— Долго ещё? В ответ Иен убрал телефон в карман и глубокомысленно посмотрел вдаль. Они стояли недалеко от дороги, посреди сплошь заросшего сорняками поля. Вид отсюда открывался не то что бы охуеть не встать, но ничего так: отлогий берег спускался к речушке, а на другом берегу стеной возвышался лес… Ну, природа, короче. Микки, в общем-то, по сторонам особо не смотрел — домой бы вернуться без лишних приключений, а вот рыжий больно падок был на всю эту хуйню. Наверное, потому и спокойный такой — на его месте он бы сказал пару ласковых Светлане, благодаря которой они битый час ошиваются в каких-то подмосковных ебенях без доллара… кхм, сорри, без рубля в кармане. — Чё она тебе сказала? — Что ты идиот, — вздохнул Иен, разворачиваясь к нему. — Ты ему нос расхуярил так, что у него, говорит, кровь не встаёт… — Всё у него встаёт, — проворчал Микки. — Нехуй было хотелки свои пидорские выставлять там, где не следует. Рыжий заржал. — Ой ли? Пидорские? — выхаркнул он, просмеявшись. — Мик, я уже на улице был тогда. Ты перенервничал, вот и приходит в голову всякое, — с этими словами Галлагер сделал шаг и, положив руку ему на затылок, мягко пожамкал его за шею. — Да что ты, блядь, говоришь! — со злобным разочарованием восклицает Микки и нарочито резко отстраняется. В глубине души он видел здравый смысл в словах Иена, но сдаваться так просто не хотелось. — Господи, да всё, успокойся уже, — Галлагер со снисходительным укором наклоняет голову и растягивает свой широченный рот в чересчур шлюханской улыбке. Микки внезапно бросает в жар, и чего-чего, а прямой связи с жарой тут точно нет. — Ну дак чё, где они? — Едут за нами на такси, — протянул Иен, успокаивающе поглаживая его по плечу. — На такси?.. — Карбюратор полетел, пришлось ловить попутку и на прицепе переть до заправки, вот время и прошло. Ев уехал вместе с матерью, и он буквально сходил с ума последние минут сорок, потому что эта мать не брала трубку, а на здешних дорогах не то что ездить — стоять опасно. Микки знает наверняка, он видел в видосах про ебанутых русских на ютубе — там одну бабу так подрезали, что пиздой на сосну натянуло. Да что там ютуб — они сюда-то в первый день еле доехали с аэропорта. Асфальт был убитый просто в ничто, и, пока Иен блевал в окно, Микки придерживал его капюшон и на чём свет стоит материл краснорожего Валеру — брата Светланы, который их вёз. Неудивительно, что сегодня с машиной что-то пошло не так — этот хер жал сто сорок и едва тормозил на поворотах, Светлане было всё равно — закалённая, наверное, а Ев знай ухахатывался в своём кресле (сразу видны гены), когда мимо них с грохотом проносилась огромная фура с брёвнами. Он в первый раз в жизни поверил в бога, когда выполз из машины вслед за тёмно-зелёным Галлагером и почувствовал под ногами и руками земную твердь. Вот и сейчас, спустя несколько дней, худшие его опасения в виде смятой в хламину «devyatka» и маленького окровавленного тельца под ней не подтвердились, и Милкович облегченно выдохнул. Пиздец неделька выдалась. Началось всё с того, что Светлане приспичило навестить родственников. И хер бы с ней, вот только Ева она брала с собой. «Jenya стал большой, надо показать». Упёрлась — и всё тут, фейковые визы насосала хуй проссыт у кого… А ведь три года назад у этой говнюхи даже документов не было! Классно всё-таки быть одарённой русской шлюхой — трудовой стаж всего ничего, зато связи по всему Саус Сайду такие вещи ей покрывают, что аж завидно. Естественно, Микки не мог допустить, чтобы его пятилетний сын зарезал себя болгаркой, или водкой передознулся, или банально замёрз насмерть — Светлана такого понарассказывала о своём детстве, что даже обычно не впечатлительная Мэнди давилась пивом, когда слушала её. Да и рыжий разнылся — давай, говорит, съездим, хоть немного мир увидим… Увидели. Это была плохая идея. Очень плохая. Вылезли они из машины, значит, а перед ними — сарай. Микки уже хотел было запротестовать, но Светлана вовремя развернула его на сто восемьдесят градусов, и раскинулся перед ним вид на халупу с покосившимся забором (а чего вы ожидали, блядь, от русской семейки, продавшей свою дочь в бордель? Царский терем с расписными ставенками?). Пока Микки, тихонько матеря Светлану, вытаскивал сумки из багажника, вокруг кое-как оклемавшегося Иена собралась разновозрастная сельская аудитория человек в пятьдесят, наверное, и