Тонкая мантия намокла, по щекам стекала влага; он привалился к стене, тяжело вздохнув. Послышался шелест и тихий манящий шепот, заставляющий вздрогнуть и отступить в тень с палочкой наготове. Джонни старался не шуметь, но, кажется, собственное сердцебиение выдавало его с потрохами. Было страшно, холодно, а здешние подземелья пропитались сыростью. За шиворот попадали капли, падающие с потолка, стекали тонкой струйкой по спине, и становилось еще противнее.

Бабах!

Что-то совсем рядом взорвалось; штукатурка и камень осыпались, осколками и мелкой крошкой падая на голову Джонни, который чихнул, порадовавшись, что вовремя успел прикрыть голову. Из-за поворота показался размытый силуэт; нечеткие очертания утопали в полумраке и поднявшейся пыли. Джонни вжался в стену, дрожащей рукою выставив перед собой палочку. Во рту как назло пересохло, слова давались с трудом. Неизвестный, с хищной ухмылкой и обезображенным лицом, подбирался все ближе, в уголках кривого рта поблескивали капельки крови. Джонни сделал шаг в сторону, стараясь не запнуться.

— Ступефай, — дрогнувшим голосом неуверенно проблеял Уолтер.

Заклинание полетело куда-то в глубь тьмы, рассеяв грязный воздух, но прошло мимо врага. Джонни судорожно вглядывался в полумрак, смотрел неотрывно на то, как фигура в черной, в пятнах и каких-то разводах мантии надвигается на него. Монстр ухмылялся и, казалось, играл со своей новой жертвой — его раздвоенный язык то и дело мелькал в воздухе. Джонни судорожно вздохнул, продолжив отступать назад, пальцами цепляясь за скользкую от влаги поверхность стен. Он оступился, чуть не упав, но чудом удержал равновесие. Джонни не смел сказать что-то, слова встали комом в горле, в ушах звенело. Он с ужасом смотрел в эти глаза янтарного цвета. С легким и таким будоражащим кровь вызовом смотрел в глаза своей смерти. Боялся ли он? Да… он бы соврал, если бы сказал, что нет. Но у страха глаза велики: лишь сейчас он уяснил это так точно, как никогда раньше. И, прежде чем провалиться в небытие, вяло подумал, даже с неким ленивым торжеством, что Поттер проиграл.

— Ты проиграл, — шепнули губы упрямо, а лёгкий сквозняк и звон чего-то железного о камень подхватил сорвавшиеся слова, унося куда-то вглубь подземелий.

* * *

Утро никогда не приносило радости, особенно ему, потому что это означало, что новый день принесет за собой новые проблемы. Снова этот взгляд холодных зеленых глаз и кривая улыбка, затерявшиеся между банальными приветствиями. Джонни уже привык, но все так же яро ненавидел. Пусть Принц больше не лез к нему, не цеплялся со своими наставлениями и со своей глупой навязчивостью… Была ли навязчивость глупой или имела подтекст, Уолтер не знал, да и, откровенно говоря, знать не особо жаждал. Разве что немного.

Сам Поттер был соткан из чего-то идеального, такого терпкого, опьяняющего, и в то же время он был сплошным парадоксом самого себя. Совладав со своим странным даром эмпатии, Джонни все чаще улавливал странную эманацию чувств, исходящих от гриффиндорского принца: тот, по какой-то иронии, испытывал к Уолтеру… терпимость, какую-то не присущую этому мальчику простительность, словно заведомо прощал все ему. Почему? Зачем? Джонни не знал ответа и на привычную внешнюю холодность отвечал неоднозначно, мастерски научившись уходить от прямых вопросов. Как-то так случилось, что тот случай в поезде навсегда изменил что-то внутри Уолтера: глаза уже не горели детской наивностью, не смотрели с тем же восторгом, не делил он мир на белое и черное. Все стало серым, скучным, однообразным. Если бы только не одно но…

Том Роузен начал избегать его.

Джонни удивился, что не ощущал именно от него эмоций, ни чувств, ни каких поверхностных ощущений. Словно он застыл в каком-то нейтралитете, пребывая в гармонии с собой. Это можно бы было списать, что Том боится новой волны гнева со стороны факультета, но нет, все уже давно смотрели на него… пусть не как на равного себе, а как на простого сокурсника, но Том по-прежнему избегал его общества. И это злило.

Второй проблемой стал, как ни странно, светловолосый мальчишка с яркой и лучезарной улыбкой. Жаль, не ему подаренной и адресованной, а лишь одному конкретному человеку. Колин Криви всячески третировал Джонни. Сначала просто смотрел с презрением: искоса, недоверчиво и с некой ревностью в детских голубых глазах. Затем перешел к действиям, устраивая подлости: то зелье странное подольет, то подножку подставит, то и вовсе кидался противными и гадкими словами. Правда, все это за пределами гостиной, зато внутри Джонни никогда с ним не пересекался, словно Криви был какой-то неуловимой тенью его величества. Тенью Короля.

