— Арс!
Молчит.
— А-а-а-а-а-а-арс!
Шум из ванной не прекращается. Антон выжидает пару секунд и, недовольно цокнув, набирает в лёгкие побольше воздуха, прежде чем ещё сильнее заорать:
— Арсений, блять!
В соседней комнате что-то с грохотом падает: наверное, какой-нибудь шампунь грохнулся с полки или сам Попов наебнулся. Наконец-то слышится недовольный гундёж, и белая дверь резко распахивается, являя народу раскрасневшееся лицо импровизатора. Антон умилился бы его всклокоченному виду и по-ребячески растрёпанным волосам, если б ему позволяла ситуация.
— Чего тебе? — разозлённо бросает Арс и выглядит при этом так, будто ножкой топнуть хочет.
Шастун, видит Бог, старался держать себя в руках и оставаться в образе серьёзного взрослого, но всё-таки сыпется и начинает глупо хихикать.
— Да бля, Шаст, харе ржать, я пиздец опаздываю!
— Да знаю, знаю, не петушись, — отмахнулся Антон сквозь смех.
Арсений шумно вздыхает и в нетерпении начинает отстукивать только ему ведомый ритм ногой.
— Я спросить хотел, где загран Кьярин, — вспоминает наконец причину своих криков Шастун.
— Я ебу что ли? — Попов разводит руками и смотрит на Антона как на умалишённого.
— Ну так-то должен, — передразнивает его Шаст. — И чё-то много ты материшься сегодня, при ребёнке не ругнись.
— Чья бы корова мычала! — фыркает Арсений и ныряет обратно в ванную за полотенцем.
— Да было пару раз, чё ты начинаешь. И это, ты с темы не съезжай, паспорт где?
Арсений выходит в гостиную, на ходу вытирая волосы махровым полотенцем, которое они, кстати, пару лет назад очень некультурно украли из какого-то отеля в Новосибирске. Точнее, не украли, а одолжили, и не они, а Антон, потому что «да блин, Арс, смари, какое кайфовое!»
— Глянь у меня в тумбочке, может, внизу лежит. А тебе вообще зачем?
— А ты уже решил без дочки лететь, гений? — усмехается Антон и бредёт в спальню.
Дверь отворяется плавно и бесшумно. Свет из гостиной прорезает мрак комнаты, тёплой жёлтой полосой ложась на расправленную постель и стены, обходя долговязый силуэт. На кровати разбросаны игрушки, раскрыта на середине какая-то красочная книжка с большими буквами, и вся эта картина вновь умиляет Антона, словно он не видит её каждый день. Его вообще не перестаёт переёбывать от вида счастливого Арса, от их бесконечных мимолётных, очень нужных касаний, от детского визга и резвого топота, от мягких поцелуев и маленьких пальчиков в волосах, от тёплых и любящих взглядов и нежного шёпота по ночам. Он до сих пор не привык заходить в этот дом, открывать дверь и слышать радостный хохот бегущей к нему навстречу девчушки. Не привык к детским поцелуям в щёку и взрослым, нежным поцелуям в губы, слегка колючим и непременно сладким.
— Ты чего застыл?
Антон оборачивается на звук и сталкивается носом с Поповым. И правда застыл, прям на пороге ещё. Голубые глаза смотрят заботливо и по-доброму, понимают всё. Арсений обнимает Антона за талию и устало кладёт голову ему на плечо.
— Тоже не могу привыкнуть к этому, — почти шепчет мужчина, и у Антона сердце сжимается от его голоса.
Арсу, кажется, и не нужны слова вовсе.
— Я люблю тебя, — Антон прижимается губами к чужому виску. — И её очень сильно люблю. Мне без вас как без воздуха.
Арсений поворачивается и заглядывает в зелёные омуты, словно выискивая в них что-то. Приподнимается на носочках и невесомо касается чуть приоткрытых губ. Антон как-то судорожно выдыхает и прижимает к себе Арса, целуя его крепко, но ласково, сминая родные губы будто впервые.
— И я тебя люблю, Антош, — мягко улыбается Попов в поцелуй и жмётся ещё сильней. — Я бы целовался с тобой и дальше, конечно, но если я опоздаю ещё и сегодня, меня Окс кастрирует.
— Иди уже, блин, а то внатуре не успеешь никуда, — смеётся Антон и звонко чмокает напоследок недовольного мужчину в нос.
Арсений всё-таки скрывается в коридоре, урвав у Антона несколько невинных касаний губами, а Шастун направляется к «графской стороне кровати», как любил её называть сам Попов. Включив наконец в комнате свет, Антон открывает по очереди сначала верхний ящик, в котором не находит ничего нужного, а потом и нижний, где среди вороха бумаг оказывается нужный ему документ в смешной разноцветной обложке.
— Днём с огнём не сыщешь, блин, — бурчит Антон и уже собирается закрыть дверцу, как вдруг его взгляд цепляется за блеснувший на дне предмет.
Шастун тянется за ним и с опаской вытаскивает странный, потёртый ключ на потемневшей цепочке. Он был настолько маленьким, что вряд ли в размере превосходил ключ от почтового ящика. Антон с недоумением разглядывает предмет в руках, смутно догадываясь, какой же замок он открывает.
— Всё, я ушёл! — окликает из коридора Арсений, от голоса которого у Антона всё холодеет. — На обратном пути Кьяру из садика заберу.
— Хорошо! — отзывается Шаст, усиленно стараясь скрыть дрожь в голосе и унять трясущиеся руки.
Хлопнула входная дверь, и сердце Антона ухнуло вниз.
Он помнит. Осознание прошибает насквозь, до дрожи, до шума в ушах. В голове огненным клеймом вспыхивают, как давно забытое воспоминание, три переплетённые буквы, выгравированные на рыжеватой коже обложки.
— Ключ. Бля, — Антон нервно вскакивает и мечется по комнате, остервенело откинув в сторону ставший словно добела раскаленным предмет. Странные, оборванные, обкромсанные слова вырываются из него непроизвольно — не то чтобы за ним наблюдалась привычка говорить с самим собой, но... да. Отчасти.
Шастун начинает выворачивать все шкафы наизнанку, по несколько раз прошаривая в самых тёмных и пыльных уголках. Всё как в бреду ходуном ходит, и его самого из стороны в сторону ведёт, в глазах темнеет и липкий холодный страх по спине пробирается. В висках отдаёт тупой, пульсирующей болью, пока он обыскивает комнаты: спальню, гостиную, кухню и снова спальню — и наконец не добирается до закрытой двери в детскую, от которой так непривычно и неправильно веет холодом. Антон плавно нажимает на ручку и в панике щёлкает выключателем — прямо как в детстве, стараясь прогнать всех жутких монстров, только на этот раз в попытке спугнуть хохочущих демонов души. Вспышкой свет разливается в комнате малышки, и Антон не знает — чувствует, куда ему нужно идти, он слышит этот завывающий голос, от которого их девочка просыпается в слезах посреди ночи, бормоча одно и то же слово. Четыре буквы, два одинаковых слога — из раза в раз, словно в горячке.
Мама.
Шастун садится на колени перед широким комодом, тянет на себя самый нижний ящик, доверху забитый вещами: тут и Кьярины платьица, из которых она уже выросла, и какие-то бесконечные наволочки и простынки, несколько давно пылящихся игрушек. И идеально белая коробка, на глянцевом боку которой широким размашистым почерком выведено просто слово «Семья» с жирной точкой на конце.
Антону стыдно за то, что он делает, и стены на него давят, и осуждающе смотрят картины, и даже в голове голосом Арса гудит обвиняющее «Зачем?». И он не знает, зачем, честно не знает. Это не его, не его дело, и лезть так чужому человеку в душу всё равно, что втаптывать в грязь то шаткое, слабое доверие, что между ними наконец установилось, но...
Но всегда есть одно глупое, дурацкое, разрушительное но.
Антон нагло солжёт, если скажет, что его не задрало обходить слона в комнате: что он не замечает мимолётного, бытового вранья, не замечает увиливаний, не замечает затравленный голубой взгляд во время ссор. И он и для себя, и для Арсения станет последней тварью, лишь бы забыть уже про бесконечную, вереницей через долгие дни тянущуюся, путаную-перепутаную ложь.
Антон выходит из комнаты на негнущихся ногах, с боязливой осторожностью прижимая к себе коробку, и пару раз даже порывается вернуться и оставить всё как было, не ворошить Арсово прошлое, которое он так ревностно оберегает. Антон хочет забыть про свою находку, затолкать в дальний угол сознания, но понимает, что не сможет. Тайны эти ему глотку грызут, и если раньше он готов был с ними смириться, то теперь уже не мог. Только не сейчас.
Шастун садится на постель, крепко сжимает в руке оставшийся на ней ключ и пустым взглядом упирается в приоткрытое окно.
— Прости меня, пожалуйста…
Коробка открыта, и Антон чувствует, как уходит последний шанс сдать назад.
Сверху не лежит ничего особенного, хотя Шастун ощущает неприятное чувство в районе груди. Ворох старых, никому не нужных открыток: поздравления с днём рождения дочери, чуть ниже — с днём свадьбы. Потом стопочка детских фотографий Арсения, пожелтевших и в большинстве своём потрепавшихся. Антон убирает всё это в сторону, особо не задерживая на карточках внимание.
