Christmas lights

Рано или поздно все получится. Главное, не прекращать пытаться. Упрямо пробовать снова и снова, пока не сложится. Рано или поздно как нужно расположатся звезды, и ты получишь то, что ищешь.

Подобный непрошибаемый оптимизм отлично поддерживает первые полчаса ожидания, что стоишь в самом начале рождественского городка в Саутбэнк Центре (1), рядом со спуском с пешеходного моста, и греешь руки о стаканчик с чаем. Поддерживает настолько, что не замечаешь поначалу ни минусовой температуры, ни порывов ледяного ветра, щедро сдобренного промозглой сыростью Темзы. Видишь только довольных, счастливых людей, которые, несмотря на погоду, выбрались в канун праздника зарядиться рождественским настроением, замешанном на умеренной порции алкоголя, — когда еще, если не пятничным вечером?

Кругом красиво. Огоньки, рождественские украшения в изобилии. Едва затихает ненадолго ветер, видно, как в воздухе кружатся некрупные хлопья-снежинки. Праздничная романтика во всей красе.

Но то ли оптимизм оказывается просроченным, то ли на улице и впрямь аномально холодно (нормальная декабрьская погода, если честно, но не тогда, когда торчишь, как памятник самому себе, продуваемый всеми ветрами), но в какой-то момент — на двадцатой минуте, если быть точным, над одной из лавок с сувенирами висят сделанные под старину часы на длинной металлической планке, так что волей-неволей фиксируешь время — начинаешь замечать и ветер, пробирающийся под одежду, и собственные занемевшие от мороза щеки, и как нехорошо начинает першить в горле. По-хорошему, стоило бы одеться потеплей, натянуть пониже шапку и замотаться шарфом едва не до глаз, как вон тот забавный мужичонка с выводком детишек. Но хотелось же выглядеть достойно, произвести какое-никакое впечатление, хотелось настолько сильно, что легкомысленно махнул рукой на прогнозы синоптиков, кричащие об ухудшении погоды к ночи — а вдруг обойдется. Можно и потерпеть, в конце концов, не так часто решаешься выбраться на свидание с кем-то, кто тебе действительно нравится. С кем-то, кому с легкостью прощаешь получасовое опоздание — Джейми не виноват, что ты явился на десять минут раньше, да и кто следит за тем, чтоб эти как-бы-ретро-часы показывали правильное время.

Отпиваешь уже чуть теплый чай и глядишь по сторонам. Стоило бы зайти в ближайший бар и отогреться, но тогда вы рискуете разминуться в этом человеческом вареве, которое непрерывно движется, болтает, фотографируется и тут же постит селфи в соцсетях, на ходу одной рукой набивая трендовые тэги. Стоило бы достать телефон и позвонить, но не хочется казаться слишком уж нетерпеливым, да и Джейми наверняка в подземке, а там связь так себе. И если уж на то пошло, дольше ждал, еще пару минут подождешь. Пару минут ведь, да? Джейми — хороший парень, он наверняка сообщил бы, если бы что-то изменилось в планах и он не смог бы приехать. Так что наверняка что-то стряслось по дороге, малозначительное, но достаточное для того, чтоб его задержать.

Как по заказу, в кармане новым сообщением звякает телефон, от чего на лице появляется болезненная усмешка — надо же, успел обветрить губы. Все еще не теряешь надежды, но уже догадываешься, что там. Ветер швыряет на экран телефона пригоршню снежинок, от чего смазывается, расплывается входящее сообщение: "Прости, боюсь, у нас ничего не выйдет...". Нет смысла дочитывать, сжимаешь телефон в руке — нет-нет, никаких сверхэмоций, просто заблокировать экран замерзшими пальцами. Немного стыдно перед собой за то, что первая реакция — вовсе не боль от разбитого сердца, а здравое негодование, ну правда, неужели так трудно было написать это тридцатью минутами раньше, не мерз бы тут, как придурок, в ожидании непонятно чего.

Стаканчик в руках совсем остыл, вокруг все так же веселятся люди, а снежинки как будто сыплются гуще и чаще, кружатся перед глазами в завораживающем танце, смотреть бы и смотреть...

— Эй, парень!

Кто-то нахально хлопает по плечу, и Том вздрагивает, смаргивает, как будто выныривает в реальность из мутных глубин задумчивости. Берет в руки протянутый стакан бездумно, машинально, так же машинально отпивает и чуть морщится от обжигающей пряности — глинтвейн. Хорошо, что он не за рулем сегодня.