Серость за окном лишь раздражала, раздражали эти радостные голоса и оживленные разговоры, словно люди забыли о той трагедии, что случилась двумя месяцами ранее, словно забыли, что по школе все еще ползает существо, способное убить. Они пребывали в каком-то коконе забвения, радуясь и смеясь за завтраком. Эти тошнотворные улыбки, смех и будничное обсуждение уроков отчего-то раздражали еще больше. Джонни кисло скривился, глядя на накрытый стол, глядя на фальшивое торжество Гриффиндора, ведь это была еще одна победа — победа над соперником, облачённым в зелёную мантию. Хотелось стереть их улыбки, заглушить эту противную радость в их речах, запечатать уста, чтобы молчали. Но почему-то молчал и он.

Как и всегда, Гарри Поттер сидел посередине стола и почему-то хмурил брови, лениво скользя взглядом. От этого взора становилось зыбко, как-то холодно и хотелось убежать, но Джонни со смелостью смотрел тому в глаза и кривил губы. Ему надоело быть пешкой Поттера, он тоже чего-то стоил. И он это докажет!

Доказывать пришлось буквально на выходе из Большого зала, когда Джонни вместе с первокурсниками двинулся в сторону вестибюля с лестницами. Колин Криви и его дружок Айрон притаились за поворотом, чтобы кинуть в ничего не подозревающего Уолтера заклятие «вонючки», но что-то пошло не так: буквально на подходе Джонни лениво скользнул вбок, и заклинание прошло мимо, угодив в профессора Снейпа. Нет, оно не достигло своей цели, так как и профессор не был столь глупым и сразу же выставил щит, отчего бледно-зеленая молния вернулась обратно к отправителям. Джонни злорадно улыбнулся: то ли от того, что смог ощутить детский триумф и веселье и избежал проблем, то ли из-за профессора, так кстати появившегося за его спиной и едва не получившего проклятье. Нет, Джонни вовсе не желал зельевару бед, но его он не любил наравне с Поттером, так как и тот, и другой просто мастерски умудрялись порождать от своих слов в людях ненависть. Хотя нет, Поттер обладал даром убеждения и манипуляций, не иначе, но Джонни не верил ему в начале года, а уж сейчас с новым даром…

Да. Исключительность и новый дар, которым никто не обладал, делали его особенным, опьяняли и дурманили. Джонни, словно дорвавшийся до чего-то запрещённого и такого таинственного, с легкостью читал людей. Он лавировал между одними и с легкостью обманывался другими. Да, он понимал, что не все чувства и эмоции настоящие, но… ведь пока никто не видел и не знал, они казались настоящими. Это стало чем-то вроде игры, чем-то, что недоступно одним, но подвластно ему. Он был неуклюж в своих суждениях и представлениях о людях, беспечно судя их по их же чувствам, что витали на поверхности. А то, что было настоящим, было зарыто глубоко внутри — самое сокровенное — люди прятали в тайник своих душ под тяжелый навесной замок. Джонни еще не умел так глубоко смотреть и вникать, как и не понимал еще того, что взрослые более искусны в притворстве, в своей обманчивой участливости или злобе. Он хотел верить, что властен над этими людьми, что казались хрупкими фигурами на мраморной доске. Он научился передавать свои эмоции, делиться ощущениями: когда кто-то рядом грустил, Джонни посылал тому чувство легкости и участия. Это помогало: пусть слабо, пока еще неумело, но маленькие победы были по-настоящему пьянящими триумфами. Его победа над тем, что он еще недавно считал проклятьем.

День клонился к закату, усталый и сонный Джонни направлялся в гостиную, но вдруг буквально неподалеку услышал тихий плач. Он остановился и прислушался к звуку, исходившему откуда-то со стороны неиспользуемого коридора, где находился заброшенный женский туалет. Джонни наслышан был, что там обитает привидение весьма плаксивой и вредной девочки, но пройти мимо не смог. Чувство любопытства и сострадания преобладали в нем, и он, скинув свою усталость, поспешил посмотреть, что же там происходит.

Над потолком парило привидение: девочка выглядела весьма поникшей, рыдала, с каким-то диким ужасом смотря на раковину. Джонни подошел ближе; его ботинки буквально утопали в воде, а привидение не замечало его. Вой призрака отскакивал от стен, эхом проходя по комнате.

— Эй, почему ты плачешь? — спросил Уолтер, остановившись у кабинки туалета.

Противная вода была холодной, грязной, и воняло тут канализацией, но Джонни это не останавливало, он хотел помочь этому несчастному привидению, хоть пока и не знал чем.