К горлу подкатывает горький ком, когда пальцы парня натыкаются на нежную ткань. Антон догадывается, что кровь отлила от его лица, но всё же расправляет белые кружева, цепляется за умильную простоту и незаурядность одежды, что не лишают её изящества. Он буквально видит, как девушка в этой одежде счастливо улыбается, прижимает к груди благоухающий букет сирени, поправляет русые локоны и целует своего возлюбленного, откидывая мешающие волосы назад. Он видит эту картину как наяву, слишком хорошо представляет себе момент, который даже не застал. Представляет ту безоглядную радость, с которой девушка этот наряд надевала, потому что знал:
это свадебное платье Алёны.
Она же такой и была, Шастун помнит: доброй, простой, светлой, на ребёнка похожа была своей непосредственностью. Он виделся-то с ней совсем немного, по пальцам их встречи пересчитать можно, да и те все до рождения Кьяры были. Потом она как в лету канула.
Антон сглатывает ком и собирается с духом. Бережно откладывает наряд в сторону, разглаживая появившиеся складки, и смотрит внутрь коробки вновь. Под платьем то, что он и искал, но вдобавок к этому ещё и старенькая мыльница с разбитым объективом и запиской, которую Шастун не решается читать. Он берёт в руки блокнот, так тщательно оберегаемый Арсением, и дрожащими пальцами оглаживает кожаный переплёт. Кожа в некоторых местах протёрта, уже далеко не такая чистая, какой была изначально, да и замочек оказывается слегка разболтанным, но одно осталось неизменным — изящная витиеватая гравировка в верхнем углу. Три простые буквы — А, К и вторая А — складываются в чарующий узор. Антон открывает замочек всего с одного поворота ключа и с приливом нежности и ностальгии рассматривает написанные на форзаце три слова, которые он много лет назад выводил на бумаге, боясь что-то испортить даже малейшей деталью.
С праздником, Арс.
И снизу его размашистая подпись с дурацким смайликом на конце - Шаст. Антон улыбается своим воспоминаниям о том дне, когда впервые увидел слёзы счастья на лице Попова. Перелистывает страничку и натыкается на исписанные строчки, где некоторые слова перечёркнуты до нечитаемого вида. Внизу самой первой странички на бумажный скотч приклеена небольшая фотография, на ней Арсений склонился к укутанному в какие-то простыни кульку, а в углу лаконичная подпись: моя Кьяра. Шастун закусывает губу и принимается читать.
04.05.2015
Вчера родилась Кьяра. Моя дочурка, моё солнышко, моя радость. Мне кажется, всё моё счастье сейчас сосредоточено в этом крохотном существе, так наивно глядящем на меня своими широко распахнутыми голубыми глазами. У неё правда невероятные глаза, а ещё очень смешное сморщенное розовое личико. Я видел её не так много времени, но когда увидел впервые — в голове взорвалась целая чёртова Вселенная. В ней вся моя жизнь, весь смысл в ней. Очень тяжело свыкнуться с мыслью, что я стал отцом. Папой. Аж в груди щемит.
Когда Антон дарил мне этот блокнот, он, кажется, пошутил что-то про дневник девочки-подростка, а я, кажется, что-то ему ответил. Может, сказал что-то про гравировку (невероятную, кстати), а может отшутился как обычно. Я не помню.
Я себе противен. Сейчас мои мысли делят только два человека, и один из них явно не должен в них быть. В палате лежит моя жена, мать моего ребёнка, а я думаю не о ней. Я думаю о солнце в светлых волосах, об искорках в зелёных глазах, о широкой ясной улыбке, и всё это не её. Мне так стыдно, что хочется вздёрнуться на какой-нибудь люстре, да совесть не даёт.
Хочу вновь увидеть Кьяру. С ней всё становится таким простым.
У Антона мурашки по телу бегут, в горле пересохло моментально. Он пробегается быстро взглядом по следующим страницам. Какие-то записи совсем коротенькие, некоторые занимают не одну страницу. Написаны они все, несомненно, Арсом, почерк один, но всегда немного другой — то наклон сильнее, торопливей, то буквы размашистей, то, наоборот, мелкие, убористые, почти бисерные, и растянутые какие-то, словно панические. Через раз попадаются вклеенные неаккуратно, но бережно, небольшие фотокарточки, однако Антон старается не цепляться за них сразу и принимается читать дальше.
14.06.2015
Пишу, пока не уснул. Малышка не спит ночами уже целую неделю, мы с Алёной уже постепенно сменяем режим дня на ночной. Бесконечные истерики и слёзы радости не добавляют, но мне очень нравится видеть Кьярину улыбку, даже если она всю ночь беспрерывно кричала. Алёна устаёт ужасно, но вроде держится. Хочется что-то ей сказать, но нет сил.
Шоу подаёт жалкие надежды. За два с половиной года интерес к нам уже поостыл, но сейчас словно второе дыхание открылось. Стас говорит, что такими темпами к концу года мы уже будем записывать первый выпуск в Главкино. Впрочем, он говорит так уже третий год подряд, однако в этот раз мы почему-то верим.
01.09.2015
Проходил сегодня с утра мимо какой-то школы и случайно заглянул на линейку. Подумал о том, что однажды буду стоять тут с Кьярой.
Через неделю снова поеду в Москву, будем пробовать новую игру. Немного боюсь, если честно, надеюсь, будут не шокеры. Не хочу на себе проверять устойчивость к электрическому току, честно говоря, но Стас говорит, идея огонь.
Я люблю своё дело. Театр, как бы я им не дорожил, уже теряет свою былую красоту, я всецело отдаю себя в импровизацию. Мы с парнями отдаёмся своему делу по максимуму, не спим ночами, живём на два города, без конца разъезжаем по этим техничкам, и почему-то теперь, спустя долгие годы, чувствуем, что скоро конец. Конец этим трём годам упорной подготовки, мозговых штурмов, бессонниц и споров. Однако начало самого масштабного шоу в нашей жизни. Меня так кроет от мысли, что этого может просто не случиться, что мы не дойдём пару шагов, плюнем, бросим. Но смотрю в глаза Антону, Диме, Серому, да тому же Стасу, и вижу такой огонь, что понимаю — не выгорит. Не перегорим.
Шастун расплывается в глупой улыбке. Это только начало их пути. Ещё до Команд, до многочисленных туров, до череды выпусков и сезонов, до них. Ностальгия приятная, нежная, даже сладкая отчасти. Было что-то магическое в том времени, когда они мотались из Воронежа в Москву и обратно, когда из раза в раз устраивали разбор полётов, когда придумывали новое и отметали старое, когда ссорились и когда смеялись. Прав был Арс — не перегорели.
13.10.2015
Алёна стала нервничать. Ей не нравятся мои постоянные поездки в Москву, которые я и без того максимально сокращаю, чтобы быть рядом с ними. Пока что всё относительно спокойно, но я боюсь, во что это может вылиться.
Антон спросил, как я себя чувствую. Я сказал неплохо, мол, семейная жизнь отнимает много сил. Тяжело было смотреть в его чистые и глаза и не прошептать в бессилии: паршиво.
11.11.2015
Кьяра сказала своё первое слово. Папа.
Алёна, конечно, рада, но явно обижена, хоть и старается не подавать виду. Я же стараюсь не выглядеть чересчур уж счастливым. Получается у нас с ней откровенно херово, честно говоря.
22.12.2015
Не верю, что это случилось — мы пробуем снять пилот. Парни на взводе, Серый, вроде, самый спокойный, не считая Паши, конечно. Антон паникует жёстко, мы все его успокаиваем. Я правда надеюсь, что мои слова ему хоть как-то помогут. Завтра вновь почувствуем себя под прицелами камер, только на этот раз по-настоящему, без права на ошибку. Боюсь, что всё испорчу, что меня не подхватят, но смотрю на всех этих людей и понимаю — зря. Рядом с ними я не боюсь оступиться, да даже упасть не боюсь. С такими друзьями рядом только вперёд идти.
Со временем стало проще глушить чувства к нему. За жизнью с Алёной и правда забываются такие мелочи.
23.12.2015
(фактически, уже 24, но кого это волнует)
Первый выпуск официально отснят. На деле, конечно, материала отснято гораздо больше, но первый же самый главный. Кому какая разница на этот третий, седьмой, сто пятый, когда есть первый?
01.01.2016
Говорят, как Новый год встретишь, так его и проведёшь. В принципе, я только рад. На руках Кьяра, под боком Алёна, по телевизору Владимир Владимирович, на столе оливье, а внутри шампанское. Слишком правильно, что аж тошнит, живот спазмом сводит.
Пусть моим секретом будет то, что я отправлял на балконе дрожащими пальцами обыденное «С Новым годом, Шаст!» и с недопустимым трепетом смотрел на экран и радостно читал ответное «С новым счастьем».
29.01.2016
Напился в каком-то баре, сижу в гостинице, пишу. Москва меня или ненавидит, или обожает, потому что каждый раз доводит меня до этого ёбаного состояния полуистерики. Я занимаюсь самобичеванием ежесекундно. Я ненавижу себя за то, что чувствую.
Я не помню, когда это началось. Мы же с самого начала грызлись, как собаки, цапались, ссорились, нихуя у нас не получалось. Бесил он меня страшно, просто пиздец. Потом как-то вся эта хуйня псевдоподростковая на второй план отошла, работа стала важнее, приоритеты расставили нормально. А там как-то и сходиться начали постепенно, аккуратно подходить друг к другу, пробуя, обжигаясь, пытаясь, когда-то даже оступаясь, но пытаясь-пытаясь-пытаясь.