какие-то смелые школьницы начали ворковать с Галлагером на ломаном английском. Тот, офонарев от такого внимания, всё хихикал, плечиками пожимал, и у Милковича нереально подгорело от рев… Нет, Микки Милкович не ревновал его к бабам! Вообще ни к кому его не ревновал. Просто сумки одному было в лом тащить. Кое-как отбив Галлагера от назойливых шлюшек, которые «хонестли-хонестли», «рили-рили» впервые видели «живых американцев» (то ли у русских оборот речи такой, то ли в Светланиной деревне в живых оставались только русские, но лучше бы первое), Микки спихнул на него гостинцы с фастфудом для племянников жены и с огромным рюкзаком за плечами проковылял за калитку, едва не наебнувшись в скользкую грязь под ней. Ев пищал про избушку, у которой не было «курьих ножек, мама, ты врала!», Иен лыбился представительницам женского пола и получал за это от Микки недовольные взгляды, а Светлана тем временем раскланивалась с какими-то бичами, высыпавшими на двор из вышеупомянутой халупы. В следующую минуту Микки узнал, что эти бичи — на самом деле её родственники. Близкие родственники. Батя, babushka, пятеро братьев и странная машина, которую, как выяснилось позже, все вышеперечисленные персоны гордо называли wooazik. Ещё через минуту до Микки дошло, что двое из пяти братьев — на самом деле сёстры, а батя либо слишком русский, либо не очень настроен на приём гостей. Рявкнув на Светлану и потискав Ева (Микки интересно, как малой вообще остался в сознании, приблизившись к такому источнику перегара), он повёл их в дом. Все остальные устремились за ними, перешёптываясь (как будто, блядь, Микки разберёт, чё они там про них кумекают) и переглядываясь между собой. Дружной делегацией они протиснулись в пристройку, похожую на летний флигель, и когда Йен ткнулся со своими вещами в предназначавшуюся Микки и Светлане комнату, родня начала ахать. Валера двусмысленно подмигнул Микки, а братосестра Светланы закрыла Еву глаза рукой. — Peedory shtoly? — хмуро изрёк Евгений-старший. — Чё? — спросил Микки у Светланы, которая, прогавкав что-то отцу в ответ, обернулась к нему. — Говорит, что трахаться вам тут запрещено. — Чё-ё? — тихонько заныл Иен, и Светлана пихнула его локтем в бок. — Ничё. Забыл, куда приехал, милый? Тут вам не Пидорбург. Сказала, не ёбётесь, значит, не ебётесь. Нет у нас тут секса. Нет. Гейского — вдвойне нет, — шипит она, окидывая местных премилейшим взглядом и театрально улыбаясь бате, babushka, братье-сёстрам и на всякий случай wooazik’у (в окне). — Ты ему — троюродный брат. У Микки аж глаза на лоб полезли. — С каких хуёв троюродный брат отправится за троюродным братом на другую сторону планеты в эту дыру?
***
С этого дня начался у них с Йеном гейский пост. Точнее, самая ебанутая неделя в жизни Микки Милковича. Каждый день Светлана таскала их с Евом по гостям, объясняя это необходимостью похвастаться сыном от мужика с американским гражданством, а заодно пустить пыль в глаза своим спившимся одноклассникам. Иен везде следовал за ними и делал тупые селфи со школьницами, поджидающими его на каждом углу, чем дико бесил Микки. В каждом доме повторялся примерно один и тот же сценарий: их радушно встречали, садили за стол, кормили, спаивали, затем начинали ржать сначала над его украинской фамилией, потом — над Иеном, у которого от горячечного количества водки закономерно начинал заплетаться язык (Микки додумался незаметно выплёвывать свою в салфетку). Всю неделю они, возвращаясь домой, ложились в разные кровати, и если Микки более-менее успокаивался к вечеру, когда Евгений — живой, здоровый и незадавленный трактором ложился к нему под бок, то бухому в хламину Йену приходилось делить комнату с не очень бухими братовьями Светланы, двое из которых, кстати, выглядели, как матёрые волосатые медведи из гей-порно. Спать без рыжего в этом страшном, непривычном месте было почти адом. Микки яростно дрочил в вонючем уличном туалете на заднем дворе и молил всех существующих на свете богов, чтоб перемотали время вперёд. Один раз русские повели их в баню. Микки старался не смотреть на окружавшие его мужские гениталии — в особенности на те, к которым прилагались рыжие кудряшки, и всё вроде шло нормально, пока Йена не загнали на полог и не начали хлестать веником. Рыжий лежал кверху булочками и постанывал от новых ощущений, и
у Микки просто моментально, блять, встал.