— А-а-а! — закричала девочка-призрак, спикировав вниз и расплескав воду. Джонни недоуменно посмотрел на приоткрытую дверь кабинки, где из унитаза хлестала фонтаном вода. Вскоре привидение все же появилось, вернее, появилась ее голова из бачка унитаза и испуганно посмотрела на Джонни. — Ты кто?

— Я Джонни. Джонни Уолтер, — представился тот, поморщившись от боли в ногах, те начали уже неметь от такой ледяной воды. — Почему ты плакала?

Девочка не спешила с ответом, продолжая с недоверием смотреть на мальчика, затем все же выплыла на поверхность, буквально зависнув над унитазом.

— А ты как будто не знаешь, — раздраженно пробубнила она; ее такие же призрачные очки, казалось, сверкнули бликом. — Конечно. Кому какое дело до несчастной Миртл. Все то и дело ходят сюда, чтобы посмеяться, а монстры ходят как к себе домой! — на глаза призрака навернулись слезы.

— Эй, ну-ну, я пришел не чтобы посмеяться, я… Я услышал твой плач и хотел помочь… если это возможно, — смутился Джонни и растерянно посмотрел на Миртл, покачивающуюся в воздухе, как от ветерка.

Миртл всхлипнула и с грустной улыбкой подлетела ближе, склонив голову к плечу.

— Сомневаюсь, что ты можешь мне как-то помочь, Джонни, — вздохнула она, опустив взгляд. — Я умерла более пятидесяти лет назад и… — она закусила губу и замотала головой из стороны в сторону. — Знаешь, что это такое — одиночество? Нет? А я познала еще в школе… Вряд ли тебе это интересно, конечно.

— Интересно! — поспешил заверить ее Джонни, испугавшись, что она снова уйдет, даже несмотря на свою усталость и то, что ноги уже давали слабину: вода не становилась теплее, он совсем не ощущал, что стоит. — Правда.

Миртл с подозрением покосилась на него и, прочитав что-то в упрямом взгляде карих глаз, хмыкнула, указывая на одну из кабинок.

— Не хочу, чтобы тут прибавилось смертей, — пояснила она, с печалью посмотрев на него.

Джонни зашел в кабинку: удивительно, но тут не было воды, словно именно сюда она не попадала. Он присел на крышку унитаза, палочкой высушил брюки и туфли, затем, наложив легкое согревающее, с благодарностью посмотрел на привидение Миртл. В свете уходящего солнца призрак казался более волшебным и красивым. Что-то чарующее было в этой девочке. Нет, она не была красавицей: круглые очки, чем-то похожие на два больших круга, кривая и тонкая улыбка, два хвостика с ленточками. Джонни находил эту одинокую девочку милой, не красоткой, но с внутреннем стержнем. Он задумался — и правда ведь, как должно быть ей одиноко, а иногда, быть может, страшно. Могли ли призраки бояться? Как говорил отец: «Страх — это жизнь. Мертвым уже нечего бояться, для них все уже кончено». Но, глядя в эти глаза с чарующей дымчатой поволокой, он готов был поспорить, что и у призраков бывает страх. Она боялась, но чего?

— Ты странный, — проронила она, подлетев ближе: он ощутил холод и вибрацию, исходящую от Миртл. Несмотря на то, что о ней судачили, она не выглядела ни глупой, ни плаксивой. Скорее… это было проявление защиты, Миртл никому не доверяла. И Джонни был полностью с ней согласен. — Обычно это место избегают, нет, не только из-за меня. Есть легенда о чудище, что живет тут… И есть свидетель этому — я. А ты не испугался, не убежал, тебе отчего-то стало важным пожалеть призрака. Зачем?

Зачем? И правда… Он сам не знал ответа на этот вопрос. Миртл не давила, не торопила, спокойно ожидала ответ. Ну да, ей-то некуда было спешить.

— Нет, не пожалеть, — скривился Уолтер и, помедлив с ответом, грустно посмотрел на нее. — Какая разница с кем разделить одиночество, Миртл? Живая ты или нет, но… Я тоже, считай, неживой. К тому же, я пришел помочь, а это разные вещи.

— Помочь? — Миртл с кривыми очками даже изумилась, после и вовсе расхохоталась. — Прости, но чем? Если ты, коне чно, не некромант.

— Некро… кто? — Джонни широко распахнул глаза, в полном изумлении уставившись на призрака.

— Ты не знаешь, кто такие некроманты? — спросила вместо ответа Миртл и покачала головой. — Впрочем, неважно! Тебе лучше уйти, Джонни. Здесь небезопасно. Будь на месте тебя кто-нибудь другой, я бы проигнорировала чужое общество. Но ты… Ты хороший парень, и я уверена, тебя столько всего ждет впереди, — с какой-то печалью и обреченностью в голосе проговорила она. — Иди, Джонни.