А потом по щелчку. Как, сука, в фильме.
Я даже имя его произнести боюсь в голове лишний раз, чтобы не заставлять сердце трепыхаться в предсмертных конвульсиях. У меня из-за него развилась ёбаная аритмия. Я приказываю себе, как побитой дворняге, держаться от него подальше, глушить эти нахер никому не нужные чувства, потому что любой его взгляд меня как ножом раскалённым режет. Но я же мазохист, его взгляды ловлю, касаюсь его рук, стараюсь быть ближе, потому что сознанием хоть и нахожусь на другом конце планеты, а душой к нему припаян намертво.
Он же видит всё, я знаю. Зачем он молчит? Зачем он делает мне больно? Хотя, что больнее — жить его редкими улыбками и изнутри себя в кровь расцарапывать, или же получить отказ и рассыпаться как бедный карточный домик? Я же не строю воздушных замков, я всё понимаю, не тупой. Нам вместе нельзя, нам противопоказано.
А в голове всё антонантонантонантон
05.02.2016
Я пиздецки счастлив.
Антон ушёл в душ, и пока у меня есть хоть немного времени, я пишу. Теперь я таскаю этот блокнот в каждую поездку, даже если она на один день, на случай если вдруг башню снова снесёт и все мысли будут забиты Шастом.
Сегодня была премьера первого выпуска Импровизации. Собрались все вместе на студии — в тесноте, да не в обиде. Дима даже Катю с собой привёл (она замечательная, кстати). Серёга, как обычно, в своём репертуаре — скупил половину РосАла, ибо, по словам армяна, такое событие раз в жизни, и не пить в такой день «ну просто грешно, мужики, вы чё!». А сам-то не пьёт, придурок (я честно любя!). Стас наконец-то отвлёкся от бесконечной суматохи, в которой он закрутился, и заметно повеселел, да и Окс была совсем не такая загруженная, как обычно, а расслабленная и солнечная, как раньше. Антон, впрочем, как и всегда, был похож на маленького ребёнка. Бесконечно хохотал, чё-то шутил постоянно, болтал без умолку, заставлял всех улыбаться и смеяться вместе с ним. Смотрел на всё вокруг с таким детским восторгом, так светил ярко, что даже слепил. Я, наверное, тоже изменился, потому что сам ощущаю это чувство внутри, будоражащее такое, живое, бурляще-кипящее. Не было пьянящей эйфории, было только тепло какое-то близкое, родное, что ли, и свет изнутри.
Признаться честно (а мы же тут только за честность), у меня аж глаза заслезились. Ни за что не смогу описать то, что испытал, когда увидел себя и ребят на экране. По-настоящему, честно, с нашими дурацкими шутками и нелепым смехом. И, правда, я уже хочу пережить этот день снова, хоть он ещё и не закончился. Попасть бы сегодня в день сурка.
Кстати, интересное обстоятельство — я у Антона. Когда наши посиделки совсем уж затянулись, и вечер стал уже походить скорее на ночь, я обмолвился, что мне ещё нужно заехать и заказать номер в какой-нибудь гостинице, а то на студию я приехал прямиком с вокзала с рюкзаком наперевес. Все сразу запротестовали и начали звать к себе переночевать, и я отнекивался долго, пока не согласился — к Шасту.
Вот сижу теперь.
Мне у него нравится. Квартира съёмная, конечно, на пару с Позом платят, и живут они тут нечасто, но чувствуется, что это их дом. Правда, наедине с Антоном я всё чаще думаю не о том и всё реже вспоминаю про ту, что ждёт меня в Питере. Не про Кьяру, нет, конечно — про моё солнышко я не забываю ни на секунду.
Вода выключилась. Видимо, скоро выйдет Антон. Сейчас будет о чём-то говорить и шутить свои дурацкие шутки, а после заливисто смеяться с моих, ещё более нелепых и глупых, чем его. Запрещаю себе думать о чём-то кроме семьи, когда я рядом с ним, но мозг отключается и только сердце сильнее работает.
Шастун судорожно вздыхает и переводит взгляд на прикреплённую к странице фотографию. С глянцевой бумаги на него смотрят его друзья из прошлого — улыбаются, кривляются, смеются, машут руками и даже ногами, едва умещаются в тесные рамки карточки. На фоне едва-едва заметна старая заставка Импровизации, но Антону и не нужна эта деталь, чтобы вспомнить тот момент из уже словно такого далёкого прошлого. Они на фото такие радостные, что Шастун словно окунается в то мгновение, чувствует тот всеобъемлющий свет. Он словно слышит это хоровое, но нестройное «Импровизация!» от ребят и самого себя. Однако от осознания, что Арс уже тогда вот так, Антона крупной дрожью пробирает. Шаст помнит себя в то время, какой он был, что чувствовал, как стеснялся странных мурашек от прикосновений своего коллеги, но даже представить себе не мог, что ровно тогда этот самый коллега чуть ли не погибал от распирающих его эмоций.
02.04.2016
Когда я в Москве, я весь отдаюсь работе. Находясь в Питере, я в Кьяре без остатка. Алёны в этом всём нет и, кажется, никогда не было; а она же не глупая и всё видит.
Ужасно ненавижу себя за чувство жалости к своей собственной жене. От своих же мыслей тошно, но никуда от этого деться не могу. Стараюсь выкраивать время и для неё, но всё не то. Она хорошая и, безусловно, заслуживает гораздо большего, чем я. Самое ужасное это то, что она, блять, молчит. Смотрит на меня своими пустыми грустными глазами постоянно и молчит.
Алёна ухаживает за дочерью, несомненно, но смотрит она на неё таким безжизненным взглядом, что меня даже пугает. На самом деле, я начинаю переживать за неё. Её эмоциональное состояние, которое я списывал на обыкновенную усталость, стало ещё хуже, и я правда не знаю, что с этим делать. Я хочу ей помочь, но понимаю, что мы уже давным-давно друг другу далеко не близкие люди, и моя поддержка ей не в радость.
03.05.2016
Моей малышке год. Она уже уверенно стоит на своих пухленьких ножках и весело лепечет всякие глупости. Время мчится с такой пугающей скоростью, что становится страшно. Боюсь не успеть, упустить. Не сказать нужным людям нужные слова, пропустить дорогих людей или променять их на кого-то ненужного, просто не разобравшись. Боюсь разменять свою жизнь на жалкое существование.
23.09.2016
Алёна стала кричать. Я понимаю, почему, я прекрасно всё понимаю. Я знаю, какая же я на самом деле мразь, и я хочу вырвать это знание из своей души с мясом и кровью.
Пока что все наши ссоры напоминают обычную бытовуху, но я знаю, что это продлится недолго. Я умоляю Алёну сходить к какому-нибудь врачу, потому что правда переживаю за неё. Её состояние уже давно не норма, это очевидно, но она приходит в ярость от моих слов. Она кричит так резко, больно, с надрывом, и все её слова ножом режут, потому что она говорит только, сука, правду.
— Где ты был со своей грёбаной заботой год назад?!
— Прекрати делать вид, что тебе не наплевать на меня, Арс!
— Умоляю, оставь меня, нас, уйди, только не играй в семью.
Я успокаиваю её, сдерживаю истерики, прошу выслушать меня, целую много, но редко в губы, потому что не могу себя пересилить. Она вырывается, трепыхается в моих руках как подбитая птица, но усмиряется. С каждым разом она распаляется всё сильнее, и, кажется, ещё немного, и она перейдёт черту, после которой мы оба уже не сможет жить как раньше.
30.09.2016
У Алёны послеродовая депрессия. Я не мог поверить очень долго, особенно если учесть, что Кьяре уже больше года, но мне сказали, что «случается всякое, молодой человек». Чтоб их. Ещё говорили, что симптомы совершенно очевидны и ситуация довольно запущена. О причинах предпочли не спрашивать, однако довольно прозрачно намекали на опасность происходящего.
11.11.2016
Ира Кузнецова теперь девушка Антона.
Блять. Я так его л
01.12.2016
Я пытался оградить себя от общения с ним, но он не даёт. Да я и сам не могу без него, сердце ноет. Он, кажется, слишком близко. Умоляю его, чтобы он перестал, но он не слышит моих молчаливых молитв.
Серёжа, кажется, начинает что-то подозревать, и мне даже страшно представить, что конкретно.
Алёне вроде бы лучше. Она стала даже как-то чаще улыбаться, даже смеяться. Я правда рад этому. От моих вопросов о том, что говорит врач, она уходит, но я думаю, что это всё-таки что-то личное.
19.04.2017
Сегодня день рождения Антона, и я сорвался ради него с какого-то там мероприятия. Хочу увидеть его счастливые глаза.
Антон глупо улыбается, когда вспоминает тот момент. Это было раннее утро, он открыл тогда дверь своей воронежской квартиры, проклиная ненавистную трель звонка, и первое, что он увидел в дверном проёме — цветы.
— С восьмым марта, принцесса, — нелепо пошутил тогда Арс, расплывшись в такой искренне счастливой улыбке, что в полумраке подъезда пришлось зажмурить глаза из-за слепящего света изнутри мужчины.
Они стояли и пили чай на балконе, смотрели на просыпающийся Воронеж и улыбались-улыбались-улыбались. Антон уже не помнит, о чём он думал в тот момент, когда переплетал свои пальцы, свободные от колец, с длинными и слегка холодными пальцами Арсения. Помнит только, что тогда это было нужно.
