза психолога, отчего у того по спине прошелся холодок. — Поборите сначала свой страх, сэр. Прежде чем пытаться вылечить его у других. Подайте мне пример. И, знаете, я вам даже помогу… Попытайтесь побыть в моей шкуре. Если сможете излечиться, тогда я приду к вам снова и мы продолжим. А пока, простите, но наше время вышло, дальше будут капать пени… Тетя будет не рада такому расточительству, — заключил он, спрыгивая с высокой кушетки и проницательно посмотрев в глаза, наполненные страхом. — И на рассвете нового дня истает туманом призрачный сон… пробьют часы Сансары, и замкнется этот круг.

Гарри еще тогда, когда не понимал до конца своих сил, с интересом испытывал их на других. Нет, он не спешил вредить или калечить — если, конечно, не происходило что-то, в чем его превосходили физически. Вот и с психологом получилось случайно: Гарри наблюдал за тем, как и что говорит профессор, он впитывал в себя знание, анализировал. «Это гипноз», — констатировал Гарри, когда заметил, что часы за спиной психолога странные, с маятником, и тот качается из стороны в сторону, издает легкий, но не раздражающий щелчок, а тем временем голос у доктора был тихим и прямым, тот заводил разговор о простых будничных вещах, таких как: уборка по дому, с кем разговаривал Гарри, любит ли он сладкое. А потом резко менял тему разговора — невпопад, внезапно спрашивал о лицах из снов — как они выглядят, можешь ли ты назвать их имена, вызывали ли они отвращение и их поступки. Гарри понимал, что большую часть того, что он сумел так быстро понимать и анализировать, не обошлось без влияния чужой души. Кстати, о душах.

— Отец, — тихо прервал он разговор двух мужчин, заставив тех вздрогнуть. — Я хотел спросить тебя, но… Не знаю, удобное ли сейчас время.

— О, конечно, Гарри. Спрашивай, — рассеянно кивнул Джеймс, обращая все свое внимание на сына. — Ты можешь спрашивать при Сириусе, он мне практически как брат.

— Но если у вас что-то личное, я могу…

— Нет-нет, — поспешно остановил Гарри крестного. — Если отец вам доверяет, то не вижу проблемы. К тому же вопрос не настолько уж и личный. Я тут узнал, что наш род берет свое начало от Певереллов, — в маленькой кухне воцарилась гнетущая тишина. Джеймс изогнул бровь — он, вероятно, ожидал чего-то подобного, и вопрос сына его не удивил. А вот Блэк задушенно что-то пискнул и уставился во все глаза на Гарри, но от вопросов сдержался и заметно успокоился, когда увидел хладнокровное спокойствие товарища. — Так вот, мне стало интересно. Принадлежавшая нашему роду мантия-невидимка, которую отдал мне Дамблдор, ведь не единственная вещь, которая передается от Певереллов?

— А с чего ты подумал, что мантия принадлежала Певереллам? — со скепсисом поинтересовался Сириус, явно не понимая, какое именно отношение  старая как мир легенда имеет к мантии Поттеров.

— На мантии, на самой фибуле, есть тот же знак, что значится и за Певереллами, — пояснил Гарри, вспомнив, где видел все же этот знак Даров. — Я тогда не придал этому значения, и зря — в магическом мире, как оказалось, любой знак или символ имеет свою историю. Отсюда я смею предположить, что это отнюдь не легенды. Отец?

— Да, Гарри прав, Сириус. Наш род, как ты знаешь, имеет прямое отношение к роду некромантов, но… Мы светлые маги, в то время, как Певереллы были темными и прославились далеко не хорошими делами, Гарри, — пожал плечами Джеймс. — Отвечаю на твой вопрос: в мире как минимум ещё два артефакта, которые передаются в других родах. Каких — мне не ведомо; увы, посмотреть, кто еще наследует темному роду, я не могу.

— И мы никак не сможем посмотреть гобелен? — расстроенно поинтересовался Гарри.

— Нет, увы. К гобелену пустят прямого наследника Певереллов, кого, как правило, признает сама магия. Когда в четырнадцать лет любой наследник проходит посвящение, сам род признает его как наследника, такого ребенка — если в нем преобладает кровь другого рода из ветви, то его может признать в качестве наследующего и другой род. К сожалению, пока что из Поттеров никто не был так близок к Певереллам. Мы светлые — и та магия для нас чужеродная. В нас не течет дар некромантии.