После собственной глубокой задумчивости окружающая реальность обрушивается на него во всей полноте красок и звуков. Вокруг все так же радостно и весело шумит рождественская ярмарка, а рядом с ним, придерживая за плечо и заглядывая в лицо, стоит явно незнакомый мужчина.

— Ты как, в порядке?

Ну надо же, какая забота о ближнем, кто бы мог подумать. Том кивает, чуть улыбаясь уголками губ, и все еще не может понять, что произошло и чего этому незнакомцу от него надо.

— Вот и ладненько, — тот, кажется, что-то рассмотрел на лице Тома и остался удовлетворенным его бессловесным ответом. — А то я уже решил, что тебе совсем паршиво.

— Со мной все хорошо, спасибо, — вежливо отвечает Том, с трудом шевеля непослушными губами — да неужели до такой степени замерз, быть не может.

Незнакомец неверяще ухмыляется — улыбка сияет, как одни из многочисленных рождественских фонариков — и кивает на стакан в руках Тома:

— Пей давай. Хотя так себе способ согреться, если честно... Знаешь, а пойдем-ка со мной.

— Куда? — Том недоумевающе хлопает глазами и послушно отпивает еще глинтвейна, чувствуя, как по пищеводу прокатывается согревающая пряная волна.

По инерции делает пару шагов с незнакомцем, который так же крепко и уверенно держит его под руку, как до этого держал за плечо. Как послушный ребенок, честное слово, прямо за себя стыдно.

— Тебе бы отогреться надо, — незнакомец ловко и уверенно лавирует между людьми, тянет Тома за собой куда-то в сторону деревянных торговых павильонов. — А я тут работаю рядышком. Удачно совпало, правда?

— Надеюсь, не в сауне (2), — хмыкает Том, чувствуя, как его прошибает крупной дрожью.

Незнакомец оглядывается через плечо и сияет улыбкой просто ослепительно:

— А было бы в тему, да?

Том просто улыбается в ответ, растерянно и немного устало, и просто идет следом, мысленно махнув рукой. Да будь что будет, в конце концов.

Незнакомец приводит его к одному из ларьков неподалеку, открывает дверцу сбоку, ловко подкинув ключи в руке — рисуется, не иначе. Пропускает Тома вперед, в прогретое нутро деревянной лавки не то в баварском, не то в еще каком стиле, сейчас неважно. Важно лишь то, что внутри тепло и нет пронизывающего ветра. И невыносимо, просто одурительно пахнет едой. И пока Том морщит нос от перспективы насквозь провоняться сосисками на гриле, его спутник хмыкает и кивает на колченогий табурет в закутке между прилавком и холодильником. На ходу стягивает куртку, являя миру уродливый — в смысле, действительно ужасный, без преувеличений — свитер с оленями и возвращается к прилавку, с противоположной стороны которого уже топчется пара-тройка недовольных отсутствием продавца клиентов. Перекидывается веселыми репликами, кажется, с каждым из них, и хмурые лица озаряются улыбками в ответ. Ну прямо рождественский эльф, черт его возьми. Том провожает взглядом двух веселых девчонок в забавных шапках, по виду не поймешь, семнадцать им или двадцать семь, которым его улыбчивый незнакомец широким жестом наливает большие стаканы глинтвейна по цене маленьких и желает счастливого Рождества. Девчонки в ответ сыплют поздравлениями наперебой и уходят, взявшись за руки, и ему от этого зрелища одновременно радостно и тоскливо. Том отводит взгляд и прихлебывает глинтвейн, сидя, ссутулившись, на неудобной табуретке, и чувствует с ней некоторое внутреннее родство. Потому что все вокруг на своих местах, а он сам не лишний даже, а как будто предмет мебели, который держат лишь потому, что авось да пригодится. Разница в том, что табуретка в конечном счете пригодится, а он?

— Ну как, полегче? — незнакомец — имя нужно спросить, что ли, а то неловко как-то — наконец вспоминает  о его существовании, смотрит с мягкой полуулыбкой. — Я Крис, кстати.

— Том, — он кивает в ответ и снова переводит взгляд на почти пустой стакан.

Стоит, наверное, допить одним глотком, поблагодарить за внимательность и уйти, не портить своей кислой миной настроение и не создавать этому Крису неприятностей. Но Том каким-то немыслимым образом пригрелся в своем углу, и от очевидной необходимости снова выйти под ледяные порывы ветра его невольно передергивает.

