Изумрудные темницы

Ньют Скамандер, перепрыгивая сразу через две-три ступеньки, бежал по лестницам Хогвартса, спеша спуститься во внутренний двор замка. Зачитавшись в библиотеке, он совсем не заметил, как стремительно начало темнеть.

Прохладный ноябрьский ветерок обдал лицо Ньюта приятной свежестью, запутался в рыжеватых вихрах мальчика. Во дворе он чуть не натолкнулся на компанию возвращавшихся в замок учеников, среди которых были и те, что постоянно задирали Ньюта. Вот и сейчас в его адрес полетела небольшая порция улюлюканий и оскорблений. За пять лет это уже стало неотъемлемой частью его обучения в Хогвартсе. Скамандера не любили просто за то, что он был таким, какой он есть — худенький, нелюдимый, периодически заикающийся от волнения пуффендуец, но в то же время нагловатый, уверенный и настойчивый. Пуффендуйцев вообще считали глуповатыми по умолчанию, и каждый новоявленный задира школы начинал свою карьеру именно с них. Но как бы обидчики Ньюта не исхитрялись, он терпел их выходки молча, никогда не жалуясь преподавателям, а потом и вовсе перестал обращать внимание. Казалось бы, нападки должны были прекратиться, но безразличие бесило задир только больше.

— Хей, Скамандер! Как хорошо, что темнеет — не буду видеть твоей убогой физиономии!

Его толкнули плечом, но он даже не обернулся.

Ньют считал, что это и была причина, благодаря которой он сошелся со слизеринкой Литой Лестрейндж — они оба были изгоями для остальных учеников Хогвартса. Но им было за что любить Хогвартс. Ньют и Лита любили сам замок, его укромные уголки, огромную библиотеку, сумрачный Запретный Лес, преподавателей, любили общество друг друга и с удовольствием возвращались сюда после каждых каникул. Вот только реагировала Лита на нападки со стороны хулиганья не так спокойно, как Ньют: она оскорбляла в ответ, могла влезть в драку и даже опуститься до ответного членовредительства.

Их особые отношения были только одной из причин. И далеко не главной. Главной же была огромная любовь к магическим существам, стремление узнать о них как можно больше. Еще с утра Лита отослала Ньюту весточку, — вырванный из тетради лист, сложенный в виде ласточки, которая прилетела к нему на завтраке в Большом Зале — что она приготовила для него нечто интересное, и просила встретиться вечером. Скамандер был крайне взволнован. Очень часто, даже слишком часто Лита рассказывала ему о живущем у нее жмыре, и Ньюту невыносимо хотелось увидеть ее волшебного кота. Съездить в гости к Лите на каникулах не позволяла семья Лестрейнджев — они не терпели в своем доме гостей, если те не относились к чистокровному роду. Но и взять жмыра с собой в школу Лите не позволял директор Диппет. Ньют надеялся, что ей наконец удалось задобрить старого мага.

Лита сидела на начинающей подгнивать листве под деревом в дальнем конце двора и смотрела на скатывающееся к горизонту солнце. Она держала что-то в руках — Ньют разглядел, что это была банка. При каждом шаге к ней радость предвкушения встречи с подругой стала потихоньку меркнуть. Ньют предчувствовал нечто нехорошее. Периодически Лита отвлекалась от созерцания солнца и зачем-то яростно трясла банку, в которой сразу же начиналось возмущенное копошение непонятной темной массы.

Заприметив Ньюта, Лита вскочила и радостно замахала рукой. Пара листьев прилипла к ее мантии.

— Привет! Смотри, что у меня есть! — слизеринка подняла банку над головой, а когда неловко улыбающийся Ньют подошел к ней, она сунула банку прямо ему в лицо. От нее повеяло легким ароматом яблок, которым всегда пахло от ее черных волнистых волос. Ньют разглядел в банке кучку лукотрусов, возмущенно пищавших, щерившихся и царапающих маленькими ручками-палочками скользкое стекло.

— Что… Что это? — тихо спросил он, подняв подол мантии слизеринки и отряхивая его от листьев.

Ньют прекрасно знал, кого именно видит в банке.

— Лукотрусы! Я набрала их в Запретном Лесу. Именно об этом я тебе с утра писала! — Лита, смеясь, крутанулась вокруг своей оси, вырвав мантию из рук Ньюта и вызвав приступ писка в банке.

Она просто сияла. Ньют переводил взгляд то на нее, то на банку.

— Лита… За-зачем ты это сделала? Их надо выпустить! Им больно и страшно, ты оторвала их от родных деревьев… Они страдают! — он попытался вырвать банку из цепких рук подруги, но Лита прижала ее к себе и отступила от друга на шаг.  