Шастун смотрит с грустной полуулыбкой на фотографию посередине страницы. На ней он сам, улыбается в камеру, жмурится от яркого утреннего солнца, слегка заспанный и до чёртиков счастливый. Сверху дата: 20.04.2017. Снизу краткая подпись — Как же я в него…
23.04.2017
Алёна в ярости. Она била посуду, рыдала, визжала, осыпала оскорблениями, снова рыдала, билась с истерике, царапала себе кожу, била меня в бессилии и плакала с такой болью, что внутри всё в узел сворачивалось. Сижу у Кьяры в комнате, слышу горькие всхлипы жены за стеной, её завывания и хриплые стоны.
— Я хочу, чтобы ты любил меня! Почему, что я тебе сделала?! Почему он тебе важнее, чем я? Зачем он тебе, Арс, нахера он тебе, я не понимаю, Арс, не понимаю, слышишь…
Кьяра во сне особенно милая. У неё так легко трепыхаются светлые реснички. Она очаровательно сопит и слегка сжимает мой палец. В её кудрявых светлых волосах треплется свет ночника, а на постельном белье маленьким мокрым пятнышком выделяется след от скатившейся с моих глаз слезы.
— Я не хотела этого ребёнка, и, просто признайся, ты тоже. Ты предложение-то только после новости о моей беременности сделал, потому что это правильно, так надо. Я думала, что если ты больше не любишь меня так, как раньше, то ребёнок всё исправит. И я даже поверила, представляешь? Какой бред, правда, Арс? Я думала, что ты вновь полюбил меня, но ты любил лишь свою дочь. Ты окончательно забыл о моём существовании, мне не вернуть тебя. И ладно, Господи, я готова смириться с этим: люби Кьяру, не люби меня. Я тоже обожаю её, но, видимо, даже тут я преуспела меньше, чем ты. Арс, ты от неё просто без ума, это невероятно. Я всё пойму, всё стерплю, потому что влюблена в тебя как в первый день. Но я не могу принять тот факт, что ты любишь его.
Пришло сообщение от Шаста. Фотка из самолёта. Воронеж-Москва. Прислал ему, как дочка держит мой палец во сне. Мой бесконечный рейс Кьяра-Антон.
03.05.2017
Кьяре сегодня два года. Весь день провели вместе.
Ходили по парку, гуляли, ели сладости и с такой заботой и гордостью смотрели на нашу любимую бойкую девчушку, что я подумал: мы всё-таки хорошие родители. Кьяра растёт невероятной девочкой, смышлёной и весёлой. У неё всё такие же кудрявые светлые волосы и пронзительно голубые глаза.
Алёна не смогла сдержать слёз. Мы стояли в обнимку под ветвями какого-то шумящего листьями дерева и смотрели на звонко и по-детски визгливо смеющуюся Кьяру, которая играла с какой-то пушистой собачкой.
Я всё же люблю свою семью.
20.05.2017
Неожиданно отпраздновал день рождения в Москве. С моего тридцатичетырёхлетия прошло ровно два месяца, но отчего-то это никому не помешало. Мне даже кажется, что они просто перепутали дату. Впрочем, мы действительно не виделись кучу времени — становится всё сложнее иметь возможность встречаться вне работы, и это не расстраивает, но будто бы слегка угнетает.
Ребята подготовили сюрприз, вломились с утра пораньше ко мне в номер с тортом. Давно я так не радовался своему дню рождения, особенно столь запоздало, надо признаться. Днём позвонила Алёна по видео и сказала, что Кьяра уже очень скучает.
У Антона по спине бегут мурашки. Почерк в следующем абзаце очень сильно изменился, стал наклонным и торопливым. И Шастун прекрасно понимает, почему.
Пока я писал, в дверь резко постучали. На пороге стоял Антон. Я не понял, что произошло, но мы опустошили весь мини-бар и несколько часов сидели на балконе, разговаривая и забыв напрочь про лёгкую майскую прохладу. Я не помню, как это случилось, ничего не помню, но руки до сих пор дрожат. Мне так страшно, невероятно страшно, я боюсь самого себя. Шаст говорил про Иру, про меня, а потом как-будто бы щёлкнуло что-то внутри. У Антона оказались очень мягкие губы.
У меня сердце до сих пор стучит как бешеное, и уже хочется выключить его нахер. Меня никто так не целовал, я никого так не целовал. Нам словно тормоза сорвало, вообще ничего не чувствовали, кроме этого пугающе желанного «нужно». Нужно его всего, нужно сейчас, нужно до дна. Я в нём тону просто. Готов целовать его вечность, трогать его руки, смотреть в его глаза, путаться пальцами в его волосах. Ничего не хочу знать, кроме него.
Как же я его л
Запись резко обрывается: конец буквы л резко подскакивает и съезжает по всей строке. Антон тогда проснулся и спросил у Арса, что он делает. Шастун помнит, как удивился тогда, но вопросов особо не задавал. В тот момент он от счастья себя не помнил. Притянул к себе мужчину, зарылся носом в тёмные волосы, обхватил длинными конечностями и что-то бормотал в полудрёме о том, как же Арс ему нужен. Как кислород в лёгких. Что ему без него не дышится просто. И Арсений улыбался ему в грудь, выхватывал иногда с его губ слова поцелуями или глубоко в глаза заглядывал.
— Что будет с нами теперь? — спросил тогда Арс, нежно переплетая их пальцы.
— Я буду любить тебя, — не задумываясь ответил Антон.
30.07.2017
Моя жизнь состоит из перебежек между Питером и Москвой. Я не могу назвать Петербург единственным своим домом, пока есть наша студия, в которой всегда шумно и весело.
Не могу я без Импровизации. Без Стаса, которому всё как с гуся вода, без Димки с его тонкими шутками и материнскими наставлениями, без Оксаны с её нежностью и трепетной заботой, без вечно заводного и родного Серёги. Без Шаста.
С Антоном всё вообще удивительно. Мы ловим не минуты — секунды друг с другом, целуемся в любой свободный момент, словно подростки, прячем нашу любовь от всех. Разъезжаемся потом — он к Ире, я к Алёне — и вновь встречаемся, как впервые. Все следы на шее я вечно прячу, он не показывает Кузнецовой расцарапанную спину.
Тайна душит, но жить, зная, что в любой момент тебя ждёт любимый человек, невероятно.
13.08.2017
Я немного не понимаю, что происходит с моей жизнью.
Импровизация стремительно набирает обороты, мы летим с какой-то поистине нереальной скоростью; я просто не успеваю за жизнью. С Антоном всё настолько чудесно, что я даже не верю. Это так похоже на сказку, что становится жутко. Я так боюсь, что однажды всё это закончится, что Антон отвергнет меня, скажет, что всё это было ложью. Что не любит меня. Я же его не заслуживаю. Антон золотой мальчик, солнечный человечек. Я не достоин его поцелуев и робких касаний, его доброты и любви. Такое абсолютное счастье не длится долго.
Ещё сильнее меня настораживает Алёна. Она в прекрасном расположении духа, от прежних истерик не осталось и следа, и хоть в её серо-зелёных глазах иногда мелькает та странная, далёкая тоска, внешне она совершенно довольна жизнью. Я чувствую, что она врёт, и я очень хотел бы поговорить с ней, потому что она всё ещё дорога мне, несмотря ни на что. Да, мы совершили много ошибок, но, разговаривая недавно с Антоном, я вдруг подумал, что мы можем всё исправить.
06.09.2017
Два дня назад была наша с Алёной годовщина. Не свадьбы — та была весной, — а нашей с ней первой встречи.
Я решил сделать ей сюрприз и впервые за долгое время отвести в какой-нибудь дорогущий ресторан. По дороге из аэропорта купил букет роз, хотел обрадовать её своим внезапным ранним появлением.
Когда я зашёл домой, меня оглушила тишина. Первым делом я зашёл к Кьяре, но она мирно спала. У двери в нашу спальню повеяло мёртвым холодом. Моя жена лежала на кровати и не дышала.
Алёна покончила с собой.
Шастун резко захлопывает блокнот и рвано вдыхает воздух через крепко сжатые зубы. По щекам почему-то текут слёзы неконтролируемым горячим ручьём, и Антон чувствует, как в бешеной истерике заходится его сердце.
Алёна Попова, мать Кьяры и покойная супруга Арсения. Совершила самоубийство.
— Этого, блять, не может быть, — испуганно шепчет Антон и хватается за голову.
В голове проносятся первые дни после смерти Алёны. Арс пропал тогда со всех радаров, никто не мог выйти на него, даже Антон. Он появился спустя почти две недели в студии с одной фразой — Алёны больше нет. Все опешили в ту секунду, смотрели на мужчину стеклянными глазами и не могли понять, за что жизнь так их ломает. Но никто и подумать не мог о том, что причиной такой скорой смерти милой девушки была не какая-то там таинственная «несовместимость препаратов», как сказал им Арсений, а суицид. Антон тоже не мог до этого момента.
Антон помнит Алёну весёлой и задорной, вечно смеющейся и простой. Даже в их самую последнюю встречу, что была уже после рождения Кьяры, девушка была доброжелательной и милой. Только вот уже улыбка её не грела.
Шастун смотрит в окно и пытается принять это, но тщетно. Он не может поверить, что та самая Алёна могла свести счёты с жизнью.