— А что будет, если светлый попытается сотворить темную волшбу? И как узнать, светлый ты или темный? Да и вообще… разве магия не нейтральна? — засыпал вопросами Гарри.

— Сколько вопросов, — хмыкнул довольно Джеймс. — Ну, как тебе сказать: магия — она и правда сама по себе нейтральна. Но любой маг имеет некую предрасположенность к той или иной стороне магии. Светлым магам легко удается творить светлую волшбу, которая нацелена защитить, отогнать темное проклятье, растения, и им же легко даются науки в области астрономии, нумерологии, руны. Но светлому творить темные проклятья, запрещенные и тем более заниматься некромантией будет очень трудно. Он, конечно, сможет, но там, где темному будет сделать это проще и легко, так как его магия напитана темной материей рода, там подпитывают ее регулярно, светлому будет намного сложнее. В этом и все различие между светлыми и темными. Именно поэтому Дамблдор не использует темных заклятий — и не потому, что не может, а потому, что это сильно опустошит его резерв. Но бывают и исключения, когда в светлом роду рождается темный ребенок: ему будет сложнее даваться светлая магия, он будет более слаб, его ядро постоянно будет находиться в дисбалансе. У таких детей частые выбросы сырой магии и, как правило, магия им даётся легко. Такие дети могут без палочки спокойно творить магию, для них это пустяк. В то время как светлый потратит много времени и сил, чтобы взять под контроль магию.

— Вот оно как… — задумался Гарри. — Но… Разве выбросы происходят не у всех детей?

— У всех, но не каждый может взять эти силы под контроль и осознанно призвать с верхней полки игрушку, или взлететь над полом без какой либо помощи, подчинить себе кого-то, если сильно захочет.

— И бывали такие случаи с кем-то? — поинтересовался Гарри.

— Со мной, — хохотнул грустно Сириус. — Мой род считается темным, а я родился светлым. Может быть, поэтому я больше тянулся к светлым и больше всего хотел поступить на Гриффиндор. У меня вызывало отвращение само понятие темной магии. Боевая магия и некоторые ее виды давались мне труднее всего. Поэтому моя матушка все приговаривала: «В семье не без урода».

Гарри задумался и прикусил губу, обдумывая сказанное. Ведь он тоже творил магию без палочки, ему достаточно было просто подумать о том, что он хочет, и сконцентрироваться на результате. Он никогда не задумывался — что это, почему и нужно ли с этим бороться. А когда пошел в Хогвартс, он и там не почерпнул ничего нового, все заклинания творились точно так же, по тому же принципу, только подкреплялись вязью слов и символов, выводимых палочкой. Мог бы Гарри быть темным, вопреки тому, что родился светлым?

— А может ли что-то иное, что-то внешнее повлиять на смену магического поля и силу? — спросил у мужчин Гарри.

— Могут, — кивнул Джеймс, переглянувшись недоуменно с Сириусом. — Если такого ребёнка вовлекали в темномагические ритуалы, подавляли его магическую сущность. Но, как правило, в таких случаях ребенок становился обскуром. Магия копилась и, не найдя выхода, начинала подавлять мага, пока из этой магии не формировался паразит, который вытеснял душу волшебника и мог нести разрушение как себе, так и окружающим.

— Хм… А что, если я темный? — рассуждал вслух Гарри. — Что, если я темный не только магией, но и душой?

— Что ты такое говоришь, Сохатик? — воскликнул Блэк, едва подскочив на стуле.

— Мы как-то с друзьями убивали животных в Запретном лесу, тренировали заклинания. Можно ли считать меня темным после этого? — спокойно спросил Джеймс. — Темный душой — это тот, кто жаждет возвышаться над другими, жаждет быть особенным в глазах других, сильнее и умнее. Тот, кто ради цели пойдёт против своих принципов, убьет ближнего, чтобы добиться желаемого. Для таких нет различий на свой или чужой. Такие могут быть тиранами, деспотами, топить в крови все, куда ступает их нога, они несут хаос и разрушения. Такие, к примеру, как Том Риддл.

— Том Риддл? Что-то знакомое, — вклинился Сириус, встрепенувшись.

— Он известен тебе под именем Волдеморт, — пояснил Джеймс.

— О, так вот оно что…

— Что же касается того, что ты темный маг — я этого не исключаю, но не думай, будто я считаю, что это плохо. Магию можно направлять и в доброе русло. Есть еще вопросы?

— А я мог бы наследовать Певереллам, как думаешь?