— Что, не пришла? — нейтрально спрашивает Крис, и в его голосе только ненавязчивое такое, мягкое сочувствие, даже огрызаться в ответ, что, мол, не его дело, не хочется.

— Не пришел, — уточняет Том и пристально следит за реакцией.

Крис в ответ фыркает немного возмущенно:

— Дело его, конечно, но неужели нельзя было как-то дать знать, чтоб ты не торчал на холоде?

— Ты не поверишь, — Том невесело улыбается, — но я в первую очередь именно это подумал.

Крис смеется в ответ и снова отвлекается на клиентов, выглядит при этом настолько довольным жизнью, что невольно заражаешься его настроением. Том наблюдает за ним со сдержанным интересом, цепким взглядом рекламщика отмечает ловкие движения, широкие плечи под ужасным свитером, улыбку, конечно же, которую просто невозможно не заметить. Думает невольно, что этот Крис симпатичный, и тут же морщится на внутренний голос, зудящий, что продавец из рождественской лавки — не его уровень. К черту. Как будто неопределившийся не то художник, не то фотограф Джейми, изредка работающий с отделом визуализации, хоть сколько-нибудь подходил под его представление об уровне. Зато как необычно, какая неординарная личность с нереализованным творческим потенциалом. Том невесело усмехается своим мыслям. Всю жизнь гонялся за какими-то призрачными единорогами в облаках, а запал на смазливую мордашку, да настолько, что сам додумал ему все положительные качества.  Знакомьтесь, наивный парень Томми Хиддлстон, пару лет назад отметивший тридцатилетие, но все еще верящий в идеальную пару.

В том, наверное, и проблема. Он все никак не вырастет из этих максималистских подростковых представлений. Любить — так до потери рассудка, страдать — так всю жизнь. Ерунда какая, боже ты мой. Пора бы отучаться от этого, пожалуй.

Крис громко роняет что-то и тем самым выдергивает его из размышлений. Опять. Том не очень-то уверен, что он сделал это случайно.

— На случай, если тебе нужно выговориться, я могу притвориться барменом, — весело говорит Крис, отдавая очередной заказ. — Синдром попутчика и все такое. Говорят, здорово помогает при разбитом сердце.

— Мое сердце в порядке, спасибо, — суховато отвечает Том и тут же сам себе отвешивает мысленного пинка. Этот Крис точно не виноват в том, что весь мир кажется ему преотвратным местом.

— Что, большая любовь оказалась не такой уж большой?

— Да какая любовь, — он смеется и чувствует, как от этого признания будто разжимается что-то в груди. — Кофе выпили пару раз, и я уже надумал себе невесть что.

— Обидно, скажи? — понимающе откликается Крис, колдуя над грилем. — Все кругом толкуют о серьезных отношениях, а когда доходит до дела, даже на свидание прийти не отваживаются.

Том согласно кивает, пожалуй, даже с большим энтузиазмом, чем сам от себя ожидал. Не то чтоб ему привычно было обсуждать вопросы отношений с первым встречным, но этот первый встречный как будто озвучивает его собственные мысли.

— Знаешь, что я думаю? — продолжает Крис, щелкая в воздухе щипцами для гриля. — Что все эти разговоры о поиске великой любви — полная херня. Отличный повод, чтоб избегать ответственности, а заодно и пострадать о том, как тебе, бедному, не везет в поиске родственной души.

— Да ты философ, я смотрю, — хмыкает Том.

Крис замирает между грилем и прилавком, шутливо разводит руки в стороны, будто предлагая себя рассмотреть:

— Парень, посмотри, где я работаю. Тут поневоле станешь философом.

Том в ответ хохочет от души и салютует ему стаканчиком, всем своим видом демонстрируя уважение к его выдуманным страданиям. Потихоньку допивает остывший  глинтвейн и неожиданно ловит себя на том, что недавние переживания кажутся чем-то далеким, словно случились много недель назад. Обидно, задевает, но не ранит. Компания Криса, его неизменная улыбка и ненавязчивая болтовня будто распугали тяжелые мысли, загнали их в темные углы подсознания.

— Ты всех здешних посетителей спасаешь от переохлаждения? — спрашивает Том, отставляя пустой стакан.

— Только тех, кто посимпатичней, — Крис непринужденно отпускает комплимент в ответ, чем одновременно вгоняет его в краску и ненавязчиво гладит задетое эго. — Серьезно, ты бы себя видел. Сначала просто топтался у спуска с моста и мерз, а потом у тебя лицо такое стало...

— Какое? — Том смутно помнит все свои ощущения в тот момент, так что ему и правда интересно.