— Нет, это какая-то ошибка. Это невозможно.
Антон нервно листает страницы в поисках страницы, на которой были написаны роковые слова и принимается читать дальше.
11.10.2017
Не помню, как прошли похороны, как я жил этот месяц. Мне никогда в жизни ещё не было так оглушающе больно. Кьяра плачет по ночам, скулит и зовёт маму. Я успокаиваю её, как могу, всегда рядом с ней, ни на минуту стараюсь от неё не отходить.
Я не могу себе позволить сломаться. Дочка слишком много для меня значит.
Никогда ещё я не ощущал себя настолько разбитым. После того дня у меня весь мир рухнул. Закрылся от всех, никого к себе не подпускаю, весь в Кьяре с головой. Меня друзья ищут, хотят спасти, вытащить из омута, а я не даю. Особенно больно мне убрать из своей жизни Антона.
Я чувствую себя ёбаной мразью, и знаю, что я прав. Так и есть, хуже меня в этой Вселенной нет никого. Из-за меня погибла чудесная девушка. Именно из-за меня, из-за моего равнодушия, из-за моей нелюбви. Она ведь не виновата была. Я не могу допустить ещё больших страданий по моей вине, не могу сделать Антону больно. Он будет счастлив с Ирой, я уверен; она ему нужнее, чем я. Пусть он забудет обо мне, его чувства скоро поугаснут, а свои я уж как-нибудь перетерплю. Для меня сейчас главное моя радость, моя Кьяра. Я хочу, чтобы моя дочурка была счастлива, чтобы она не знала несчастий, чтобы она гордилась своим отцом и имела самое радостное детство. Она не должна видеть того монстра, коим на самом деле является её отец.
Я так люблю Кьяру. Так люблю, что аж голова кружится. Она единственное, что у меня теперь осталось. Я не знаю, как мы будем дальше жить, мне страшно, безумно страшно, но пока я могу глядеть в её ясные глаза, я знаю — всё будет хорошо. Однажды, когда-то в далёком будущем, совсем не скоро, но обязательно будет.
Никогда не прощу себе её смерть. Алёна заслуживала счастья, правда. Это полностью моя вина. Я должен был связаться с её лечащим врачом, я должен был узнать о её реальном состоянии, я должен был, чёрт возьми, быть с ней рядом. Да, я её не любил, но она заслуживала чувствовать себя любимой. Она подарила мне самое дорогое, что теперь у меня есть, а я даже не смог уберечь её жизнь.
Сейчас нет ничего важнее Кьяры. В ней живёт Алёна, её глазами она смотрит на мир, и, Господи, надеюсь, она однажды отпустит мне мои грехи.
27.12.2017
Говорил с Серёжей сегодня. Он ужасно зол на меня. Совершенно не понимает, зачем я сбегаю от друзей и убиваю себя. А я сам уже не понимаю, что делаю. Он сказал, что я херов придурок, которому просто нужна помощь, но он отвергает людей, способных её оказать. И он чертовски прав. Надо вернуться к ребятам.
Закончил ремонт в нашей новой квартире. Решил пока что обосноваться в Москве, чтобы не быть в тысяче километров от работы.
01.01.2018
С Новым годом. Кьяра уже давно спит, пью шампанское в тихом одиночестве. Ёлка так и осталась не наряженной. По телевизору, конечно же, ТНТ. Минуту назад звонил Шаст и поздравлял с праздником. Думал, что мне придётся натягивать улыбку, но как только услышал его голос, она сама появилась на губах.
09.02.2018
Надо было слушать Матвиенко с самого начала. Когда я вернулся в Импровизацию, снова солнце стало светить. Я пришёл впервые с чёрными синяками под глазами и лопнувшими капиллярами, побитый и надломленный, совершенно не знающий, как мне жить и как растить дочь. Я зря так старательно сбегал от спасения, ломая ноги.
Учусь ходить заново, пока Кьяра потихоньку учится говорить.
Стас сказал, что может отменить грядущий тур, но я категорически запретил ему это делать. Я справлюсь, мы с Кьярой всё переживём. Буду вести в два раза больше мероприятий, возможно, вернусь в театр и буду играть в ночных постановках — тогда, возможно, смогу накопить на хорошую постоянную няню, пока Кьяра совсем ещё крошка. Хотелось бы наоборот проводить с ней больше времени, но это, видимо, не в моих силах. Боюсь, что она будет чувствовать себя одинокой, что я стану лишь приятной историей для собственной дочери. Лишь бы она не потеряла меня, лишь бы…
28.02.2018
Тур в пугающей близости, а у меня не получается разрываться. Театр даёт копейки, вести праздники становится невозможно из-за этой бесконечной нагрузки. Умоляю Оксану дать мне ещё больше работы, прям под завязку, и если сначала она лишь удивлялась, то сейчас она в панике. Денег ни на что не хватает, всё потратил на ремонт, а любые какие бы то ни были мизерные излишки отдаю на Кьяру. Едва хватает на еду да на оплату квартиры. Про себя уже даже говорить нечего. Служба спасения уже Арсения не спасёт. Теперь Арсений сам спасает свою семью.
03.03.2018
После очередной просьбы провести чью-нибудь свадьбу Оксана вспыхнула. Да я и сам понимал, что ненормально так себя топить в работе, но после её слов всё с ног на голову перевернулось. Не выдержал — рассказал ей всё, что происходит сейчас с остатками моей некогда целой семьи.
Окс — святой человек. Слишком уж она светлая, добрая, нежная, в нашем мире таким не место, такие слишком для него прекрасны. Она предложила сидеть иногда с Кьярой, когда есть возможность, чтобы я мог заниматься делами не только по ночам, не боясь при том за сохранность дочери. Сказать, что я ей благодарен — не сказать ничего. Она пообещала, что к апрелю мы что-нибудь придумаем, но жёстко отругала. Вправила, так сказать, мозги. Было неприятно слушать про свою самонадеянность и безответственность по отношению к окружающим, беспокоящимся за меня. Зато справедливо.
Каждую ночь вспоминаю об Алёне. Не могу, чувствую, как она на меня смотрит, как зовёт меня. Слышу, как она завывает тоскливо: ты меня не любил. А я хочу глотку разорвать, перекричать её, потому что любил. Думал, что не любил, а оказалось, что очень, просто не так.
Я медленно начинаю заново отстраивать свой город из осколков кривых зеркал.
30.03.2018
До тура рукой подать, а я всё ещё в ёбаной панике: что делать с Кьярой?
С ней посидели уже все, кто только мог, за что мне ужасно стыдно перед друзьями. В основном, конечно, помогала Оксана, теперь уже прочно обосновавшаяся в нашем доме, за что я ей безмерно благодарен. Иногда спасал Серый, когда отдыхал от своих бесконечных разъездов. Нередко меня выручала Дарина, а пару раз случалось даже отдавать дочурку в надёжные руки Кати Позовой, которая вообще для меня человек невозможный. Повезло Димке с ней, конечно.
Кьяра просто в восторге при виде гостей. Она ребят обожает, и они в ней души не чают. Такая безоговорочная любовь у неё со всеми, что аж слёзы на глаза наворачиваются. Она любит дёргать Матвиенко за хвостик, примерять очки Поза, слушать сказки из уст Кати, кататься на спине у Стаса, заплетать куклам косички вместе с Дариной, готовить различные вкусности (и обязательно пробовать их) с Оксаной. Кого-то она увидела впервые только в этом году, ведь я своё маленькое сокровище ото всех прятал, даже от своих друзей.
Только Антона она не знает.
Он в нашем доме не был ни разу, и Кьяру не видел уже давным-давно. Но ему и не надо. Нам с ним надо отдельно, нам надо врозь, иначе кислород перекроем.
01.04.2018
На пороге с утра появилась Кузнецова. Признаюсь честно, я подумал, что это тупой первоапрельский розыгрыш.
Ира зашла очень робко, словно извиняясь за своё присутствие. А я так опешил, что даже не спросил ничего. Сели на кухне, налил ей чай зелёный. Она издалека начала, даже какую-то светскую беседу завела, а потом сдалась.
— Арс, я хочу тебе помочь, — выпалила она тогда. — Я знаю, ты помощь не принимаешь даже от близких друзей. Я им не ровня, конечно, но я правда хочу помочь. Скоро вы по стране поедете, и я в курсе, что твоей девочке не с кем остаться. Я понимаю — Господи, прости меня за то, что я тебе сейчас говорю, — понимаю, что она для тебя самое ценное. Но я хочу как лучше, правда. Поверь мне, прошу тебя.
У тебя нет совершенно никаких поводов мне доверять, особенно если учесть, кем я являюсь для Антона. Да, я всё знаю, не удивляйся так. Я чувствовала раньше, но теперь окончательно в этом убедилась. Тоша тебя любит безумно — сильнее, чем меня. И я вижу, как он без тебя ломается, но не хочу видеть его таким. Ты не думай, я не идиотка. Он от меня однажды уйдёт, я понимаю. А мне больно от этого, потому что я его так же, как и ты, люблю. А ты ведь в нём по самые гланды, Арс.
