Пятнадцать суток

У Се Ляня необычайно длинные волосы, рост меньше ста восьмидесяти сантиметров, тёплые карие глаза и три аккуратные полоски на погонах мундира. 

Его обманчивый внешний вид вводит в заблуждение абсолютно всех: от собственных подручных до тех личностей, что входили в его кабинет закованные в наручники. Исключения настолько редки, что капитан Се может по пальцам их пересчитать — он помнит каждый случай. Люди смотрят с насмешкой и непониманием, когда видят его оливковую форму и нашивки на рукавах, и Се Лянь уже давно с этим примирился. Их реакция не бьёт по самолюбию и не ущемляет гордость — она давно стала рутинной будничной суетой, на которую совсем не хочется тратить ни время, ни силы. К тому же, Се Лянь отлично помнит: раньше всё равно было хуже. 

И везде есть свои преимущества, в конце концов. Не так уж и плохо, что его никогда не принимают всерьёз. 

Поэтому он не может скрыть удивления, когда сидящий напротив него господин в просто бессовестно дорогом — наверное, с его месячное жалование — костюме оглядывает его с головы до ног так внимательно, будто пытается просчитать движения соперника перед схваткой, будто на его руках — тонкие изящные браслеты, а не стальные, тянущие запястья вниз оковы. Се Лянь не ожидал. Се Лянь польщён. Он еле удерживается от такого же пристального ответного взгляда, напоминая себе, что не всегда нужно потакать собственным порывам.

А ещё Се Лянь в который раз осознаёт, что не стоило месяц назад так вдохновлённо призывать своих подчинённых к исполнительности. Иногда усердие превращается в страшное оружие.

— Он пытался стащить ту кривую саблю из городского музея! — обвиняюще тычет пальцем Фэнь Синь. 

— И какие-то коралловые безделушки, — флегматично добавляет Му Цин, не поднимая головы от книги и делая вид, будто в самом деле читает её. 

Се Лянь искренне не понимал, как его слова могли произвести на этих двоих подобный эффект.

Преступник дня — Хуа Чэн, если верить документам — смотрит на них совсем не так, как на капитана полиции, несмотря на их намного более суровую, почти враждебную ауру. Его тонкая смоляная бровь скептично взлетает вверх, губы кривятся в усмешке — и, ей богу, Се Лянь его понимает. Их подозреваемый меньше всего похож на человека, который стал бы красть экспонаты из государственного учреждения. Он бы скорее купил их вместе с самим музеем и получил в придачу гору благодарностей от служащих. 

Голова начинает гудеть. Несмотря на весь свой опыт, Се Лянь понятия не имеет, как разруливать такие ситуации.

— Капитан, — снова долетает до него возмущённый голос Фэнь Синя, — он вор! Мы всё видели! 

«У вас же сегодня выходной», — хочет сказать Се Лянь. 

«Вы же должны были просто проводить время с Му Цином», — хочет сказать Се Лянь. 

«Вы не можете приводить ко мне всех, кто вам не нравится», — хочет сказать Се Лянь. 

Капитан Се трагически вздыхает. 

— Господин… 

— Сань Лан, — любезно подсказывает человек — Хуа Чэн, как настаивает и паспорт, и водительское удостоверение. 

Се Лянь не спорит. 

— Господин Сань Лан, — послушно повторяет он, подпирая кулаком голову и старательно игнорируя прямо-таки источающего неприязнь Фэн Синя. — Вы обвиняетесь в покушении на тайное хищение имущества Военно-Исторического музея. 

Обвиняемый серьёзно кивает, но Се Лянь готов поклясться, что видел, как его губы дёрнулись, едва не сложившись в улыбку.

Се Ляню не хочется думать о том, как люди из подобного слоя общества привыкли разделываться с досадными недоразумениями вроде этого. О себе переживать нечего, в какие истории он только не вляпывался, но вот Фэнь Синь и Му Цин… Однако их гость не бросается на них в истерике, не швыряется деньгами — хотя точно мог бы — и в принципе ведёт себя на удивление спокойно и дружелюбно. И, похоже, его искренне забавляет попытка ни с того ни с сего упечь его в каталажку. 

— Показания освидетельствованы двумя сотрудниками нашего отделения, — сочувствующим тоном продолжает Се Лянь, стараясь отвлечься от смешинок, танцующих в глазах незнакомца, и от этого дурацкого ощущения неловкости. — Если вам нужен адвокат, или… 

— Нет-нет, — живо перебивают его, и от глубокого бархатного голоса у Се Ляня по затылку бегут мурашки. Много мурашек. — Всё верно. Гэгэ может записать, что я виновен. 

Торжествующее хмыканье Фэнь Синя не услышал бы только глухой. Но у Се Ляня замершая в сантиметре над бумагой рука, приподнятый уголок чужих губ и сплошной абсурд вокруг. 

— Господин… м-м… Уверен? 

— Абсолютно, — твёрдо заявляет Сань Лан, поудобнее пристраивая на подлокотник руки. — И даже не раскаиваюсь. 

— Совсем-совсем? — неуместная улыбка лезет на лицо, но Се Лянь стойко держит спокойную и участливую мину. Просто потому что представьте, как выглядит дознаватель, весело ухмыляющийся во время своей, на минуточку, работы. 

— Ни капельки. 