Взметнулся, как по команде, несмотря на то, что он специально два раза перед этим передёрнул. Выскочив в предбанник, Микки к своему ужасу обнаружил там Валеру, деловито потягивающего пивко из кружки. Тот окинул его взглядом и, заметив, в чём дело, расплылся в широченной лыбе… Так быстро, как одевался тогда Микки, даже в армии не одеваются.
***
И вот этот день настал. Долгожданный, выстраданный всеми фибрами его либидо день.
Домой!
Микки проснулся в распрекрасном настроении. На улице, словно по заказу, светило солнце — в первый раз за всю неделю. Вскочив с кровати, Микки бодрым шагом попёрся к Иену в комнату. Babushka и wooazik сопровождали его подозрительными взглядами на этом скользком пути, но Микки было уже до пизды — всё равно через пару часов их тут уже не будет. Едва справившись с чугунным засовом, Микки кое-как открыл тяжёлую деревянную дверь, чтобы пройти в коридор и обнаружить Валеру, который стоял в недвусмысленном положении перед дверью в комнату, в которой должен был сейчас находиться Иен. Микки чуть не взлетел в бревенчатый потолок на своём горящем пердаке. Сказались недельное воздержание от рыжего тела и головная боль с похмелья. Удар в табло — и пидр вылетает на улицу со скоростью распила бюджетных средств русскими чиновниками. — Да ты, блядь, издеваешься! Милкович рванул на выход за Валерой, сопровождаемый чуть более подозрительными взглядами от babushka, wooazik и кошки по кличке Slabayanaperedok. Выскочив на улицу, он увидел, как Светлана, высунувшись из окна переднего пассажирского сиденья, громко лает на охуевшего Иена, который стоит в непонятках с разинутым до центра Земли ртом. Прежде чем Микки успевает допрыгать до обочины, машина резко трогается с места и скрывается за кустами — только пыль стоит столбом. — Они… Они… — Рыжий беспомощно разевал рот, когда вдруг Светланина родня, стоявшая поодаль, начала что-то тарабарить ему и подошедшему Микки. Микки просто разрывало от гнева, а Иен изо всех сил шевелил ушами в попытках разобрать, что от них хотят. — Кажется, Светлана с братом уехали на заправку и приедут за нами позже… Ну, по крайней мере, я понял, что… — Он шмыгнул, переводя взгляд на толпу сельских школьниц, визжащих с плакатом «GOOdBYE SWEEt BOY» за страшненьким забором. Это было последней каплей. — Мик, я не могу больше. — Ну, пошли пешком, подберут… Микки тоже больше не мог.
***
И вот тащатся они по дороге в ту сторону, в которую, цыкая и качая головами, указали им Светланины братосёстры. Вокруг ни души. Дорога в одну сторону, дорога в другую, а в третью — заросшее травой поле. Солнце уже высоко — припекает, и Микки, преодолев крутой подъём в гору, останавливается, чтобы утереть пот. — Иен. — М? — Рыжий оборачивается на ходу и тоже останавливается. — Устал? — Давай тут их подождём, — с этими словами Милкович сворачивает на обочину, а с обочины — в траву, под раскидистое дерево. Иен вздохнул, отправляясь следом за ним. Скинув свой баул, он достал телефон и начал что-то набирать. — Связь есть? — Сам в ахуе. Пока рыжий разговаривал со Светланой, Микки сидел в тени и нервно сосал травинку, наблюдая за постоянно менявшимися выражениями на лице Галлагера. Тот, стоя поодаль, слушал тарабарщину из трубки и бросал на Микки то недоумённые, то насмешливые взгляды. Наконец, Иен произносит: «ну всё, давай» и завершает вызов. — Долго ещё? Чё она тебе сказала? — нетерпеливо прорычал Микки. — Что ты идиот, — вздохнул Иен, разворачиваясь к нему. — Ты ему нос расхуярил так, что у него, говорит, кровь не встаёт… — Всё у него встаёт, — проворчал Микки. — Нехуй было хотелки свои пидорские выставлять там, где не следует. Рыжий заржал. — Ой ли? Пидорские? — выхаркнул он, просмеявшись. — Мик, я уже на улице был тогда. Ты перенервничал, вот и приходит в голову всякое. — С этими словами Галлагер сделал шаг и, положив