— Зато они могут помочь нам. Они считаются безобидными, и ни один учитель не придерется к тому, что я держу их у себя. Это же отличная идея, Ньют!

Скамандер нервно поправил ремень сумки.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Глупый! — Лита подскочила к нему, приблизившись практически вплотную. Встав на носочки, она почти соприкоснулась с ним носами. На ее губах играла странная улыбка, а в глазах блестели безумные огоньки, — Когда они злы, они могут очень сильно расцарапать кожу. Это идеальное решение нашей проблемы. Пусть только кто-нибудь еще посмеет оскорбить меня или тебя, пусть даже посмеет косо посмотреть… Нас никто больше не обидит, зная, что мы можем дать отпор, Ньют! Эти пять лет унижений закончатся!

Ньют сглотнул.

— Лита, это не выход. Лукотрусов надо отпустить. Пойми, они же… Они страдают. Оно того не стоит…

Девушка рассмеялась ему в лицо. Её странная весёлость начинала его пугать.

— Глупенький, ты просто пока не понимаешь…

Лита осмотрелась. Внутренний двор уже практически опустел, осталась лишь небольшая группка когтевранцев, которые уже направлялись в замок, да одинокий белобрысый гриффиндорец, задумчиво копающийся в своей сумке.

— Сейчас поймёшь. Давай я тебе покажу, как это будет работать!

Лита рванула к гриффиндорцу. Ньют не сразу понял, что она хочет сделать. А когда понял и побежал вслед за ней, уже не успел ее остановить.

Со спины приблизившись к мальчику, слизеринка еще раз хорошенько тряхнула банку, быстрым движением скрутила крышку и высыпала пищащее содержимое прямо гриффиндорцу на голову. Некоторые лукотрусы застряли в волосах, некоторые упали на плечи, некоторые улетели на землю, не успев зацепиться. Выронив сумку, мальчик замахал руками, пытаясь стряхнуть разъяренных существ с себя. Парочка находчивых лукотрусов, цепляясь за щеки и глубоко царапая их, добралась до его широко раскрытых от страха зеленых глаз и вонзила ручки-палочки прямо в них.

По внутреннему двору разлетелся пронзительный крик боли.

Кабинет директора пыл пылью и влагой. В лучах заходящего солнца кружились частички пыли. Ньют пустым взглядом смотрел в пол из темной древесины. Его окружали портреты бывших директоров Хогвартса, многочисленные полки шкафов с бесчисленным количеством вещиц загадочного назначения, что разглядывать можно было просто бесконечно. Но Скамандер не осмеливался даже просто поднять голову. Лита, напротив, спокойно вертелась, словно их позвали на дружеское чаепитие.

Любовь к животным, и, в частности, к магическим животным Ньюту привила с самого глубокого детства мать. Скамандеры были известна тем, что разводили грифонов, но только ими дело не ограничивалось: у них ютились парочка глиноклоков, семейка нарлов, периодически теряющаяся ишака, в протекающей по их территории реке можно было найти гиппокампа, а в самом доме целая комната была отведена для вечно недовольного авгурея и маленькой тихой болтрушайки. Ньют мог часами рассматривать сильные руки матери, покрытые бесчисленными шрамами. Уход за магическими животными не давался им просто так. Но какими бы они не казались огромными, ужасающими и смертоносными, мать всегда считала, что это они в большой степени нуждаются в защите от людей, чем люди от них. И Ньют унаследовал взгляды матери.

Как оказалось, Лита разделяла несколько иную точку зрения. А Ньют понял это поздно. Слишком поздно.

Ей были важны лишь особенные умения животных, и как эти умения можно было использовать в собственных корыстных целях. Её ничуть не волновало, чем это могло обернуться для животного.

Они стояли в середине кабинета директора, как прокаженные. Шептались портреты, со стола и полок раздавался тихий шелест, какие-то учителя заходили в кабинет, какие-то тут же выбегали. Из их отрывочных разговоров Ньют понял, что маленькому гриффиндорцу уже обработали раны, и сейчас организовывали перевоз в больницу Святого Мунго. Не было понятно, возможно ли вообще восстановить ему глаза.

У Ньюта дрожали руки. Из-за одного необдуманного поступка разрушилась жизнь человека. Или почти разрушилась. Из-за одного необдуманного поступка погиб десяток ни в чем не повинных лукотрусов.

И через несколько минут могли обрушиться их с Литой жизни.