И я хочу тебе помочь, потому что ты несчастен. Я хочу вытащить тебя, чтобы сделать счастливым Шаста. Но в первую очередь я хочу спасти тебя, Попов, потому что ты невероятно сильный и добрый человек, который губит себя, топит в каком-то грёбаном дерьме и рискует потянуть за собой и других. Я вижу, что ты себя винишь в смерти жены, и я без понятия, что с ней случилось, но знаю, что твои руки чисты. Потому что ты прекрасный отец и хороший, блять, человек, Арсений. Дай мне помочь тебе.
Я молчал по ощущениям две вечности, пока не поднял глаза на выдохшуюся Иру и не заметил, какая же она на самом деле красивая. Антону так с ней повезло. А теперь и мне повезло смотреть в это полное решимости лицо и видеть человека, готового на своей спине тащить утопающего, рискуя утонуть.
А потом в комнату притопала Кьяра. Лицо Иры сразу просветлело, сейчас как вспоминаю, и даже тепло внутри становится. То ли Кьяра, моё маленькое солнышко, всё вокруг согревает, то ли действительно у Кузнецовой такой ласковый взгляд тогда был. Сейчас я и не разберу.
— Кьяр, это Ира, — улыбнулся я дочери и впервые за долгие годы подумал, что делаю всё правильно. — Мне скоро придётся уехать, и она побудет с тобой. Она очень хорошая, не бойся. Нет, я уезжаю ненадолго, правда…
— Арс, — остановила меня Ира, — я могла бы отвезти её в Воронеж, если ты не против. Может, там вы и увидитесь во время тура, чтобы крошка совсем не скучала без тебя.
Я смотрел на девушку чуть ли не со слезами на глазах.
— Спасибо, Ир. Чёрт, спасибо.
Шастун откидывает голову назад. Всё навалилось слишком резко. Смерть Алёны, Арс на грани безденежья, Ира…
Антон в который раз думает, какой же она удивительный человек. Девушка тогда сама настояла на расставании, и Шастун даже не успел задуматься о причине её решения.
— Даже с Арсом всё такая же прямолинейная, — усмехнулся Антон в тишине.
Было дико переживать прошлое другого человека, видеть в нём себя. Внутри у Шаста всё скручивает, и ему так тяжело, словно на плечах оказались свинцовые гири, а рёбра сдавливает железными хватами. С каждой страницей воздух вокруг сгущается, раскаляется. Но Антон читает дальше, вслушивается в шорох исписанных листов и слышит голоса тех людей, чьи имена на них запечатлены.
07.05.2018
Прощаюсь с Кьярой. Завтра в тур. Не представляю, как смогу прожить без своей крошки так долго, как буду уживаться с ребятами на сцене. И ладно Димка с Серым, там проблем никаких, но Шаст… Я же всё ещё его люб
14.06.2018
Самара. Рассказал Серёге обо всём, что произошло с Алёной, потому что не могу уже больше избегать его бесконечных вопросов. Он, конечно, охренел, но вроде всё нормально. Поддерживать он никогда не умел, но мне и не надо.
О том, что с Кьярой осталась Ира, знает только Оксана. Она очень сильно удивилась, но так как по природе Окс очень проницательна, быстро догадалась, что всё дело в Тохе. Антон же сто процентов не в курсе, иначе давным-давно полез бы с расспросами, я его знаю.
С ним, кстати говоря, оказалось не так уж и сложно. Он принял моё решение и точно также делает вид, что всё осталось как прежде. Такие вот мы невероятно классные коллеги, аж тошнит. Хуже только то, что он смотрит своими широченно распахнутыми глазами на меня, да ещё и с такой тоской, что вздёрнуться хочется на ближайшей люстре, честно. Но так хотя бы есть надежда, что он всё ещё что-то чувствует ко мне. Боюсь, что я только откладываю разговор на потом, но поделать с собой ничего не могу. Слишком страшно услышать, что ему всё равно.
20.06.2018
Екатеринбург. Нас с Шастом чуть не поселили в один номер. Обошлось.
Каждый день созваниваюсь с Ирой. Она показывает мне Кьяру, и у меня сердце разрывается от вида её улыбающейся мордашки. Бывает, что я звоню так поздно, что малышка уже спит, и тогда мы разговариваем с Ирой вдвоём. Очень странно, на самом деле, общаться с девушкой своего возлюбленного, но она оказалась такой открытой и светлой, что я не могу удержаться. Она в полном восторге от Кьяры, хоть ей и тяжело было привыкнуть к жизни с трехлетним ребёнком. Ещё она пару раз спрашивала про Антона, и почему-то она постоянно раздражается, когда я говорю, что стараюсь его избегать. Ира твердит, что я обязан с ним поговорить, что я нужен Шасту не меньше, чем он нужен мне, а я не понимал, зачем всё это ей. Однажды я спросил у неё, и ответ был такой, какой могла дать только она:
— Я люблю Антона и ставлю его счастье выше своего, потому что моё счастье напрямую зависит от его. Он без тебя потух, Арс, а я хочу, чтобы он снова жил. Да ты и сам на ходячего мертвеца похож уже (такие синячищи под глазами, жуть просто). Вы то ли слепые, то ли тупые, раз не можете просто поговорить. Если тебе станет легче, я могу с ним расстаться.
Я тогда так запротестовал, что Ира даже испугалась такого напора, но потом начала хохотать отчего-то. Я не понял сначала, а потом и сам рассмеялся. Смотрел на неё и думал, как же Антону с ней повезло.
__.__.____
Новосибирск. Я поцеловал Антона. Или он меня. Не помню. Ничего вообще не помню. Так давно мечтал утонуть в его объятиях, почувствовать родные губы, дотронуться до нежной кожи и переплести пальцы, и вот оно наконец-то произошло. Я будто бы сплю. Вообще не осознаю себя в реальности. Ощущение, что всё вот-вот рассыплется, как песочный замок.
Он же сначала злился. Довёл я его своей молчанкой, вот он и не выдержал. Кричал на меня, обвинял, говорил, как устал. Я сначала оправдаться пытался, а потом подумал, что смысла нет. И поцеловал.
Я так в Антоне. Тону, задыхаюсь, как без дозы выворачивает наизнанку. Он же такой невозможный. Я за один его поцелуй готов весь грёбаный мир к его ногам бросить. Да я и сам под него брошусь, если надо будет. Мне на себя уже плевать становится, когда он улыбается мне. И я так скучал по этому сладкому чувству где-то внутри, в животе, что готов застонать от удовольствия. Мой Тоша рядом со мной, утыкается носом в шею, как делал это, кажется, целую вечность назад, обнимает длинными руками вокруг талии, целует где попало, ногу закидывает на меня во сне, бренчит своими браслетами и смехом звенит. Мой маленький солнечный зайчик.
06.09.2018
Я попробую начать свою жизнь заново. Я хочу попробовать вновь, хочу дать себе второй шанс. Хочу прожить эту жизнь с Антоном и Кьярой. Хочу по-настоящему, чёрт возьми, жить. Хочу, чтобы Алёна увидела это и улыбнулась. Нет, не так. Хочу, чтобы она улыбалась. Всегда.
Мне нужно время. Я цепляюсь за прошлое, как за спасательный круг, но оно на самом деле балласт. Я обязан попробовать сначала.
Я должен видеть искреннюю улыбку на лице дочери, слышать смех своих друзей и не видеть в их глазах этого ядовито-горького сочувствия, отпустить наконец-то свою жену и не извиняться перед ней каждую ночь. Я должен наконец-таки перестать быть общей болью для всех моих близких. Они же из-за меня не меньше изранены, а я, придурок, не замечал этого. Я только свою боль чувствовал, а других даже не замечал.
Со мной вчера на съёмках говорил Паша. Сказал, что мне надо снова полюбить жизнь. А я сразу в сторону Антона посмотрел. Ну, Паша засмеялся, конечно, но по-доброму, как только он умеет, и по плечу меня пару раз похлопал. Кажется, понял.
Ближе к вечеру поеду на кладбище, попрощаюсь с Алёной. Год уже прошёл, и не могу понять, ощущается он как миг или как вечность.
Октябрь будет страшно загруженным. Впереди новый сезон, новогодний выпуск, концерт на концерте, Стас ещё говорил, что «Где логика?» и «Союз» намечаются. Такой круговорот страшный, но нам всем только в радость. Кажется, всё потихоньку начинает возвращаться на круги своя.
Антон удивлённо вздыхает, когда видит самую последнюю запись. Он пролистывает блокнот до самого конца, но так и не находит ничего нового. Ни единой буковки — лишь пустые, девственно чистые листы. Шастун ощущает непонятную для себя тоску и одновременно облегчение от того, что скоро этот кошмар, им же и устроенный, закончится.
01.01.2020
Я счастлив.
Пролистывая прожитые мною страницы, я понимаю, что наконец-то счастлив. В моей жизни наконец-то стало светло, и после ухода Алёны впервые начинает греть солнце.
Мне странно видеть, как руины моего города вновь превращаются в Эдем. Прошло больше года с того момента, как я последний раз открывал этот блокнот, и, честно сказать (а мы же здесь только за честность), на глазах сейчас слёзы. Я же сейчас совсем не тот, что раньше был. Я новый человек со старым прошлым. И этот Новый год для меня как рубеж очередной. Новый старт.