— Разочарованное, — Крис косится на него без улыбки. — Как будто разочаровался во всем одновременно. Так что я не смог остаться в стороне, уж прости.

— Спасибо, — Том благодарит на этот раз вполне искренне и улыбается, от чего его собеседник вдруг очень забавно смущается:

— Не за что. Серьезно, ничего такого.

— Я удивлен, что ты вообще заметил.

— Любой бы заметил, — Крис пожимает плечами, как будто речь о чем-то очевидном. — Иди сюда, сам посмотри.

Том послушно становится рядом с ним, пока Крис выставляет на прилавок яркую табличку "Закрыто". Отсюда и впрямь отлично просматривается условное начало рождественского городка, где не так давно топтался он сам. Мимо снуют люди, девчонка из сувенирной лавки напротив — той самой, с часами — с улыбкой машет рукой Крису. Ветер утих, и с неба ровно и неспешно сыпется крупными хлопьями снег. Весь вид — как с рождественской открытки, и от этой идеальной картинки у Тома становится тепло и легко на душе.

— Знаешь, я тут каждый год, — негромко говорит Крис, бедром опираясь на прилавок рядом с ним и глядя по сторонам с эдаким хозяйским видом. — Наша закусочная уже пару лет арендует тут место, а я вызываюсь работать, потому что... ну, сам видишь. Где еще Рождество, если не здесь? Видишь, вон тот парень топчется около лавки с яблоками в карамели? Наверняка ждет кого-то особенного,  как ты недавно. Только, мне думается, он дождется. Или вон те две подружки с кучей сувениров. У обеих явно куча проблем, не знаю, работа или с парнем что-то не клеится — в общем, им совсем не до праздника. Но прямо здесь и сейчас обе выбирают кому-то подарки и стараются забыться в здешней суматохе.

— А вот эти? — Том кивает на заурядную с виду семью из трех человек: отец усадил мальчишку лет пяти на загривок, а мать со смехом фотографирует их на телефон.

— О, это мой любимый тип, — Крис задумчиво улыбается и выстукивает пальцами по прилавку неровный ритм. — Посмотри на папашу. Похоже, обычный работяга, он устал так, что, кажется, вот-вот уснет прямо там, где стоит. Но все равно не может отказать жене и сыну в этой прогулке, потому что когда еще они почувствуют себя настоящей семьей.

— Откуда ты знаешь?

— А я и не знаю, — Крис слегка толкает его плечом и смеется. — Просто предполагаю. А ты уже уши развесил, да?

Том смеется, потому что ему странным образом ничуть не обидно это легкое подтрунивание, и да, он почему-то уверен, что Крис прав в своих предположениях. Относительно него самого он ведь не ошибся.

— Я думаю, что в этом как раз вся суть Рождества, — продолжает Крис с задумчивой улыбкой. — В людях. Злые, добрые, счастливые, несчастные... Все мы давным-давно не верим в Санту, правда? Но все равно тянемся туда, где есть хоть какая-то иллюзия волшебства. Надеемся, что все-таки произойдет что-то такое. Особенное.

— И как, происходит?

Крис пожимает плечами неопределенно и протягивает ему еще один стакан глинтвейна. Какое-то время они молча пьют, изредка соприкасаясь плечами и обмениваясь короткими улыбками, будто пара старых приятелей, и наблюдают за прохожими. Некоторые подскакивают к прилавку, но не особенно расстраиваются, когда Крис с улыбкой указывает им на табличку "Закрыто". Кто-то слегка хмурится, кто-то просто желает ему — им обоим, вообще-то — счастливого Рождества и уходит, не растеряв отличного настроения. Том провожает взглядом каждого из них и чувствует себя неожиданно уютно.

— Знаешь, — говорит негромко, — я хотел у тебя спросить, почему тебе нравится эта работа и не хотел бы ты заняться чем-то еще. Сейчас понимаю, что, пожалуй, нет. И даже понимаю, почему.

Крис улыбается снова, глядя на него, и вокруг его глаз разбегаются теплые лучики-морщинки, которые идут ему безумно. Том чувствует, как к щекам приливает жар — из-за глинтвейна, не иначе. Отводит глаза неловко, а Крис говорит как ни в чем не бывало:

— Ну что, будем закрываться совсем?

— Так рано? — искренне удивляется Том. Выставленную табличку он воспринимал как своего рода перерыв. — Тебе от начальства не влетит?

— Я сам себе начальник, — фыркает Крис и выходит из помещения, чтоб закрыть снаружи деревянные ставни.