Его собеседник, напротив, откровенно дурачится. Кажется, его не заботит ни место, в котором он находится, ни оружие на поясе капитана, ни тёмным облаком кружащая вокруг него недоброжелательность его помощников, которые не поленились отвезти его сюда, проигнорировав редкую возможность отдохнуть. Стянутые в низкий хвост чёрные волосы крупными завитками стекают с плеча, задевая расстёгнутый воротник ярко-алой рубашки, и Се Лянь даже не видит — чувствует — контраст этого человека с ним самим, с его небольшим кабинетом и в принципе со всем тем, с чем он привык иметь дело. 

— Да вы страшный человек, — якобы осуждающе качает головой Се Лянь. 

Вердикт, в общем-то, предельно ясен. Краем глаза он видит, как Му Цин закатывает глаза, и в тот же момент понимает, что на сегодня с него точно хватит.

— Фэнь Синь, Му Цин, свободны. 

— Но как ты… Тебе же… — Фэнь Синь явно хочет предложить помочь ему справиться с очень опасным и непредсказуемым преступником, но Се Лянь действительно уже больше не может. 

— Свободны, — он выразительно указывает взглядом на дверь и почти сразу же чувствует себя слегка виноватым: резковато получилось. 

За хлопком двери, правда, следует облегчение. И внезапно в разы возросшая неловкость. 

— Вы действительно пытались украсть Эмин? — с непонятно откуда взявшимся интересом ещё раз уточняет он, стараясь выглядеть спокойным и невозмутимым. 

— Да, — Сань Лан открыто улыбается. — Но потом передумал, — весело фыркает, — и положил его на место. 

Се Ляню хочется закатить глаза подобно Му Цину, но вместо этого он только любуется чужой улыбкой и аккуратно расстёгивает наручники на бледных руках. Они прохладные, несмотря на духоту помещения — Се Лянь только чудом удерживается, чтобы не положить эти ладони себе на лоб — и очень не похожи на руки обычных бизнесменов, с которыми ему не раз приходилось иметь дело. Скорее, на руки главы какой-нибудь мафии, потому что в представлении Се Ляня всё, что одновременно представляет угрозу и при этом дьявольски красиво, точно относится к мафии. 

— Идите, — он машет в сторону дверей, — там уже, наверное, никого нет. 

— Но гэгэ, я же совершил намеренное злодеяние. Вы что же, отпускаете таких на волю? — Сань Лан — Хуа Чэн, в очередной раз напоминает себе Се Лянь — небрежно разминает кисти и, кажется, совсем не спешит покидать его кабинет. 

Се Лянь сбивается с шага, не дойдя до стола. Оборачивается. Смотрит прямо в лучистые глаза и физически ощущает, как одна за другой исчезают мысли в голове. Боже, до чего он докатился — Цзюнь У был совершенно прав, когда говорил, что эта работа не для него. 

— Вы хотите получить запись в дело и посидеть за колючей проволокой? — неуверенно спрашивает он, чувствуя себя так глупо, как не чувствовал уже минимум лет десять.

— Ну, — Сань Лан делает вид что задумывается, но хитрый блеск в глазах выдаёт его с головой, — а можно без личного дела? 

— Могу посадить вас в изолятор на пятнадцать суток. Хотите? 

— Будет неплохо. 

Брови против воли лезут наверх, и Се Лянь чуть не роняет только что снятые оковы. Градус нереальности происходящего повышается чем дальше, тем больше, но, похоже, кроме него это никого не заботит. И когда его новый знакомый плавым, гибким движением поднимается с кресла, подходит к нему и снова протягивает свои чёртовы руки, Се Лянь как никогда более чётко понимает, что жизнь его к такому не готовила. 

Сань Лан возвышается над ним минимум на полголовы, но в его взгляде нет высокомерия. Когда Се Лянь, наконец, может рассмотреть его в полный рост, мысли начинают метаться от осознания, что так рассматривать людей — неприлично, до чёткого осознания, что с точки зрения физической подготовки этот человек вряд ли ему в чём-то уступит. Но, что самое главное… 

— Я не хочу надевать на вас наручники, — честно признаётся он.

Мужчина напротив него снова мягко улыбается, но согласно кивает. И когда они вместе идут по коридору к блокам, куда обычно помещают за дебоширство, вандализм и пьяные драки, Се Лянь уже даже не пытается понять — просто плывёт по течению, то и дело косясь на своего спутника. Неужели он серьёзно? Сомнения не покидают его ни на секунду: Се Лянь каждую секунду готовится к просьбе остановиться. Остановиться, повернуть назад, «это же шутка, ну вы чего, капитан». Однако… 

— Почетный конвой аж до самых дверей, — Сань Лан лёгким движением комкает чёрный пиджак, небрежно кидает его в ноги, и через мгновение уже и сам сидит верхом на кровати. — Благодарю гэгэ за заботу. 

Задорный и улыбчивый — сейчас ему не дать и двадцати лет — подобрав под себя ноги и скинув ботинки, он сидит на узкой тюремной койке, и Се Лянь всё никак не может решиться захлопнуть железную дверь, отделяющую остающегося в камере узника от остального мира. 

— Сань Лан, должно быть, довольно жадный до впечатлений человек, — неверяще хмыкает он. 

— Не без этого. 

Он смотрит на этого странного и до ужаса притягательного человека ровно пять секунд, а затем резко поворачивается на пятках и вылетает из изолятора. Раздаётся скрежет ключей в замочной скважине, с тихим треском под потолком загорается второй светильник. Между лопатками всё ещё покалывает – как будто Сань Лан до сих пор продолжает смотреть ему в спину. Скулы ощутимо полыхают, и капитану Се мучительно стыдно. 

Он точно знает, что завтра придёт сюда еще раз.