Кьяра наконец-то беззаботно веселится. Она всё также без ума от Оксаны и Серого, обожает Димку со Стасом и Дариной. Особенно она любит Иру, к которой прикипела страшно. У них какая-то особая связь появилась, уж не знаю, с какого это перепугу. Но, конечно, больше Антона она не любит никого из моих друзей, а иногда, мне кажется, и меня в том числе. Малышка в таком восторге от Шаста, так искренне радуется каждой секундой, что она проводит с ним, что мне временами начинает казаться, что они всю жизнь были вместе. В детском саду у нашей крохи уже куча друзей, она там самая душа компании среди этой малолетней тусовки. Как говорится, детсадовский авторитет. Очень просится в театр, мол, как папа, а я говорю, что дорасти надо. Вот исполнится ей пять лет (господи помилуй) и отправим её в театралку. Вдруг это действительно её?
Импровизация всё ещё то, чем я дышу. Не могу представить свою жизнь без своей работы. Да и работы ли, когда я кроме опустошающе приятной усталости чувствую лишь всеобъемлющую радость? Ребята не отпускают меня на дно, с которого я наконец-таки выкарабкался, не дают упасть, опустить руки. Я не знаю, смогу ли я жить без их поддержки, да и не хочу, на самом деле. Стас подбивает всех вокруг на съёмку Команд, а Антон этому радуется, как дитя малое.
Надеюсь, Алёна меня простила. А мне есть за что перед ней извиняться, кто бы что ни говорил. Я виноват перед ней, я мог бы уберечь её, безусловно. Хоть я её и не любил так, как должно, она подарила мне самое дорогое, что есть у меня на свете. Мою любимую дочурку, моё солнышко. Она вырастет самым чудесным человеком на свете. Пусть это будет моим извинением.
Кузнецова. Поразительный человек. Никогда бы не подумал, что она может стать мне близким другом. Да никто бы не подумал, на самом-то деле. Но как-то так звёзды сошлись, или это всё проказы ретроградного Меркурия, ведь теперь я точно знаю, на кого я всегда смогу положиться. Во время туров она всё ещё спасает нас с Антоном и сидит с Кьярой, да и вообще частенько к нам в гости заходит. Наверное, она всё ещё его любит, иначе не смотрела бы так на него. Но потом она смотрит на Кьяру и как-то в лице меняется, словно понимает что-то из раза в раз. Наверное, видит что-то в ней; что-то такое, что никому из нас видеть не дано.
Антон. Мой любимый Антон. Я с ума схожу от того, насколько же я с ним счастлив. Мне кроме его любви в жизни и не надо ничего, походу. Делить с ним постель, играть с Кьярой, готовить по вечерам ужин на всю семью, слышать, как дочка называет его, шепелявя, Тосей, целовать искусанные губы, приходить домой и слышать его голос, слушать его смех — любить-любить-любить его до умопомрачения. Я не вижу без него, мир не ощущаю без его присутствия. Потому что я его люблю. Люблю Антона сильнее, чем кого-либо любил в этой жизни, не считая, конечно же, дочь. Он же не с этой планеты, точно. Определённо не с нашей, иначе как объяснить тот свет, что из него идёт.
Этот блокнот же именно Шаст подарил. Он с его слов начинается, с его имени. Моя жизнь с него началась. И инициалы эти на обложке (такие красивые, каждый раз любуюсь), это же имена. Алёна, Кьяра, Арсений. Вот только для меня эти три буквы навсегда будут означать только одно.
Алёна. Кьяра. Антон.
Антон захлопывает блокнот и смотрит в окно. Руки дрожат и по щекам слёзы скатываются крупными бусинами. Он торопливо их вытирает и стыдливо прячет лицо в ладонях. Ему так жаль.
Шастун неосознанно тянется к телефону и ищет нужный контакт. Пока идут размеренные, равнодушные гудки, он берёт в руки поломанную мыльницу и читает записку рядом с ней. «Последняя вещь, которую она сломала, если не считать меня» — гласит текст на клочке бумаги.
— Алло, — женский голос из динамика уставший и удивлённый.
— Ир, привет, я… я здесь… блять, я не знаю, я просто, просто…
— Ты узнал, да? И, видимо, не от Арса, иначе не звонил бы.
— Всё-то ты знаешь, — горько усмехается Антон и горечь эта на языке жжётся.
— Слушай, — Ира вздыхает и Шастун буквально видит, как девушка трёт висок свободной рукой, — я представляю, какие у тебя сейчас мысли, но, серьёзно, тебе стоит просто выслушать его.
Тишина в комнате сгущается и стены осуждающе начинают смотреть. У Антона шумит в ушах и руки ломит от напряжения. Во рту стало сухо и каждое слово царапает гортань.
— Мне кажется, что это именно я всё разрушил. У него ведь была семья, а теперь я занимаю чужое место.
— Это не чужое место, Тош, это место твоё. Как ты не понимаешь — ты лучшее, что с Арсом случалось. Все видят, как он ожил с тобой, да ты и сам светишься хлеще ядерной электростанции. Ты ему нужен.
— Он мне тоже. Он мне тоже, но…
— Да что но, Антон? Что но? — Ира начинает закипать, и Шастун неосознанно вжимает голову в плечи. — Тут нет никакого «но», оно в башке твоей сидит только и жить не даёт. Как много этих «но» ты уже пережил, а? Да дохрена уже. А сейчас что?
— Я не знаю. Ир, я так запутался. Я как будто бы примерил на себя чужую жизнь без спроса. Чувствую себя паршиво. Она умерла, понимаешь, и если бы не я, то…
— То всё было бы иначе. Ты и сам знаешь, что глупо об этом думать, по крайней мере, теперь. Я понятия не имею, что ты сейчас чувствуешь, но больше всего на свете я боюсь подумать о том, что все эти годы чувствовал Арсений. Пожалуйста, поговори с ним. Ты же сам знаешь, людям нужны слова.
— Я не смогу.
— И что ты собираешься делать? Оставишь его одного, найдёшь себе кого-нибудь или, не дай Бог, вернёшься ко мне? Или будешь с ним, терзаемый всем этим, но молчащий в тряпочку? Просто. Поговори. С нм.
Антон разглаживает складки на аккуратно сложенном платье, теребит в руках нежное кружево и кивает.
— Да. Да, ты права. Спасибо, Ир.
— Да что бы вы без меня делали, чудики, — слабо смеётся Кузнецова в трубку. — Ладно, давай, Шаст.
— Ага, пока, — туманно отзывается Антон, но звонок уже прерван.
В доме снова тихо и Антону хочется взвыть от этой тишины. Он потихоньку начинает собирать вещи обратно в коробку, на этот раз внимательно разглядывая каждую мелочь. Вновь останавливается на фотографиях, мельком читает поздравительные открытки. Закрывает блокнот на замок, бережно кладёт на дно коробки и укрывает сверху платьем. Возвращает на место крышку и разглаживает смятое покрывало. Убирает на место оставленные Кьярой игрушки и книжки, вот только коробку в спальне оставляет. Садится и пустым взором глядит в окно. Сидит в этой тишине почти неподвижно до тех пор, пока её не прорезает родной голос.
— Анто-о-он, мы дома! — кричит Арсений из коридора.
Шаст вздрагивает. Слышен звон ключей, шорох верхней одежды, лепет девчушки и смех Попова. Антон выходит в прихожую и с нежной улыбкой смотрит на попытки Арсения раздеть упирающуюся Кьяру.
— Антон! — визжит девочка и летит обниматься к парню.
— Ну, иди сюда, давай, — Шастун поднимает малышку на руки. Кьяра обхватывает его шею своими маленькими ручками и щекочет светлыми кудряшками щёку. — Чё ты один ботинок-то не сняла, звезда?
— Не хочу! — хохочет Кьяра и радостно болтает ногами в воздухе.
— Не хочет она, ты посмотри, — причитает Арсений и тяжело вздыхает. — Просто жесть, к Оксане еле успел, потом ещё и эту домой тащить — упирается же, шкода мелкая! Упарился, короче.
Попов подходит к Антону и мягко целует его в щёку, взъерошивая при этом волосы Кьяры, отчего та вновь заливается хохотом.
— Ну, билеты взял?
— Арс, тут такое дело… — неловко тянет Шастун и опускает на пол негодующую Кьяру.
— Не взял? — недоумённо поднимает брови Попов.
— Нет, не взял. Я не о том хотел… Короче, ладно, идите пока руки мойте, потом поговорим.
— Что-то серьёзное? — взволнованно спрашивает Арс и хочет взять Антона за руку, но тот отшатывается в сторону, как ошпаренный.
— Нет, нет… то есть да. Да короче, иди, — отмахивается он и, резко повернувшись спиной к Арсению, поскорее уходит обратно в спальню.
На кровати лежит одинокая белая коробка. Антон проходит мимо, прямиком на балкон. На подоконнике лежит пачка сигарет, из которой Шастун выуживает одну и закуривает, глядя на горящую огнями Москву. В затхлый и прохладный воздух поднимаются вихрами сиренево-сизый дым, пронизывая тёмное небесное полотно пепельной лентой. Арсений приходит через пару минут, негромко щёлкая балконной дверью.
— Прости, — хрипит он, боясь даже подойти к Антону ближе, чем на два шага.
Антон молчит, стряхивает неспешно пепел куда-то вниз, игнорируя стоящую рядом пепельницу, разглядывает окурок между пальцами, и только спустя целую вечность оборачивается к Попову.