Том до этого искренне считал, что они тут просто для реалистичности. Смотрит, как его новый знакомый возится со ставнями, ловит встречный, светящийся мягкой улыбкой взгляд и неожиданно думает, что, пожалуй, все к лучшему. Стоило померзнуть и разочароваться в очередных ожиданиях для того, чтоб сейчас сполна прочувствовать ощущения покоя и необъяснимой правильности происходящего.

Закрытые ставни отрезают его от мира, многоголосый шум рождественского городка становится глуше. Крис возвращается и приносит с собой морозный воздух и снежинки на волосах, подмигивает ему и начинает неспешно и размеренно прибираться, приводя в порядок рабочее место: чистит гриль, проверяет стикеры на продуктах в холодильнике, что-то протирает, не забывая перебрасываться с ним короткими, малозначимыми репликами. Удивительно умиротворяющее зрелище. Том отвечает что-то и думает, что в другой день он бы дважды задумался, прежде чем остался в замкнутом помещении с малознакомым парнем. Думает и в который раз за вечер отмахивается: к черту.

Когда они наконец выходят на улицу, смеясь вместе над какой-то очередной шуткой, Том вновь натыкается взглядом на чертовы часы из сувенирной лавки напротив и невольно мрачнеет. Крис прослеживает его взгляд и, еще раз проверив, закрыта ли дверь, становится рядом с ним. Они топчутся неловко напротив друг друга — точней, это Том мнется, кусая губы и не зная, что сказать — пока Крис не спрашивает:

— Так на который час, говоришь, у тебя было свидание?

— На семь, — автоматически отвечает Том, не слишком понимая, к чему все это.

— Отлично, — Крис довольно ухмыляется. — Давай так: ты идешь туда, где стоял, и десять минут не смотришь в мою сторону. Давай, не бойся, будет забавно.

Том смотрит на него недоуменно, но послушно идет на опостылевшее место у входа в рождественский городок. Ветер утих, народу стало поменьше, а снежинки все так же кружатся в воздухе медленно и плавно, но его все равно передергивает невольно от свежих воспоминаний.

Выждав оговоренное время, он оборачивается и, конечно же, немедленно упирается взглядом в чертовы часы. Смаргивает удивленно: стрелки на циферблате показывают ровно семь. Откуда-то сбоку выныривает Крис и как ни в чем не бывало говорит:

— Привет. Я не опоздал?

Том смотрит на него, сияющего немного самодовольной улыбкой, наверное, дольше, чем полагается в таких ситуациях. И когда Крис понемногу начинает сникать, выдыхает:

— Нет, не опоздал. Ты как раз вовремя.

Крис сияет в ответ ярче всех ярмарочных огоньков и как будто мимоходом смахивает с его лица снежинку, проводя по щеке кончиками теплых пальцев. И Том сам себя удивляет: не отводит взгляд, не прячется в смущение, смотрит ему в глаза спокойно и уверенно.

У Криса яркие голубые глаза. Надо же, и как он раньше не заметил.

И пока Том обдумывает это открытие, его спутник как ни в чем не бывало приобнимает его за плечи — ненавязчиво и как будто так и надо. Так это и ощущается: как будто так и надо. Со стороны они наверняка сейчас выглядят как одна из множества гуляющих влюбленных парочек, которые чаще смотрят не по сторонам, а друг на друга.

— Так что, — негромко говорит Крис, — какие у тебя были планы? Совместная покупка подарков? Бар под мостом? Поездка на London Eye?

— Только не говори мне, что ни разу на нем не катался!

— Да за кого ты меня принимаешь, я тебе что, турист какой-то? Нет, конечно.

Оба смеются, и Том тянет его за руку вперед, вдоль набережной, мимо открытых и уже закрывающихся павильонов, дальше и дальше, до пресловутого колеса обозрения. Рождественский городок постепенно остается позади, остается только присыпанная снегом набережная и Вестминстерский мост впереди.

Позже Крис посадит его в такси, уже договорившись с ним о следующей встрече — нет, о следующем свидании — и вслух огорчится, что по дороге никакой шутник не догадался повесить омелу на каком-нибудь дереве. А Том рассмеется в ответ и вслух удивится тому, что для поцелуя нужен какой-то особенный повод.

Но это будет позже. А пока что у них есть затихающие звуки ярмарки за спиной, хрустящий снег под ногами, тихий разговор и удобное полуобъятие, благодаря которому обоим не страшна речная сырость.