руку ему на затылок, мягко пожамкал его за шею. — Да что ты, блядь, говоришь! — со злобным разочарованием восклицает Микки и нарочито резко отстраняется. В глубине души он видел здравый смысл в словах Иена, но сдаваться так просто не хотелось. — Господи, да всё, успокойся уже, — Галлагер со снисходительным укором наклоняет голову и растягивает свой широченный рот в чересчур шлюханской улыбке. Микки внезапно бросает в жар, и чего-чего, а прямой связи с жарой тут точно нет. — Ну дак чё, где они? — Едут за нами на такси, — протянул Иен, успокаивающе поглаживая его по плечу. — На такси? — Карбюратор полетел, пришлось ловить попутку и на прицепе переть до заправки, вот время и прошло. — Ещё бы он не полетел, блядь, — ворчит Микки, вспоминая удаляющуюся на всех парах тарантайку бычарского цвета, которая Микки всю неделю откровенно напрягала. Страшнее русского автопрома, наверное, только динозаврики на русских детских площадках. — Ми-и-ик, — ноет рыжий, поглаживая руками грудь Милковича, и у того всё внутри сжимается от вожделения. — Что? — Давай здесь? — продолжает Иен, лукаво щуря зелёные глаза. Обняв Микки, он другой рукой задирает край его футболки и щупает вспотевшими пальцами его живот. Микки не сопротивляется — у него просто нет сил сопротивляться такому красивому Иену после длительного воздержания, и поэтому он охотно открывает рот, когда рыжий затягивает его в поцелуй. Они падают в траву и с минуту страстно сосутся, время от времени отгоняя надоедливую мошкару. В конце концов Микки понимает, что дальше так нельзя, иначе он спустит прямо в штаны. — Галлагер... Прекрати, — задыхаясь, шепчет он, когда Иен периодически затыкает его рот своим умелым языком. — Мик, я не могу больше. — Девять часов — и мы дома, потерпи немного… — Да у меня щас яйца взорвутся, какие девять часов?! Я даже не дрочил. Микки отстранился и широко раскрыл глаза от изумления. — Что? — Я… Не мог расслабиться. Страшно было там. — бормочет Галлагер, отводя глаза и глубоко вздыхая. Микки тянется рукой вниз и трогает. И правда, не дрочил. — Бля, Иен, ты чё… — растерялся Милкович. Оттолкнув Иена и приподнявшись на локтях, он заоглядывался вокруг. Иен по инерции последовал его примеру. Из живых существ вокруг — только кузнечики, наполняющие своим стрёкотом летнюю духоту, да стадо коров поодаль, метрах в трёхста от них. Когда оба убедились, что людей в этих зарослях в ближайшее время точно не предвидится, рыжая хитрожопина запялился на Микки лукавым взглядом; в глазах у него вовсю прыгали чертята. Милкович сдался. Иен двигается у него между ног туда-сюда-обратно, тычется своим рыжим носом, губами и языком ему в шею, в скулы, в ключицы, кусается и скулит; жара стоит просто невыносимая, но потрясающие узлы внизу живота не дают им отстраниться друг от друга даже на сантиметр. Летят самолёты, расчерчивая ясное небо над ними белыми полосами. На этом фоне потрясающий вид конопатой галлагерской моськи с сумасшедшими глазами заставляет Микки простонать что-то от ощутительности момента; он кладёт ладонь Иену на затылок и тянет его к себе целоваться. Вылизав Микки весь подбородок, Иен отстранился и сменил угол, и Микки забеспокоился: судя по лицу рыжего, до разрядки тому явно быстрее, чем ему. Злостные травинки, суки, колко лезут Микки в жопу. Недовольно зашипев от дискомфорта, он прошептал: — Иен, соберись — ах! — пожалуйста. Я ещё не всё, дай мне минуты три. — Да, хорошо… Хорошо, — задыхаясь, выдавил Галлагер. Зажав рукой себе яйца у основания, он распрямился и ускорил темп. Дело пошло на лад: Иен теперь трахал его жёстко и без сантиментов, как Милкович и любил. Отросшие рыжие пряди прилипли к вспотевшему лбу, губа закушена; Галлагер держался, кажется, из последних сил, чтоб не кончить первым. Микки сладострастно стонал, ёрзая под ним на злополучной траве, и продолжал