— Мы этого не узнаем, пока тебе не исполнится четырнадцать, мой дорогой, — улыбнулся Джеймс. — Да и имеет ли это значение?

— Имеет. Если в мире есть три сильных артефакта, объединив которые, ты получишь власть над всем живущим, тем самым заручившись покровительством самой Смерти…

— Нет, Гарри, — перебил сына отец. — Дарами нельзя просто «завладеть», это такие капризные артефакты: они могут либо признать в тебе нового хозяина и подчиниться, либо отказать тебе. И это уже будут бесполезные вещи, от которых не будет толка. Как ты думаешь, почему Смерть даровала каждому по артефакту? Возможно, мощь и сила, коей обладают они, не подвластна одному — он может не выдержать. А если был такой избранный, то протягивал недолго. Артефакты могут как принять нового хозяина, так и отвергнуть его. Никто не знает, что будет, если дары объединить. Об этом легенды молчат.

— Тогда я бы хотел их отыскать, — твердо решил Гарри. — За ними наверняка охотятся, были же претенденты!

— Были, — кивнул Джеймс. — Тот же Гриндевальд. Он владел первым даром — Бузинной палочкой. И после его ареста палочка ушла к победителю — Дамблдору. Как ты понимаешь, палочка находится у него. Возможно, именно поэтому он просил у меня тогда мантию. Но я не собирался отдавать, зная о предположительном нападении на нас, и отдал мантию твоей матери, чтобы вы могли спрятаться. Но она сдалась под убедительными речами Альбуса и, видимо, отдала.

— Как она могла распоряжаться вещью рода, в котором не родилась? — возмутился Гарри. — А в письме мне Дамблдор ссылался на тебя, что это ты оставил ему на хранение. Я еще тогда подумал, что за глупость… Признаться, я в тот момент в тебе разочаровался.

— Вот ублюдок седобородый, — стукнул кулаком по столу Блэк. — Это же как надо исказить правду и в каком свете ее преподать?

— Он искусный манипулятор и политик, даже войну он выиграл далеко не за свой счет, — хмыкнул Джеймс. — Так что пока не задумывайся о Певереллах, не замахивайся на такую величину. У тебя на плечах еще и род Поттер. Ты можешь не потянуть два рода, Гарри.

— Как ты и сказал, на все воля магии, — уклончиво подметил тот, глянув на часы на стене. — Мне пора возвращаться, отец. Меня ждут.

— Да-да, конечно, — спохватился Поттер-старший, с грустью посмотрев на сына. — Может, через камин?

— Камин? Да, наверное, можно… А меня не отследят?

— Ну вот еще. В доме Блэков все под надежной защитой, никто не сможет отследить каминную сеть. Чары накладывали сами гоблины, — возмутился Сириус, воинственно поднявшись на ноги. — Ну, крестничек, я был рад тебя видеть и… прости, если чего не так. Видимо, я все же виноват перед тобой, — рассеянно улыбнулся крестный. — Пиши, если что-то будет нужно или захочешь просто поболтать. Я буду рад.

— Спасибо, Сириус. Я был рад познакомиться с вами… Обязательно напишу.

* * *

Грязными лоскутами, чуть касаясь пола, с потолка свисали тряпки. Мужчина в черном сюртуке и идеально выглаженных брюках стоял посреди захламленной комнаты. Свет сюда едва попадал из-за грязных окон, которые давно не мыли, а на столе стоял медный котёл, в котором что-то бурлило, кипело, шипело, и пар поднимался высоко под потолок. Мужчина мастерским движением точно по инструкции капнул три капли на котел — зелье тотчас окрасилось в насыщенный бордовый, и зельевар погасил огонь. Должно настояться, чтобы можно было разлить по колбам.

Это был дом никого иного, как Северуса Снейпа. Невзрачная улочка в бедном квартале Коукворта. После смерти родителей Снейп так и не решился продать его, так как место было идеально укрыто от посторонних. Сюда, как обычно бывало, не захаживали туристы, здесь практически никто не жил, кроме самого Снейпа. Он вообще предпочитал вести затворнический образ жизни.

Но после того, как Северус принял службу в Хогвартсе и стал членом Ордена Феникса, о понятии личной жизни и своем времени пришлось забыть. В его личном распоряжении даже во время отпуска был всего месяц. И то Дамблдор мог в любое время выдернуть его из дома: то помочь с делами Ордена, то зелье сварить для Больничного крыла, то внезапное учительское собрание. И мнение самого Северуса Дамблдора волновало крайне мало. Начальство сказало надо — значит, надо.

