Не близнецы, но до боли похожие, как две капли воды — и не внешностью, а судьбами, мыслями, бедами. Почти сёстры. В детстве они общались на своей особенной волне, состоящей из шуток и полного взаимопонимания. Иногда, конечно, ссорились — так сильно, что не общались месяц-другой, но всегда мирились, ибо ясно понимали одну вещь.
Поодиночке их не существовало.
От Джордан Чан осталась полуживая тень. Жалкое зрелище. В потускневших миндалевидных глазах видно саму пустоту: бездонную и пугающе-холодную. Пустоту ничем не восполнить — ни чужими людьми, ни сеансами с психологом. Джордан замкнулась в себе. Так легче, безопаснее. Какое-то время она слонялась по знакомым, надеясь на понимание, а в ответ слышала ненужные наставления, надоедающие на пятой минуте. Или, что хуже, ей демонстрировали фальшивую жалость и выдавали типичные утешительные фразы.
«Ох, я так сочувствую!»
«Боже, какой ужас… Она была такой хорошенькой…»
«Ты должна смириться, идти дальше, жизнь ведь не заканчивается! Всё будет хорошо. Время лечит, Джордан».
И все, чёрт возьми, смотрели на неё одинаково — как на побитую бездомную собаку, ослабевшую от болезни.
Джордан послушалась совета: смирилась с бесполезным поиском утешения и пошла дальше
разрушать себя
изнутри.
***
Девочкам с душой на двоих всегда нелегко жилось.
Габриэль Альваренго со временем начало казаться, будто она всего лишь латиноамериканская копия Джордан, а без неё — и вовсе пустое место, зря только живущее. Она не могла отделаться от странного ощущения собственной вторичности, ненужности. Все идеи, возникающие в голове, проговаривались вслух подругой, а Габриэль оставалось поддакивать. В детстве Альваренго спорила, злилась, обижалась, но потом поняла всю абсурдность ситуации. Глупости всё это — бороться с единомыслием.
К двенадцати годам её не раз одолевали кошмары, в которых она, задыхаясь в цепях, пыталась сломать решётку, а по ту сторону злорадно улыбались и дразнили несчастную ключом от камеры. Наяву было точно так же. Катастрофически не хватало воздуха, независимости, но она терпела, терпела, терпела…
Пока однажды её не прозвали «тенью Джордан» из-за поразительной схожести характеров, а также привычки следовать за подругой. Но самое обидное в прозвище было то, что оно олицетворяло безликость и серость, отчасти соответствуя действительности.
Габриэль перестала замечать отличия, вбив установку «Да, я тень. Люди вокруг правы» в голову. А чтобы не возникало желания возражать, она принимала успокоительные — они приятно охлаждали рассудок, затормаживали действия, приводили в порядок нервы. Лекарство отлично помогало и восстанавливало психическое состояние. Небольшой побочный эффект был — почему-то не тянуло к жизни, как раньше — но он должен был пройти.
Встреча в парке, где пахло свежескошенной травой и громко шумели американские лиственницы, перечеркнула всё. Недопонимание, касающееся названий для проекта, случайно переросло в ссору. Джордан опять назвала Габриэль «подражалкой». Чувствуя, как глаза начинает щипать, а изображение размываться, Альваренго опустила голову и тихо сказала:
— Давай я лучше исчезну из твоей жизни. Навсегда.
Горячая слеза упала на острую коленку. Господи, как Габриэль ненавидит показывать чувства, особенно перед ней, и быть такой слабой.
— А разве что-то изменится? — Джордан сложила руки на груди.
Даже здесь она шла впереди, спасибо восточному характеру. Внешне ей удавалось мастерски прятать эмоции.
— Конечно. Станет легче, вот увидишь. Разве ты не видишь, что между нами идёт война? Она закончится, если кто-то сдастся и уйдёт. Мы слишком похожи, чтобы существовать в одном городе. Я очень устала быть подражалкой.
Обилие совпадений сводит их с ума.
— Знаешь, а ты права. Даже влюбляемся в одного человека.
— Поэтому мне так сильно хочется уйти. Извини.
***
Дверь была забаррикадирована.
Джордан гляделась в большое прямоугольное зеркало (двадцатое по счёту; остальные нещадно перебиты) — пристально, сосредоточенно, пытаясь найти себя. А найти не могла. Касалась дрожащими пальцами скул, доходила до острого подбородка — и видела не себя. Две минуты, три, пять… Бессмысленно стоять и ждать, пока реалистичный образ исчезнет. Не отрывая взгляда, Джордан сделала семь шагов назад к белой тумбочке, нащупала маленькую, но тяжёлую шкатулку, и со всей силой кинула её в зеркало.
Господи, как страшно.
Нервная дрожь охватила всё тело, и стало тяжело дышать. В кармане синего комбинезона — Джордан всё неизменно следовала подростковому стилю — лежал коричнево-стеклянный бутылёк.
«Мне тоже хочется уйти».
Оставшиеся десять сильнодействующих таблеток — настоящее спасение от липкого чувства вины. Хотя бы на некоторое время.
***
— Почему ты это делаешь?
— Я скучаю по тебе, Габри.
Не передать, как Джордан скучала по кофейно-карамельному запаху пышных волос и карим глазам напротив. И вот она снова их видит. А вокруг — тишина да благодать, немой пейзаж с нарисованным газоном и ярко-синим небом. Ничего для счастья не нужно. Где-то в сознании мигает мысль: «Это всё ненастоящее, проснись же», но Джордан пытается её гнать куда подальше. Пусть, чёрт возьми, синтетический сон продолжается, и рядом будет милая Габриэль из воспоминаний. На бледно-жёлтом лице появилась тёплая улыбка — впервые за последний год.
Обняв Габриэль, Джордан прошептала ей предательски дрожащими губами:
— Очень сильно скучаю. Прости за всё, пожалуйста. Ты не подражалка. Это же я с тебя всегда брала пример… Чёрт.
Поморщившись от проникающей в сон боли, Джордан потеряла мысль. В сердце пронзаются тонкие иглы, а в висках оглушительно стучит.
— Конечно, прощаю. Прошу, пока не поздно, просыпайся.
— Но мы не умеем жить поодиночке.
Видение становилось зыбким и лёгким — что-то насильно выталкивает перекаченный таблетками организм в реальность и бьёт в грудь током.
Пейзаж тает вместе с Габриэль.
— Джордан. Не заканчивай, как я. Иначе получится, что ты скопировала меня, — Габриэль горько засмеялась. — Слабых не копируют. А ты сильная.
— Нет, я…
Последний удар током, последняя возможность проснуться.
«Такая же».