Но упрямый гриффиндорец не спешил покидать это место, пропитанное влагой, запахом труб и одиночеством. Отчего-то именно здесь и сейчас он ощущал себя нужным, необходимым.

— Расскажи, как ты умерла? — спросил он тихо.

Нет, он слышал что-то о том, будто убил ее тот самый василиск, но как и при каких обстоятельствах, он не знал. Он понимал, что спрашивать об этом девушку, погибшую по нелепой случайности, да еще и в столь юном возрасте, было бестактно, но ему и правда хотелось узнать. Миртл, ошеломленная таким вопросом, открыла было рот, чтобы возмутиться, но, заметив отстраненный и такой потерянный взгляд Джонни, сжалилась и, картинно вздохнув, поправила края своей призрачной мантии.

— Ты правда хочешь знать? — спросила она, ее голос показался каким-то отрешенным, далеким, фантомным. Так умели только привидения — говорить столь потусторонним и не живым голосом.

— Правда.

— Честно сказать, я мало что помню, — прошелестел ее голос. — Помню, тогда была чудесная погода, вот как сегодня. Тепло и солнечно, в этот день я… — она замолчала и, сняв очки, протерла их полупрозрачной тканью юбки. — В школе меня всегда задирали. Меня шпыняли и ненавидели, а я, вот как-то глупо, была влюблена в своего убийцу… — Джонни удивленно приоткрыл рот. — Да, Джонни. Думаю, ты наслышан о Волдеморте, да? — тот вздрогнул, поёжился от произнесенного имени и кивнул. Миртл на это лишь фыркнула. — Когда-то этот темный маг учился тут. В ту пору он был… Хорош? Да, думаю, это то самое определение. Он был красив, со всеми вежлив, никогда не смотрел с презрением и… Думаю, толчком к моей не-взаимной любви оказался день, когда он помог мне. Когда защитил от нападок и, знаешь, у него была такая красивая улыбка, — Миртл мечтательно закатила глаза и улыбнулась своим мыслям, но как-то с печалью и грустью; она вздохнула и вновь посмотрела на Джонни. — Он уже тогда был демоном. Он был монстром, но не для меня.

Джонни во все глаза смотрел на призрака, пытаясь проанализировать услышанное, и сказанное ей никак не укладывалось в голове. Любить того, кто стал палачом уже тогда, в школе? Продолжать любить того, кто убил стольких, кто стал причиной запущенного механизма судеб. Кто убил ее саму. Нет, это невозможно было понять и принять.

Внезапно накатила тошнота, Джонни измученно улыбнулся, словно принимая ее рассказ, а в душе стоял мрак, в душе пустошь; ему бы следовало встать и уйти, но он, с присущей ему твердолобостью, решил выслушать дальше. А дальше было только хуже.

— Я за ним бегала, тенью правда, знаешь, незаметной и безликой. Я знала, что ни за что не обратит на меня внимание, никогда не посмотрит на какую-то грязнокровку. Поэтому мне не было места в его сердце, которое он похоронил где-то под большим дубом у озера. Я трепетно хранила его тайны, как свои, никому не выдавала то, что увидела когда-то. О, нет, не надейся, этого я тебе не расскажу. Я все еще верна своим убеждениям, — словно ее надежда горела вечным пламенем и никак не желала потухать. — В тот день меня снова дразнили одногруппники, знаешь, как обзывали? Плаксой Миртл, — она скривила губы и наморщила носик. — Я бы не придала значения их оскорблениям, но… Его усмешка и этот холодный взгляд, полный презрения, стал окончательным, словно забитый гвоздь в самое сердце… Я не знаю, как долго я сидела тут, вот прямо тут, в туалете. Я помню, что плакала; мои очки тогда упали на пол и разбились, но я не придавала и этому значения. По-моему, была уже ночь, а может, поздний вечер, когда я услышала тихий шелест, шорох, голос… О, я узнала этот голос, но говорил он на непонятном мне языке, что-то словно шипел. Я выглянула, чтобы посмотреть… Все, что я помню, два желтых огромных глаза и тень за этим чудищем. Я узнала в эту короткую секунду, в этой тени, Тома. Темного Лорда Волдеморта! — последнее прозвучало очень уж жутко, словно сам тот-который произнес эти слова. Миртл, впрочем, не выглядела убитой этим горем. Глаза ее горели.

Джонни не сразу придумал ответ. Он все еще пытался понять… как всегда пытался понять других. С призраком оказалось сложнее, чем с живыми. Девушка не выглядела раскаявшейся, не выглядела убитой таким предательством и самим фактом, что ее убийца, тот кого она безнадежно любила. И он задал единственный волнующий его вопрос:

— Но почему же ты не ушла за грань?