И Снейп рад бы поспорить и послать Дамблдора куда подальше, но когда-то именно Альбус, рискуя своим положением, собственноручно вытащил его из такой жопы… В которой, кстати, Снейп оказался сам. Но делать нечего, он знал, ради чего все это затеял. Он надеялся, что вся та жертва, которую он уже заплатил, сполна откупится появлением Поттера.

Но когда Гарри вошел в Большой зал, сразу стало понятно, что этот ребенок не прост. То, что он не прост, убедиться ему помог и психолог, с которым занимался мальчик. Когда Снейп нашел этого бедолагу в каком-то ветхом домишке где-то на опушке леса, с весьма впалыми глазами и ужасом в них, Северус просто не мог поверить в происходящее.

— Он сказал, что я должен пройти через это… Я должен избавиться от своих страхов… Но я все ещё зависим от них — погляди, они всюду. Они за окном. За забором. Они окружили меня… — шептал безумным голосом психолог, хватаясь за тонкий воротник Снейпа. — Собаки почти сгрызли дверь! И тогда я поставил новую — металлическую, но они уже почти и ее сгрызли! Они уже рядом. Адские гончие!

Сначала Снейп даже растерялся: не каждый день имеешь дело с безумцами, не считая Волдеморта. Но когда он заглянул в память бедолаги, то отпрянул в ужасе: там был он — Гарри Поттер — невинный с виду мальчик, произносящий слова на латыни, о которых он ничего знать точно не мог. Не мог.

«И на рассвете нового дня истает туманом призрачный сон… пробьют часы Сансары, и замкнется этот круг».

Обычно такие слова произносили для людей, что страдают потерей сна, которых мучают кошмары. Людям давали возможность попробовать перебороть свои страхи через сон. Но если это заклятье не снять, то тогда сны выходили наружу, и бедолага просто рисковал сойти с ума. Впрочем, что и произошло с несчастным Хорвишом.

Дамблдору Снейп этот кусок не показывал, так как понимал — если Альбус окончательно поймет, что Гарри опасен, то устранит его. Нет, Северусу было в какой-то степени наплевать на отпрыска Поттера, но его глаза. Лили. Его Лили. Девочки с доброй душой и нежной улыбкой. У него был ум и жажда справедливости Лили. Да и на отца тот был похож отдаленно. Северус ни разу не видел, чтобы Гарри устраивал подлянки или кого-то мучил, стравливал. Он всегда был в стороне. Всегда где-то рядом. Но он ввел в тяжелую кому старшекурсника, наложив заклятие вечного сна. Такое было не под силу многим взрослым магам, такое не практиковали в университетах и не изучали подпольно. Северус пытался навести на эту мысль Дамблдора, но тот был свято уверен, что мальчик не представляет опасности. Ну какая опасность от одиннадцатилетнего ребенка? Даже Том в таком возрасте был больше зашуган и сторонился всех и всего. Но Снейп точно знал, кто стоит за всем этим.

А его дружба со слизеринцами вообще настораживала. Северус переживал, что Малфой испортит его крестника, натолкнет не на тот путь. Драко уже крепко вцепился в Поттера — не отдам! — так и читалось в его глазах.

День сегодняшний ничем прочим не отличался. Северус, как обычно, на дому готовил зелья на продажу, с головой уйдя в процесс. Лишь любимое занятие отвлекало от мрачных мыслей и не давало углубляться в думы. Но, как говорится, закон подлости еще никто не отменял. Резко, без какого либо предупреждения, метка на руке нагрелась до состояния раскалённого железа, и его так быстро выдернуло из пропахшей гостиной, что он едва успел схватить палочку, с ужасом хватаясь за руку.

О том, что Лорд мог вернуться, Снейп знал, и это не было предположением — лишь констатацией факта. Но Северус рассчитывал, что когда тот появится вновь, он будет к этому готов. Но метка ведь все это время молчала, молчала и интуиция, молчала паранойя. Даже всезнающий Люциус загадочно молчал. И Снейп просто предположить не мыслил, что Лорд так скоро объявится. Это выбило из колеи. Заставило мысленно попрощаться с жизнью. Испугало и всего за какую-то секунду перевернуло всю жизнь. Он даже раскаялся в том, что совершал раньше и чего не совершал, потому что понимал: он может и не вернуться.