Лестница в кабинет пришла в движение, и Ньют расслышал тихие голоса профессора трансфигурации и директора Диппета. Профессор встал сбоку, но так, чтобы Ньют его смог увидеть, только повернув голову, директор же прошел к столу и поставил на него банку. Ту самую злополучную банку.

— Я хочу знать, кому принадлежала эта банка и кто высыпал ее, так сказать, содержимое на бедного мистера Гампа, — спокойным тоном произнес он.

Портреты перестали перешептываться. Ньют словно физически чувствовал их пристальные, цепкие взгляды на себе.

Лита молчала. Краем глаза Ньют заметил, как она сжала кулаки.

— Я спрошу еще раз: кому принадлежала эта банка? — чуть повысил голос директор.

Ньют сглотнул и чуть дернул головой, стряхивая с глаз непослушные рыжие кудри.

— Она была мо-моей, сэр, — тихо ответил он. Посмотреть в глаза директору он не осмелился, а потому уперся взглядом в его темно-изумрудного цвета мантию, на которой лежала седая жидкая бородка.

— И это ты высыпал лукотрусов на мистера Гампа?  

Ньют расслышал в голове директора разочарование. Конечно, он был разочарован — каждый в этой комнате надеялся, что в этом инциденте была виновата несносная Лита Лестрейндж, но никак не их любимец Ньют Скамандер, отличник и образец примерного поведения, единственной проблемой с которым были постоянные конфронтации со школьными задирами, да и то в этом нет его вины.

— Это… была случайность, — на ходу принялся придумывать Ньют, — Я собрал лукотрусов для того, чтобы изучить их, я очень много читал о них, и меня заинтересовали эти существа. Я возвращался в замок, и не заметил, как столкнулся с этим гриффиндорцем. Ба-банка выпала у меня из рук, и… Я не ду-ду-думал, что так может случиться…

— То есть ты хочешь сказать, что ты ходил в Запретный Лес, а также планировал пронести десяток магических существ оттуда в замок?

Нет, это Лита пробралась в Запретный Лес и пробыла там неизвестно сколько времени, отыскивая и зачаровывая лукотрусов, чтобы они не расцарапали ее, пока она будет их собирать. Это она планировала пронести их в замок, искренне считая, что это не запрещено правилами школы. Это она хотела использовать этих несчастных существ для нападения на других учеников. И это она сейчас молча стояла с ним рядом с высокомерно поднятой головой.

— Да, с-сэр.

Директор перевел взгляд на Литу.

— Мисс Лестрейндж, что вы делали в тот же момент во внутреннем дворе рядом с мистером Скамандером?

— Я не была рядом с ним, — переисполненным холодом голосом ответила она, — Я люблю гулять там и заниматься. Я уже хотела идти в замок, как услышала крик, и сразу побежала туда… Но помочь уже ничем не могла.

А она молодец. Из Литы бы вышла превосходная актриса. Она не только подтвердила слова Ньюта, но и окончательно отвела от себя подозрения. Но Ньют чувствовал, что внутри него что-то треснуло.

Директор глубоко вздохнул.

— Мисс Лестрейндж, у меня к вам больше нет вопросов. Вы можете идти, — обратился он к Лите. Девочка не заставила повторять еще раз и сразу же выбежала из кабинета, — Что ж, мистер Скамандер… Ньют. Я думаю, ты понимаешь, чем это обернется для тебя.

Ньют сглотнул и дернул плечом. Конечно же, он прекрасно понимал, что его ждет, но не хотел этого признавать. В голове шумело.

До этого молча наблюдавший за происходящим профессор трансфигурации вдруг стремительно подошел к директору. Ньют вжал голову в плечи. Портреты уже переговаривались, практически не понижая голосов. Новость о случившемся благодаря их стараниям уже наверняка облетела всю школу.

—  Армандо, я не думаю, что следует доходить до крайних мер. Ему можно назначить исправительные работы… — зашептал профессор, наклонившись к уху директора.

Директор, прищурившись, взглянул на преподавателя, словно пытаясь убедиться, что тот говорит всерьез.

— Альбус, мне бы самому хотелось, чтобы из этой двоицы виновником оказался не он, — так же тихо ответил он, но тем не менее, Ньют отчетливо слышал каждое слово, — Но Скамандер сам признался, что посещал Запретный Лес, хотел пронести магических существ в школу, так еще вдобавок из-за своей невнимательности он покалечил другого ученика. Его признание не сможет смягчить грубейшее нарушение школьных правил и того, что теперь Гамп может останется инвалидом... Послушай себя, Альбус. Ты предлагаешь исправительные работы за выколотые глаза!