Миртл молчала недолго, одарив Уолтера таким взглядом, словно тот сморозил полную чушь.

— Потому что… Я хочу однажды увидеть его в последний раз, — как-то тихо и измученно отозвалась она. — После смерти меня и правда потянуло куда-то, я оказалась в странном месте: это было похоже на большое офисное здание с ресепшеном, и там было много людей. Я простояла там долго, а потом просто попросила, чтобы меня оставили здесь. Когда я вернулась сюда в качестве уже призрака, Том окончил уже школу, — с досадой проронила она. — Я никому не сказала, что это он был тем, кто выпустил василиска, впрочем, он же его и загнал обратно. Вот такая ирония, Джонни. Я, должно быть, утомила тебя своей болтовнёй! — более оживлённо и, словно спохватившись, проговорила она.

— Нет, что ты, — ответил поспешно Джонни, мотнув головой. — Все хорошо. Не прогоняй меня. Плевать мне на этого василиска… Я с ним уже сталкивался, и не раз. Но знаешь, что странно? — спросил он и посмотрел в призрачные глаза напротив. Миртл мотнула головой, вопросительно изогнув бровь. — Если, как ты говоришь, это он вызвал огромную змею, то… Сейчас снова нападения, Миртл. А это значит, что он, вероятно, был в школе! — эта догадка пульсировала в висках, сжимала сердце, а спина покрылась липким холодом. — На стене была надпись, что…

— Ты же не думаешь, что он единственный наследник? — фыркнула Миртл. — Есть немало людей, кто умеет говорить на… как же?

— Парселтанг? — грустно спросил Джонни. — Да, я знаю, но… О василиске и о том месте, как ее назвали профессора — Тайной комнате, — уверен, знает только <i>он</i>.

Миртл заметно сникла, ее плечи ссутулились, а глаза потухли.

— Ты думаешь, что…

— Не утверждаю, конечно, но подумай сама, Миртл.

В следующий миг — дежавю для одной и удивление для другого — послышались щелчок и тихий шорох. Миртл пискнула, прикрыв ладонью рот и энергично замотав головой, чтобы Джонни молчал и не вздумал выходить. Тут послышался до боли знакомый голос, но определить того, кто являлся его владельцем, не получилось. Уолтер встал на ноги и подошел к двери кабинки, пройдя насквозь через напуганную Миртл. Взглянув через узкую щель, он заметил рыжее пятно: это была рыжеволосая девочка — Джинни Уизли со Слизерина. Ее веснушки пылали яркими точками на бледно-фарфоровом личике; она стояла у большой раковины и, что-то прошептав, коснулась рукой мрамора. Раковина стала подниматься ввысь и воспарила над полом. Джонни не мог разглядеть большего, потому и оставалось только смотреть на то, как Уизли, чему-то хмыкнув, бросилась в огромную черную дыру. Не раздумывая, Джонни открыл резко дверь, отчего та стукнулась об стену и стремительно подошёл к обрыву, не решаясь заглянуть. Он слышал шепот, девчачий голос, подобный перезвону. Он все понял. Не глядя на Миртл, Уолтер выскочил из туалета: нужно было позвать на помощь.

* * *

Небольшой парк утопал в яркой, такой насыщенной, до помутнения в глазах зелени; весенняя пора вносила свои корректировки, и вместо скучного серого все окрасилось в яркое, в настолько яркое, что резало взгляд. Подавляя внутреннего зверя, Юлиан проводил задумчивым взором проходящего мимо маггла. Сидящий рядом Эрвин хмыкнул и коснулся его плеча, словно выводя из мира забвения. Юлиан встрепенулся и более осознанно посмотрел на вампира, затем склонил голову набок, чему-то улыбнувшись. Улыбка вышла кривой, неискренней, словно мыслями он был сейчас далеко, не с ним, не тут и не в этом городе, пестревшем буйством красок и жизни. Взгляд блуждал по лицу, что-то высматривал, пытаясь уловить, жадно вырывая этот образ. Эрвин вздохнул и отвернулся — эти гляделки утомляли.

— Ты сегодня слишком задумчив, Юлиан. Что-то случилось? Или должно случиться? — задал волнующий вопрос Эрвин, смотря на вывеску бара.

— В мире есть сотня вещей, о которых захочется думать, — пожал плечами Монтгомери. — Например, я пока не решил, что будет дальше. Вернее, у меня был план, еще до того как я стал вампиром, но… — он покачал головой, криво усмехнувшись.

— И в чем же заключался план? — спросил Эрвин, вновь переводя взгляд на него.

— Поттер!

— Поттер? Это тот мальчик, чье имя на слуху? Тот самый Поттер? — изумился Эрвин.

— Да. Он должен был стать моим адептом… Он стал преемником, заменил меня на Гриффиндоре и, насколько я могу судить, у него пока что все выходит неплохо.