— Северус, — место, где он оказался, было похожим на библиотеку: большие и высокие шкафы с книгами, уютные кресла и огонь в камине придавали спокойствия.

Только не в этом случае. Не с этим голосом. Не с этим человеком, что стоял спиной, скрестив руки за ней: темно-изумрудная мантия колыхалась от легкого сквозняка. Мужчина резко развернулся к гостю, черты его лица утопали в тени, те ложились бледной синевой на алебастровую кожу, глаза вспыхнули глубокой синевой.

— Я рад видеть тебя, здравствуй.

Снейп настолько опешил, скорее даже не самим внезапным появлением в странном месте, и даже не обманчивым холодным спокойствием Лорда. А его внешностью. Он запомнил хозяина с изуродованной личиной не то змеи, не то полумертвого инфернала, а человек перед ним был… Ну, слишком человечный. Обычный. Том Риддл времен своей чарующей молодости. И это ввело в диссонанс, испугало и заставило мысли путаться. От того Лорда не должно было остаться и капли былой красоты, как и спокойствия. Лорд славился своей вспыльчивостью, и рассчитывать на помилование было глупо.

Снейпа настораживало это странное благоприятное спокойствие. Словно его выдернули из дома под предлогом поболтать — вот только с такой болью, что не будь у Снейпа выдержки и высокого порога боли, он бы распластался на застланным ковром полу.

— Мой Лорд, вы… — Северус даже не мог найти слов, чтобы выразить свои мысли, и не понимал, для чего он тут, чего хочет этот новый Волдеморт, он даже не знал, чего ожидать.

— Северус, ты первый из моих верных последователей, кто узнал обо мне. И мне нужно, чтобы так и оставалось, — угрожающе намекнул тот. — Дамблдору не слова о моем возрождении — официально меня нет ни для кого. Еще не время.

— Да, мой Лорд. Но… Простите, я все еще…

— Присядем? — бесцеремонно перебил Том, указывая на два мягких кожаных кресла. — Я понимаю, у тебя вопросы. И я на них отвечу, но прежде мне бы хотелось знать кое-что: на чьей ты стороне, Северус? Кому ты служишь? — спросил он прямо, вальяжно развалившись в кресле, с бокалом странного напитка темно-рубинового оттенка.

— Вам, милорд, — не раздумывая ответил Снейп, держа эмоции под контролем. — Но…

— Но?

— Дамблдор прижал меня, вынудил пойти в его Орден… Но верен я по-прежнему вам, мой Лорд.

— Знаешь, я могу понять, почему ты пошел к нему, и я даже не осуждаю… — на бледных губах появилась кривая усмешка. — Ты же понимаешь, что если ты пойдешь против меня, я об этом узнаю. И Дамблдор — это последнее, что тебя вообще будет волновать.

— Я понимаю.

— Я хочу узнать, что известно старику? Какие у него планы… Например, на случай чрезвычайной ситуации? — перевел разговор Том, посмотрев на Снейпа.

— Он понимает, что вы вернетесь. Он к этому готов, даже мальчишку взял в оборот… — нехотя поделился Северус, сморщившись как от зубной боли.

— Мальчишку? Поттера? — спросил спокойно Лорд, крутя в руке бокал. — И что же, Поттер стал ручным героем Дамблдора?

— Нет… Это странно, мой Лорд. Поттер не особо стремится к общению с директором — это видно невооруженным глазом. Но Дамблдор… Вы же понимаете, что он не намерен отступить.

— Тогда нужно просто забрать пророчество из Отдела тайн, — пожал плечами Лорд, отпив рубиновую жидкость. — Я хочу услышать полное пророчество, чтобы знать, что задумал Дамблдор. Или ты знаешь, как оно звучит полностью?

— Нет, мой Лорд. Я знаю лишь отрывок… Альбус не спешит делиться со мной им, — криво улыбнулся Снейп. — Но пробраться в Отдел тайн незамеченным будет практически не реально…

— Скоро там будет проходить экскурсия. Молодняку будут показывать разные отделы министерства, чтобы те могли выбрать себе профессию. Мне кажется, это отличный повод попасть на это мероприятие, — буднично проговорил Том. — Ты, как профессор, узнаешь для меня, какие курсы, факультеты, когда планируют этот крестовый поход. Доложишь мне за день до запланированной экскурсии.

— Да, мой Лорд, — кивнул Снейп. — Могу ли я быть чем-то вам полезен еще?