Сердце бешено заколотилось, его стук барабанной дробью отдавался в ушах. Трещина в груди разрасталась, расползалась по животу, ногам, плечам, рукам, лицу; и вот Ньют уже полностью рассыпался осколками прежнего себя по темному дощатому полу.

— Ньютон Скамандер, — обратился к нему директор Диппет, поворачиваясь и оправляя мантию, — Вы исключены из школы. Прошу сегодня же собрать вещи, и завтра вас отвезут домой.  

Ньют кивнул и на негнущихся ногах вышел на лестницу из кабинета. С тихим скрежетом она стала опускать его вниз.

Он не осознавал толком, куда идет — ноги сами несли его в сторону кухни, к гостиной Пуффендуя. При его появлении в зоне видимости портреты начинали бессовестно шушукаться, так же, как и попавшиеся ему на пути другие ученики школы. Наверняка сначала о произошедшем узнали гриффиндорцы ­— от Серебряного Рыцаря, что висел на входе в их башню. Потом пуффендуйцы и слизеринцы, и последними — меланхоличные когтевранцы. И теперь каждая душа в Хогвартсе толковала об этом. И впервые в жизни Ньюту не было плевать на то, что именно о нем говорят.

Он не хотел сейчас встречать кого-то, разговаривать с кем-то. Поскорей бы вернуться в гостиную, в свою спальню, лечь на кровать и просто лежать в тишине, пытаясь примириться с тем, что произошло, с исключением — вот только вряд ли его соседи милостиво предоставят ему покой. 

Ньют умудрился натолкнулся на Литу на одном из этажей. Видимо, она возвращалась из библиотеки. Мальчик сразу же поспешил к ней, слабо улыбаясь. Заметив его, она остановилась, уперев руки в бока.

— Тебя исключили, — ледяным голосом произнесла Лита. На ее лице больше не было той милой улыбки, что радовала Скамандера каждый день. Ньют остановился в паре шагов от нее.

Ледяное презрение во взгляде Литы словно пронзало его, вкручивалось двумя кинжалами в грудь. Она была рада, что нашелся дурачок, добровольно пожертвовавший собою ради нее.

Ради того, у кого в душе лишь гниль, слизь да гранитные блоки.

Какой же ты наивный, Ньют Скамандер. Наивный и глупый. Стереотип о пуффендуйцах полностью оправдал себя, о да, полностью.

В Хогвартсе было очень легко почувствовать себя одиноким, если у тебя не было друзей — ты просто становился невидимкой. Но особенно трудно приходилось тем, кого вдобавок к этому начинали ненавидеть. Причина ненависти была лишь в одном — в тебе видели человека, который не сможет защититься и которого некому защитить. Пусть даже это оказывалось не так, объект ненависти редко менялся, о нем максимум могли забыть, если появлялась мишень попроще. Ньют не чувствовал себя одиноким, ему всегда хватало общества самого себя, а потом в его жизни появилась Лита — человечек, который принял его, с которым Ньют чувствовал себя по-настоящему счастливым, и этого ему было более, чем достаточно…

Все оказалось обманом.

Теперь Ньюта меньше всего беспокоил тот факт, что его исключили — пришло осознание того, что он вполне может продолжить свое обучение самостоятельно и сдать экзамены. Правда, с устройством на работу возникнут трудности, но это не означало, что будущее в магическом сообществе для Скамандера теперь было закрыто. Но прямо сейчас та, которой он отдавал всего себя, которую любил — да, любил все это время, не признавая это даже себе, — открыто смеялась над ним. Он взял вину на себя не потому, что ожидал огромной благодарности, не для того, что Лита до конца жизни была ему должна… Ньют и сам теперь не понимал, зачем. Кажется, в кабинете такое решении показалось ему правильным.

Скамандер безразлично смотрел на тонкие черты ее лица, мягкие волнистые волосы, бледные, изогнутые губы, маленький шрамик на шее, пару лет назад оставленный жмыром, зеленый в серебряную полосочку галстук, худые ноги в шелковых чулках. Смотрел последний раз в жизни.

Обойдя Литу, он продолжил свой путь.

Круглая спальня для мальчиков Пуффендуя была залита мягким светом утреннего солнца. Ньют, одетый в коричневый свитер и твидовые брюки, сидел на подоконнике круглого окна, упершись лбом в стекло. От школьной мантии ему становилось тошно. Он просидел так всю ночь, глядя во мрак за окном. Рядом лежали собранные чемоданы, и ютилась на его кровати семейная сова. Простите, уже не его кровати. В письме мать его не ругала, даже пыталась приободрить, понимая, какой это удар для ее любимого сына… Но сквозь строчки Ньют понимал, что это оказалось ударом и для нее. В спальне, кроме него, никого не было. В Большой Зал на завтрак он не пошел — он не чувствовал голода. Уже должны были начаться занятия.