— Это ли не риск? — хмыкнул Эрвин, откинувшись на спинку скамьи. — Почему он?

Юлиан скривился, отводя взгляд туда, где на площадке играли дети, где заботливые мамочки то и дело кружили рядом, словно наседки. В небе царило палящее солнце. Оно не обжигало, как если бы он был все еще человеком, в этом и было преимущество вампира. Он не ощущал холод или жару.

— Он не такой, как все, — просто ответил Юлиан, посмотрев на Эрвина. — Он другой… Знаешь, это сложно объяснить вот так словами, его нужно увидеть. С ним нужно пообщаться. Когда я его впервые увидел, то ощутил, что парень непростой и… Знаешь, в нем и на треть нет того, что все в нем видят. Мальчик искусно меняет маски, он может подстроиться под каждого, стать тем, кем ты хочешь его видеть, а потом… Потом этот демон уничтожит тебя: морально и со вкусом и будет наслаждаться твоими мучениями. Он с виду лишь ребенок, тронь его, и твоя жизнь станет адом. Он мне понравился своей нетипичностью, своим умом и смекалкой.

Эрвин на это скупо улыбнулся, затем и вовсе расхохотался в голос, запрокинув голову; сидящие на тонких и сухих ветвях вороны с противным карканьем разлетелись в стороны.

— Умеешь ты находить себе развлечение, да и людей подбираешь под стать. И что же? — с лукавой интонацией поинтересовался Эрвин, вынув из кармана сигару.

— То! Раньше это имело смысл, я думал, что с помощью Поттера смогу занять хорошее место в этом убогом мире, стать, например, министром, — со вздохом посетовал Юлиан, поморщившись от противного запаха табака. — Сейчас, как ни странно, для меня это уже не играет роли: теперь весь мой смысл — это ты. Знаешь, что забавляет? Я еще до знакомства с тобой столько читал о вампирах, да все это не то, все поверхностно. Глупые люди… — фыркнул он. — Там было написано, что вампиры, подобно волкам, держатся стаей, что верны тем, кого любят. Это бы прозвучало романтично и даже пафосно, если бы только… Все это оказалось чушью.

— Ну… — протянул Дорггис, выпустив кольцо дыма. — Не спеши списывать этого мальчика со счетов, он может нам быть полезен, — ухмыльнулся он, сверкнув белоснежной улыбкой. — Что касается кланов, то… У нас это, знаешь, как у цыган: мы кочуем с одного места на другое, никогда не задерживаемся где-то долго, да и скорее, это не клан, а община. Нас не так-то и много, поэтому мы стараемся держаться коллективом, но есть и одиночки.

— Как ты?

— Как я.

Они замолчали, лениво смотря на то, как погода меняется; как люди, что сидели в парке, спешно начали собираться, как затихали голоса и смех. Стало тихо и серо, словно палитра иссохла и вмиг потускнела. Появились мелкие лужицы, они росли, становились больше, в них отражался свет тусклого фонаря, по какому-то глупому сечению обстоятельств стоявшего тут в одиночестве. Двое парней так и продолжали сидеть на лавочке, но дождь их не касался, изящно уходил в сторону, будто боясь потревожить, нарушить их покой. Тот, что был повыше, чему-то гортанно рассмеялся, запрокинув голову. Второй улыбнулся и магией поднял с земли пыль: она закружилась водоворотом, заискрилась серебром и золотом, скользнула тонкой лентой под скамейку, унося с собой листья.

* * *

Гарри полдня слонялся по школе, избегая друзей. Говорить ни с кем не хотелось, настроение было в упадке. Сегодня для него был особенный день, он бы даже назвал его траурным, это было сравни личной утрате, но в этот день, ровно пять лет назад случилась катастрофа на острове Уайт. Там жил, как выяснилось задолго после, его дядя, который иногда помогал с тратами, как рассказывала тетя. Дядя Карл Эванс был сводным братом Лили и Петунии, был старше девочек, поэтому с девятнадцати лет он жил один. Гарри его не знал лично, да и не видел никогда, но отчего же тогда было так паршиво. Не было такой тоски по погибшей матери, не было такой печали по погибшему — тогда еще считавшимся погребенным — отцу. Катастрофа унесла жизнь ученого. Карл был хорошим ученым, любил науку и присылал Петунии книги по самым разнообразным интересным исследованиям, объясняя это тем, что мальчикам нужно было учиться, получить достойное образование, а потом, когда-нибудь, они бы поступили в его университет. Да, наверное, поэтому Гарри и было жаль.