— Да, приготовь оборотное зелье, достаточное количество, чтобы можно было весь день находиться под обликом студента. И да, студента выбери сам, и упаси тебя Моргана, если это будет какой-то уродец или грязнокровка… позаботься об этом. Все должно быть готово за день до экскурсии.

— Д-да мой Лорд, — запнувшись, отозвался Снейп. — Но… Могу ли я уточнить, ребенок должен быть чистокровный?

— Незапятнанный и с хорошей репутацией, мужского пола, это все, — дал указание Лорд и поднялся на ноги. — Ты можешь пройти через камин и будь на связи. Ты можешь мне еще понадобиться. Надеюсь, ты понимаешь, что будет, если ты хоть одной живой душе обмолвишься, что я вернулся?

— Да, мой Лорд. Несомненно!

* * *

— Ты слышал, в этом году у нас будет преподавать Гилдерой Локхарт, — поделился с Гарри информацией Рон. — Такой напыщенный индюк и павлин.

— А я думал, напыщенный у нас Малфой. Неужели кто-то превосходит нашего друга в этом? Драко будет недоволен, что его славу отобрали, — прискорбно проговорил Гарри.

— Да нет же, я серьезно. Ты почитай, — и Рон протянул Гарри новый учебник по защите от темных искусств. — Все девчонки от него в восторге. Даже моя мать.

— Но это же не учебник, это какой-то приключенческий роман с геройскими подвигами… Чему тут учиться? — изумился Поттер листая новый «учебник».

— Вот. А я тебе о чем, — глубокомысленно хмыкнул Рон. — Представляешь, и это пугало будет нас учить.

— Хорошо, что я не покупал эти книги, — скривился Гарри, кидая учебник на кровать. — Такое я не читаю.

— И почему Дамблдор берет на работу всяких… странных людей, — поправил себя Рон, с опаской посмотрев на Гарри. — То Квиррелл одержимый, теперь какая-то напыщенная курица; у нас когда-нибудь будут нормальные профессора?

— Не переживай ты так, подумаешь… Мы и сами неплохо обучаемся, без вмешательства педагога.

Что правда, то правда. Рон с трепетом вспоминал занятия с братьями. Он даже предположить не мог, что обычно беспечные близнецы, которые в основном шутили и бедокурили, могли быть такими дисциплинированными учителями. Они знали, как оказалось, немало проклятий и заклинаний, многое было для Рона в новинку. А когда они подошли к запрещенным, Рон поначалу стушевался и опасался, что их могут засечь и родителей привлекут к ответственности. Но когда Гарри смог наложить на крысу Рона Круциатус, то и тот встрепенулся. Хотя Коросту было жаль. Все же несчастное животное было не виновато в том, что именно на нем решили отработать такие проклятия. Бедолага даже забился в самый дальний угол и отказывался есть. Гарри в принципе это не заботило.

— Рон, а как там Луна? Мы ведь так и не сходили к ней, — раздосадованно заметил Гарри. — Надо ей написать.

— Она в порядке, уверяю. К тому же мы увидимся с ней в поезде, — заверил Рон. — Она не из тех, кто ищет внимания и ждет встреч.

— Да, наверное, ты прав, — кивнул Поттер, складывая в сумку последний учебник по зельям. — В этом году у нас прибавилась астрономия, да?

— Ага, только вот не пойму я, зачем она вообще нужна. Мне вот, например, совершенно нет до нее дела.

— Все уроки важны, все уроки нужны, — мудро заметил Гарри, пафосно подняв палец к потолку. — Да и потом, как по мне, это будет интересно.

— Да ты умудряешься даже на истории магии найти что-то интересное, Поттер, — хмыкнул рыжик. — Ну все, моя сумка готова. Даже не верится, что завтра мы отправимся в школу. Каникулы пролетели слишком быстро.

— Это точно, — улыбнулся Гарри. — Кстати, твоя сестра в этом году тоже идет в школу. Думаешь, она поступит на Гриффиндор?

— А куда же еще? — хмыкнул Рон. — Ну и хлопот не оберемся с ней.

— Да ладно, — отмахнулся Гарри. — Мне главное, брата не проворонить.

— Точно… Джонни?

— Ага. Уже не терпится с ним познакомиться, — ухмыльнулся Гарри. — Я думаю, этот год будет многообещающим.

— Сплюнь… Мне и этого индюка в качестве профессора хватит с головой, — кисло буркнул Рон.

— Спокойной ночи!

— И тебе, Гарри.