— Это ты меня прости. Я мудак, нельзя было лезть. Я не знаю, о чём хотел поговорить, если честно. Скажем так, я не знаю, можно ли тут о чём-то вообще говорить. Я чувствую себя просто ужасно, и я даже не знаю с чем это чувство сравнить. Не знаю, Арс, я запутался. Столько всего сейчас в голове, что я просто… У тебя была Алёна, а я теперь будто бы отнял её у тебя. Я понимаю, что это вроде бы и не так, но как я должен себя ощущать? Я делю с тобой постель, воспитываю с тобой вместе дочь, с уверенностью могу сказать наша Кьяра, а теперь вдруг понимаю — а схрена ли я это делаю? Кто мне право дал быть кем-то для тебя? Я ведь даже не знал ничего об этом. Ну, нет, возможно, догадывался, не тупой, всё-таки, но это совсем не сравнить с точным знанием. У меня к тебе столько вопросов. Как вы жили, какой она была, какими были ваши ссоры, какой была с ней Кьяра, и снова — как вы жили… Я очень надеюсь, что хотя бы теперь ты дашь мне на них ответы. Потому что имею, блять, право знать! Потому что я тебя любил, люблю и буду, чёрт возьми, любить, и я должен знать.
Антон шумно втягивает воздух и обречённо возводит глаза к потолку.
— Ну почему ты не мог мне всё рассказать? Хотя нет, глупый вопрос, наверное, — с губ Шастуна срывается горький смешок, и Арсений чувствует себя так, словно его ножом наотмашь полоснули. — Скажи лучше, ты не жалеешь? Ну, обо мне, о нас…
— Антон, — сухо выдыхает Арсений. — Конечно же я не жалею, Господи, никогда в жизни я не пожалею о том, что люблю тебя, слышишь, никогда. Как ты мог вообще так подумать?
— Я не знаю, я… Блять. Не знаю, Арс, правда не знаю. Я не могу даже понять, что я испытываю сейчас. Обида, вина, стыд, обман, отчаяние, апатия, разочарование? Всё сразу или ничего из этого?
Антон втягивает воздух сквозь стиснутые зубы. Небрежным и грубым движением руки отправляет окурок вниз, дотлевать свои последние минуты на влажном асфальте.
— Ты же понимаешь, что я не смогу после этого делать вид, что всё нормально. Как раньше. И ты знаешь, что это наша вина.
Глаза Арсения секундно блеснули от слёз. Попов подходит опасливо чуть ближе, протягивает руку и невесомо касается чужого запястья.
— Я понимаю, что ошибался. Я вообще много раз в своей жизни ошибался, но ты в список моих ошибок никогда не входил. Более того, ты, возможно, единственное правильное, что в моей жизни было. Даже Кьяра, как бы ужасно это не прозвучало сейчас, своего рода оплошность. Алёна лишь хотела удержать меня рядом с собой, а ребёнок лишь удачно подвернувшаяся возможность. И я рад, что моя крошка сейчас растёт в радости и любви, но всё могло иметь бы совершенно другой исход. Но ведь и это во многом благодаря тебе. Я же много раз хотел сдаться, но всегда был ты. Я из-за тебя продолжал жить, чтобы видеть твою улыбку и слышать твой смех. Я ради твоего мимолётного взгляда жил, понимаешь? — Арсений останавливается и делает несколько рваных вдохов. — Посмотри на меня, Антон. Прошу тебя.
Антон неуверенно поднимает взгляд и смотрит в тёплую лазурь, которую так давно полюбил и миллионы раз изучил.
— Я. Тебя. Очень. Сильно. Люблю.
Шастун ничего не говорит в ответ и прижимается лбом ко лбу Арса, переплетая и пальцы.
— Знаешь, моё прошлое это часть моего настоящего. У меня нет никого дороже вас с Кьярой, — Арсений прикрывает глаза, легко касаясь губ Антона своими, но не чувствует ответа.
Антон не может пошевелиться. Чувствует, как на губу падает солёная капля. Так больно внутри, до тошноты больно.
— Мы всё это решим. Поговорим, переживём. Вместе, я обещаю. Ты мне веришь?
— Я не знаю, — сознаётся Антон. — Но я очень хочу.
Арсений кивает, и даже в этом коротком движении головы видно всю тяжесть тех страданий и обид, что он тащил на себе эти годы. Эти чёртовы пять лет. Пальцы всё ещё переплетены, холодный металл колец жжётся на горячей коже. Дыхания нет у обоих — выдох застрял где-то за пределами узкого балкона. Кажется, прошло неприлично много времени в этом тугом молчании до того момента, когда Попов отстраняется. Он кладёт свои ледяные руки на чужие щёки, гладит большими пальцами скулы, бегает взглядом по опустошённому тоской лицу, пока не задерживается на зелёных глазах. Они такие прозрачные, как вода, и капельки жёлтого янтаря по всей радужке разбрызганы. Антон смотрит так открыто, и Арсений в этих глазах видит всё и даже немножко больше.
— Антон, принесёшь скотч?
— Чего? — Шаст вытаращивается на мужчину как на умалишённого и начинает тихо, вымученно смеяться.
Арсений целый мир, неведомая вселенная со своими идиотскими законами. Не смотря ни на что, что-то всегда вечно.
— Не смейся. Скотч. Он на кухне должен быть, давай-давай, бегом.
Антон лишь сильнее смеётся и, выталкиваемый Арсом, вываливается в спальню. Оттуда неспешно бредёт на кухню за скотчем, гадая, что же взбрело в эту чудную голову на этот раз. И правда, проходя через гостиную Антон видит стоящего на диване Арсения с ножницами в руках и подпрыгивающую рядом с ним Кьяру, весело что-то щебечущую.
— Давай сюда, копуша!
Попов резво отрезает малюсенькие кусочки клейкой ленты и прикрепляет им какие-то фотографии к стене рядом с десятком других, повешенных ими до этого. На стене за диваном было множество фотографий, сделанных в турах, дома, на выездах, на съёмках, фото Кьяры разных возрастов, какие-то нелепо сделанные фотки Серёжи с кем-то из команды (целых три штуки), и всё это разнообразие картинок разбавляли Кьярины каракули и несметная туча невесть откуда взявшихся наклеек — от сердечек и звёздочек до принцесс и машинок. На многих из них были какие-то короткие подписи или смешные закорючки. Иногда их писал Антон или Арс, иногда это были послания от друзей. В преддверии Нового года вокруг фотографий они обычно вешают гирлянду и смотрят на мерцающие вокруг их воспоминаний огоньки.
Теперь же, когда Арсений с донельзя довольным видом слез с дивана, Антон увидел три новые карточки на стене — те самые, которые он видел совсем недавно. Вот Арсений обнимает новорожденную дочку, вот сам Антон счастливо улыбается с глянцевой бумаги, а вот и они все вместе в студии, весёлой дружной оравой пытаются влезть в рамки фотографии и радостно кричат «Импровизация!», глядя в объектив.
Три фотографии из блокнота.
— А теперь иди сюда, — подзывает к себе Антона Попов.
— Меня пугает твоя улыбка, — усмехается тот и замечает в руках у мужчины белый дешёвенький полароид, подаренный им на одном из омских концертов и негласно отданный Арсению. Антон правда старается выглядеть беззаботным, но получается у него из рук вон плохо, ведь на лице Арсения ясно видно это терпкое извинение.
— Котёнок, иди ко мне на ручки, — зовёт мужчина дочь. И хоть улыбка его слегка натянута, в глазах всё ещё плещется перманентная нежность.
— Я к Антону хочу!
— Ну конечно, — наигранно цокает Арс, чем вызывает у Антона шкодливую улыбку. — Так, давайте, смотрим в камеру и улыбаемся! На счёт три. Раз, два… Эй, чего это вы там шепчетесь?
Кьяра упирает руки в бока и гордо вздёргивает маленький носик, картаво восклицая:
— Секрет!
— Ой, ну и пожалуйста, ну и не надо.
— Фоткай давай, актёр без Оскара, — Антон целует Арса в шею, отчего тот забавно фыркает и слегка краснеет.
Наконец-то вместе со словом три щёлкает вспышка камеры, и Антон с Кьярой резко подаются к Арсению и чмокают его в левую щёку. Правда, в силу разницы в росте, девчушка целует папу ближе к подбородку, а Антон куда-то в висок. Однако все оказываются непременно довольными и счастливой такой кучей малой разваливаются на диване, занятые изучением проявляющейся фотографии.
Уже через несколько минут на стене красуется свежая, только-только сделанная фотка. Арсений зажмурился, улыбаясь во все тридцать два, а сбоку к нему прилипли два довольных человека: постарше и помладше. Пронзительные голубые глаза светятся такой искренней, детской радостью, что у Антона щемит в груди. Чёрным маркером он выводит на белой рамочке короткое «семья» и пишет в уголке дату. Потом смотрит пару секунд и выводит аккуратно, бережно и даже осторожно три буквы — А, К и вторая А.
— Два самых счастливых парня на А, — с удовольствием говорит Антон, привычно ощущая ладонь Арса в своей руке.
— И одна вредная девчонка на К, — добавляет Арсений, прижимая к себе поближе дочь. — Врубай телик, скоро Импровизация начнётся.
Шастун хватает пульт и включает, конечно же, ТНТ, после чего валится рядом с Арсом и Кьярой.
— Знаешь, ты мой самый родной человек на букву А, — шепчет Антону на ухо Арсений и прикрывает глаза.
Антон слышит музыку навсегда привязавшейся заставки и ни о чём не думает. У него будет время. У них оно будет.
А буквы эти теперь только одно означают.
Арсений. Кьяра. Антон.