Этот дальний и призрачный родственник сделал большой вклад в его будущее. Как жаль, что ни Поттер, ни Дадли никогда не зайдут в этот университет. Нет, вовсе не из-за смерти дяди, ведь места для них были забронированы вне зависимости, мертв ли Карл или жив. Просто Гарри не сможет покинуть мир магов. Его не отпустят. Да и что ему, в самом деле, делать в маггловском муравейнике? Старый мир стал ему чужим, стал подобно яду, и Гарри не ощущал уже той потребности в нем. А Дадли… Поттер усмехнулся про себя. Кузен точно не блистал умом. Нет, он не был глупым, просто… Он брал знания хитростью, постоянно списывая, либо выискивая способы выкрутиться. Он не искал путей, чтобы получать знания честным путем, не пропадал в библиотеках, не корпел над книгами, обложившись тетрадями. Ему это было не нужно. Он мог узнать любую интересующую его информацию от других и использовать ее. Поттер и восхищался этим, и презирал одновременно. Сам он хотя бы пару часов в день, но уделял урокам и новым знаниям, впитывал их, и ему иногда казалось, что этого мало и нужно еще, но вовремя себя одергивал. Нельзя быть жадным до знаний, это не та вещь, которую можно проглотить за раз. Это то блюдо, что едят медленно, растягивая удовольствие, ощущая каждый раз, казалось бы, один и тот же продукт, но с разным вкусом.

Он медленно брел по коридору, касаясь ладонью стен, думая о том, сколько же лет стоят монолитом эти стены, сколько же они пережили, сколько повидали, какая древняя магия питает их. Он всегда хотел докопаться глубже, найти этот резерв, найти источник силы, которым питался замок. Эта ветхость и старина, граничащая с принесенной современностью: камушек за камушком они перекликались между собой, вроде и гармонировали, но если присмотреться, они отличались. Он почти дошел до лестниц, ведущих наверх, но заметил, что в темном пролете коридора мелькнула тень. Сначала он подумал на Рона или близнецов, в школе было мало людей с рыжими волосами. В Гарри взыграло юношеское любопытство и интерес, и он, наложив чары тишины, последовал за фигурой, облаченной в черную мантию.

Почти нагнав студентку — а это была именно девушка, — он резко остановился, проследив за тем, как она скрылась за дверью женского туалета. Ему стало интересно, что же она забыла в заброшенном туалете, но подходить вот так близко было бы неразумно. Она сразу заметит слежку. Гарри выждал минуту-другую и уже сделал было шаг, как на него, подобно смерчу, налетел какой-то мальчик. Оба повалились на пол: Гарри просто не ожидал такого внезапного налета, а тот, кто привалился телом сверху, загнанно дышал и со стоном попытался встать. Впрочем, Поттер тоже поморщился, так как сильно ударился локтем.

— Смотри куда несешься, — раздражённо прошипел Поттер, сразу же включая мозги: что делал там этот парень, куда влетела рыжая бестия и почему он так резво оттуда вылетел.

Этим парнем оказался Джонни. Он не менее ошарашенно посмотрел на Поттера, а затем его взгляд сменился на привычный раздраженный, губы сжались в тонкую полоску.

— Уолтер, черт бы тебя побрал, — рыкнул Гарри, встав на ноги и схватив за руку брата, пока тот не улизнул. — Что ты там делал?

Джонни еще упрямее посмотрел на брата, в его глазах Гарри уловил блеск и какое-то дикое чувство страха. Что же он там такого увидел?

— Какая разница? — огрызнулся Уолтер, попытавшись вырвать свою руку, но Поттер держал крепко, словно в тисках. — Сидел я там, отдыхал. Еще что-то? Я спешу!

Голос Джонни так и сквозил холодом, Гарри даже поразился: обычно брат не проявлял подобной вольности характера, а сейчас с чего бы? И куда он так спешил?

— Туда зашла девушка. Кто она и зачем туда зашла? — допытывался Гарри, цепко всматриваясь в карие глаза.

— Тоже посидеть, Поттер. Что за допросы? — буквально прорычав, вспыхнул Джонни. — Она в опасности, нужно сообщить профессорам.

— Так посидеть, или она в опасности? — елейно переспросил Поттер, все еще удерживая брата.

— Поттер, вот серьёзно, шел бы ты, куда шел, — голос Джонни был пропитан усталостью. Видно, не только у Гарри день был не к черту. — Кажется, я нашел Тайную комнату, именно туда ушла и Джинни Уизли.

— Джинни? — изумился Гарри, едва ослабив хватку. — Она знает парселтанг? Джонни, да скажи ты внятно, в конце концов.

— Да откуда же я знаю-то? — вновь вспылил тот. — Я сидел в кабинке, когда она пришла и сквозь щель подсматривал. Все, что я видел, это то, как большущая раковина воспарила над полом, и внутрь тоннеля прыгнула Уизли. Если ты так и будешь меня удерживать, она погибнет!

