Хоук слабая женщина.
Она видит Мерриль в бою — десять минут их скомканному знакомству, — ее резкие взмахи, и прищур глаз, и как губы ее выплетают древние заклинания, и как с пальцев зелеными вспышками слетает чистая сила, необузданная и грозная, точно горный ветер или сель по весне (здесь, под горой, такие наверняка не редкость). И — Создатель милосердный! — у нее перехватывает дыхание.
Едва успевает отскочить, чтобы всадить кинжал в спину последнему мертвяку. Он осыпается черной трухой, Хоук выдыхает — было близко, — и поднимает голову, стряхивая мертвые хлопья с ботинок.
Мерриль напротив улыбается.
О, Хоук слабая женщина.
И ведь не магия сама по себе заставляет ее раз за разом возвращаться взглядом к эльфийке — она еще в детстве перестала восторженно глаза распахивать на каждый огонек в руках отца и сестры, — но уверенность, с которой та замораживает очередного паука и призывает молнии. Мерриль не сдерживается, не оглядывается на храмовников, не боится своей магии — Мерриль и есть магия, древняя и грозная.
Но уверенность ее исчезает сразу же после боя. Она закидывает посох за спину, мнет в пальцах подолы накидки, запинается, говорит-говорит-говорит, о чем-то совсем уже отвлеченном, и слова падают с ее губ лепестками яблони — совсем как в Лотеринге по весне, когда поднимался сильный ветер и белым цветом были устланы все дворы.
Она говорит, а Хоук слушает.
О гнилых фруктах на рынке, что спустя пару дней все равно раскупят или растащат нищие из Клоаки. О дивных цветах в саду наместника. О глухих тропах на Расколотой горе. О недавней грозе, из-за которой у кого-то из соседей теперь дыры в крыше.
Обо всем сразу: ее слова кружат всполошенными птицами, силятся поспеть за мыслями, объяснить их, дополнить, донести правильно; она сбивается, начинает тараторить — Хоук кладет ей руку на плечо. Напоминает: "мы не спешим". И "я тебя слушаю". Мерриль кивает и улыбается солнечно-благодарно — о, Хоук слабая женщина.
Тем тоскливее слушать, как уверенно и без лишней запинки отвечает она на чужие нападки.
Сколько раз приходилось уже?..
Хоук готова молиться — искренне, горячо, пусть веры не наберётся и на каплю, — чтобы никогда, ничего больше подобного Мерриль не слышала. Но у нее на душе так много грехов, и каждый день она берет по десятку новых — что Создателю ее молитвы.
Надеяться она может только на себя.
Вот и старается, чтобы в каждом ее взгляде и в каждом слове уважения и поддержки было — за сотню насмешек, старых и новых.
Возможно, она и не во всем с Мерриль согласна. И возможно, она считает, что слишком много Мерриль старается ради клана, который с радостью спихнул ее первой встречной. И возможно, ей не кажется, что зеркало, которое уже отравило две жизни, годится для украшения дома.
Но до сих пор у Мерриль ясные взгляд и мысли, а с тонких ее пальцев в бою срываются только ядовитые лозы да ледяные иглы.
Она способна решать за себя.
В конце концов, это же Хоук слабая женщина, у которой внутри маргаритки расцветают от одного лишь теплого взгляда.
Милота, какая же милота (^w^)
Мне дико нравится это противопоставление по тексту Хоук и Мерриль, и эти маргаритки в конце - каждая мелочь играет роль, каждая мелочь идёт на атмосферу. Это один из тех текстов, которые озаряют день.