За ночь высушивающее его душу равнодушие сменилось сжигающим гневом, смешанным с каплями горестной печали, но гнева все же было намного больше. Ньют чувствовал злость к себе, так необдуманно сглупившему; к директору и присутствовавшим в кабинете паре учителей, которые, несомненно, видели его и Литу вместе много раз, но почему-то ничего не возразили; даже к пострадавшему гриффиндорскому мальчонке; но больше всего, конечно же, к Лите Лестрейндж, из-за которой он, как ему казалось, лишился будущего. Он понимал, что ни учителя, ни гриффиндорец не виноваты в случившемся, и что доучиться самостоятельно реально, но этот отголосок холодного разума терялся в поглотившем Ньюта водовороте чувств.

Тихонько открылась и закрылась дверь в спальню, но Ньют даже не обернулся. Некто подошел к нему и остановился рядом.

— Ньют, мы можем поговорить? — услышал он голос профессора трансфигурации.

Нехотя Ньют отлепился от стекла и повернулся к профессору, взглянув на него ничего не выражающими, усталыми глазами.

— Конечно, профессор Дамблдор.

Дамблдор присел на кровать. Просторная, несколько великоватая для его худощавой фигуры, мантия профессора небесно-голубого цвета с тонким узором по всей поверхности материи резко констатировала с желто-черным интерьером комнаты. Под мантией виднелась бархатная васильковая жилетка и отглаженная рубашка в вертикальную полоску, которая, как отметил про себя Ньют, смотрелась здесь безвкусным пятном.

— Мой мальчик… Зачем ты взял вину на себя? — вкрадчиво спросил Дамблдор.

Ньют открыл рот и закрыл. Он не был готов к такому вопросу. И он не знал, что нужно ответить, чтобы не выдать себя.

— Я все рассказал в кабинете директора.  Это была случайность…

— Сейчас ты уже можешь не лгать мне, Ньют. Больше здесь никого нет.

— Я не лгу.

Дамблдор улыбнулся и тряхнул седой головой.

— Я понимаю, зачем ты это сделал… И я не вправе осуждать тебя.

Ньют промолчал и снова отвернулся к окну.

— Скажи честно, Ньют, ты ожидал, что Лита вступится за тебя, как ты вступился за неё? Произнесёт пламенную речь в твою защиту, и тебя минует наказание? — Дамблдор склонил голову набок.

— Профессор, зачем ей так говорить, если виновен я и только я? — слишком резко ответил Скамандер, тут же пожалев о своей неоправданной вспышке эмоций. Он покраснел.

—  Весьма убедительно. Настолько, что директор безоговорочно поверил тебе... Повторю ещё раз, можешь быть со мной откровенным — я уже не в силах тебе помочь, хоть искреннее и хочу это сделать.

Ньют промолчал. Из окна спальни он видел, как первокурсники с метлами вышли на поле перед замком вместе со стареньким тренером. Первокурсники неуверенно жались друг другу, а тренер сварливо покрикивал на них. Ньюту хотелось, чтобы профессор ушел. Чтобы за ним побыстрее прислали, и наконец отправиться домой. Подальше от Хогвартса, подальше от места, что ныне не могло предложить ему ничего, кроме болезненных спазмов в грудной клетке.

— Послушай меня, мой мальчик… Зачастую самые лучшие чувства мы тратим на тех, кто этого отнюдь не достоин. Кто способен лишь забирать и потреблять, ничего не давая взамен…

— Не говорите так про неё! — перебил Ньют, резко разворачиваясь к профессору. Глаза мальчика блестели. — Что вы вообще хотите от меня?

Дамблдор примирительно улыбнулся.

 — Не теряйся в эхе прошлого, Ньют. Оно, многократно отражаясь от стен Времени, путает, ведёт за собой в трясину сомнений и сожалений. Перед тобой сейчас столько путей, открытий, свершений. Не то, что у какого-то там профессора трансфигурации, сидящего в четырёх стенах старого замка.

Преподаватель поднялся и, оправив мантию, достал что-то из кармана. Поставив пеструю упаковку конфет рядом с Ньютом на подоконник, он чуть поклонился ему, и со словами «Надеюсь снова тебя увидеть когда-нибудь», вышел из спальни.

Дождавшись, пока стихнут шаги профессора за дверью, Ньют взял упаковку «Берти Боттс», резким движением надорвал ее и сунул первую попавшуюся бледно-зеленую конфетку в рот.

Он ощутил вкус кислых яблок.