наяривать себе соразмерно с его толчками. — Щас, щас… Вот уже близко; Микки чувствует, как приближается первая волна, но с головой она его накрыть так и не успевает, потому что Иен что-то увидел вдали и резко остановился. — Блять. — Иен. — Блять! Микки аж зарычал от недовольства. — Иен, ну чё за говно? — Бля, всё… Бля-ать! Пиз-здец! — заорал Галлагер, застёгивая ширинку. Глаза у него были с тарелку размером, поначалу Микки не понял, что его так напугало, и поэтому на всякий случай испугался вместе с ним. В голове пронеслось несколько вариантов, пока он в спешке натягивал на себя трусы и штаны: от зомби-апокалипсиса до недружелюбно настроенных родичей Светланы, с какой-то стати якобы прятавшихся рядом с ними в кустах. — Быстрее… Наконец вскочив на ноги, Микки оборачивается и несколько секунд стоит и беззвучно открывает рот, пока Галлагер обвешивается сумками, которые они сбросили с себя, когда сошли с дороги. Зрелище, представшее пред ним, на несколько секунд выбило его из колеи. — Микки! А по полю гуляли коровы. Ну, как гуляли. Неслись. В их сторону. С протяжно-глубоким, печально-агрессивным мычанием. Пока Микки с отборной бранью пытался застегнуть ширинку, Галлагер тащил его чуть ли не в охапку вместе с сумками, спотыкаясь о кротовьи норы да комья земли, тут и там встречающиеся по пути. Расстояние до спасительной (что, впрочем, спорно) трассы казалось неправдоподобно большим, а мычание сзади подхлёстывало их шевелить булками, что ускоряло не их движение, а движение Миккиных каловых масс к заднему проходу. Милкович откровенно обосрался от страха. Вокруг ни кола, ни двора, ни людей, только палящее солнце над головой, они с Иеном и стадо разъярённых животных, которых русские наверняка накачивают какими-нибудь ГМО или ещё чем, чтобы, если вдруг вражеский десант, те бы быстренько потоптали неарийских засланцев. — Бля!..дь… Это было последнее, что он слышал перед тем, как они куда-то провалились и всё потемнело.
***
Открыв глаза, он понял, что на какое-то время потерял сознание; голова трещала так, словно раскололась на две части. Сморгнув несколько раз, Микки увидел перед собой испуганное лицо Галлагера, который всё это время тряс его за плечо. — Микки! Секунды спустя до него дошло, что они лежат в высоком овраге, закрытом зарослями разномастных кустов. В глазах рябило то ли от яркого дневного света, то ли от рыжей галлагерской головы, склонившейся над ним. — Голова болит? Иен что-то ещё говорил, но Микки не слышал. Тошнота приливами подступала к горлу, а пульсирующая в висках боль просто не давала ему сообразить, что, собственно, происходит. Он что-то глупое сказал, потому что Иен засмеялся. — Да не умираешь ты, ебантяй, — Галлагер погладил его по щеке. — У тебя, кажется, сотрясение. Вставай, там за нами приехали. Рыжий помог ему подняться и на спине ползком вытащил из оврага. Кое-как встав самостоятельно, Милкович увидел, как дородные доярки в
белых
платках и сарафанах стояли за оврагом и насмешливо кривили рты, показывая на них пальцами. Devyatka была неподалёку. Ёбаный Валера, прислонившись к багажнику, довольно покуривал цыгарку; Светлана уже бежала к ним. — Yeblan blyad! Сколько раз я говорила — не ходи в белом в поле, осёл! — заорала она, подлетев к Галлагеру и огрев его смачной оплеухой. — От Палашки все коровы убежали, сучара ты! — Светлана голосила так, словно на Залупнинские Вошки (или как там называлась её деревня) напала армия антипутиноидов, и охнула, когда Микки бросил на неё стеклянный взгляд. — Чё хоть делали-то здесь? — Вкушали виды природы, — слащаво промурчал рыжий. — Микки в больницу нужно. Билеты, наверное, поменяем? Вдруг что-то серьёзное. У Милковича не было сил наградить придурка чем-нибудь потяжелее за такие предположения, и он, ковыляя к машине на его плече, сумел только проворчать: — Доярка хуева…