— Ее право, — пожал Гарри плечами. — Ты никому не скажешь, Джонни. Понял? Ты сейчас же вернешься в спальню и ляжешь спать! Можешь не спать, но из гостиной не ногой.

— Да что ты раскомандовался? Совсем крышу сносит? Она может быть под чарами подчинения! — Джонни со всей силы толкнул брата, и в следующий миг в его руке появилась палочка. — Инк…

— Петрификус тоталус, — опередил его Гарри, хватаясь за голову. — Империо!

Встав на ноги, Гарри, пошатываясь, подошел к брату вплотную, всматриваясь в покрытые поволокой покорности глаза напротив. Он склонил голову к плечу и усмехнулся: из носа тонкой струйкой текла кровь. Ему было плевать.

— Ты сейчас же отправишься в гостиную Гриффиндора, вернешься в свою спальню и ляжешь спать. Ты ни с кем не будешь разговаривать и никому не расскажешь о том, чему стал свидетелем в туалете. Ясно? Повтори!

— Я сейчас же отправлюсь в гостиную… — пустой и отрешенный голос, стеклянные глаза, но вдруг все вмиг поменялось, и Джонни стал собой, стряхивая с себя наваждение. Гарри оторопело уставился на брата, буквально на секунду застыв в недоумении. — Ты что, на мне запрещенные используешь? — пораженно выдохнул Джонни, пошатнувшись. — Твое место в Азкабане, чертов псих!

Гарри быстро вернул себе обладание и замахнулся палочкой, отшвыривая софакультетника к стене. Он подошел ближе, на кончике его палочки искрились огненные всполохи.

— Подраться вздумал? Давай. Предупреждаю, да, я на порядок умнее, и на первом курсе я не сидел у камина за игрой в шахматы, а учился, учусь и сейчас. Я учусь воевать, убивать, я хочу брать противника силой и внезапностью. Когда грянет война, а она грянет, друг мой, ты помрешь. Знаешь почему? Потому что ты ничего, кроме банальных экспелиармусов и ступефаев, знать не будешь. Потому что в школе не учат выживать. Я сам разберусь с Уизли! Не смей никому сообщать.

— С твоими речами да в министерство, Поттер, — криво усмехнулся Джонни. — Я все равно сообщу, понятно? И ты меня не остановишь.

Намереваясь доказать, что он прав, Джонни, опираясь о стену рукой, поднялся на ноги. Но его вновь сильно и больно схватили за руку, а второй рукой оппонент — за горло. Поттер стоял сзади и был чуть выше него, что давало ему преимущество.

— Я просто запущу в тебя Авадой, мой дорогой, — прошептал Гарри. Джонни ощутил, как рука, что на горле, обожгла кожу. Он поморщился, попытавшись вырваться. — Я могу это сделать ночью, пока ты спишь, могу прямо сейчас. Мне ничего не будет, Джонни. Любая магия, творимая в стенах Хогвартса, впитывается в него и не оставляет за собой следов.

— Ну так давай, убей, — просипел Джонни. — Что для тебя чужая жизнь? Что для тебя какая-то жалкая и убогая жизнь людей. Ничто, правда? — Уолтер ощущал, что Поттер лжет: он не причинит сильного вреда ему. Это будоражило. Правда, было так и не понятно, почему именно к нему Гарри так терпим и есть ли эти границы терпения? Что будет, когда тот прекратит опекать его? В том, что Поттер именно опекал, Джонни ничуть не сомневался, потому что тот слишком настырно пытался его защитить. Отчего и почему, не ясно.

— Жизнь вообще ничто, любая, — философски рассудил собеседник за спиной, и тут Джонни ощутил, как его руки сзади чем-то связали. — Поверь, Уолтер. Не тебе со мной тягаться. Ты проиграешь эту битву, так и не успев начать борьбу. Лучше сдаться заведомо до, чем после, когда от твоего проигрыша не будет резона вовсе.

— Ты…

— Пошли, — шепнул Гарри, и тонкая вуаль чего-то шелкового опустилась на голову, приятно обдав холодком. Джонни открыл рот от изумления: это была мантия-невидимка, о которой он только слышал.

Поттер самолично привел его в комнату и напоследок наложил множество охранных чар на дверь. Он также попросил Рона и Невилла посидеть с Уолтером и проследить, чтобы тот не вздумал выйти, и скрылся за дверью.

Вот только Джонни был не из тех, кто сдавался. И уж тем более, Поттер был не прав, что Уолтер слабее. Это игра? Битва? Война? Джонни не знал, как конкретно охарактеризовать эту игру между ними, но точно знал, что выиграет. Чего бы ему это не стоило.

В комнате царил полумрак, на смятых покрывалах лежали ребята: они безмятежно спали, в комнату попадал тусклый свет факела. Дверь была распахнута, а на косяке виднелась здоровая вмятина.