тэён широко расставляет ноги, сидит вальяжно, всем видом показывает, кто здесь главный. интерьерчик на студии скромный, но это только в плюс – ничто не отвлекает от главного экспоната. темно-красные волосы с отросшими черными корнями, выбритая бровь. доён крестится за кадром, благодаря господа за то, что тэёну хватило ума кольцо из губы вытащить.
– с батлами покончено навсегда?
он закономерно не отвечает сразу – это не образ, тэён действительно сначала думает, а потом говорит. или принимает решение молчать. журналисту паузы к черту не нужны, ебаться потом с ними еще на монтаже. он опережает ответ, уточняя:
– даже если будет повод? или достойный оппонент? кто-то должен ставить дерзких пиздюков на место.
– всех сразу? – лениво ведет бровью.
– нет, одного, – глаза интервьюера загораются, все знают, к чему он клонит, – самого талантливого и популярного.
губы тэёна трогает легкая усмешка. он выглядит моложе, чем есть на самом деле. сердце давно износилось, как у старика. он редко вылезает из своих обскурных будней, чтобы потешить голодные толпы фанатов и обывателей контентом в виде бесед с популярными журналистами.
– вчера марк выпрашивал у меня автограф, а сегодня – достойный оппонент, – хмыкает рассуждая, смотрит в глаза пристально. ни капли злости, ему плевать максимально.
– так что насчет вызова? парень жаждет, публика требует. корона не жмет?
зато закипать начинает доён. какого черта этот уебок себе позволяет? тэён сейчас ответит грубостью, это совсем не то, что нужно. он последние три года не ходит на батлы даже в качестве судьи, его вообще раздражают разговоры на эту тему. и короны он себе не просил. прихватил в качестве оружия, пока ненужной валялась.
– посмотрим, – пожимает тэён плечами с едва заметной ухмылкой.
доён за кадром картинно взмахивает руками; держал бы в них листы бумаги, они бы эффектно разлетелись во все стороны.
– что, блять, за «посмотрим?» – взрывается он, когда они покидают здание. вью отснято, у тэёна на лице все еще полупрофессиональный грим от съемок – доён стоит достаточно близко, что рассматривать детально свежий тон там, где обычно кошмарные синяки под глазами.
– просто, – вновь пожимает плечами.
вновь делает то, что хочет. они так не договаривались, у тэёна обещание никогда больше в это не влезать, а теперь он дает размытые ответы, что мгновенно делают обычное, хоть и редкое интервью сенсацией. ли тэён допустил вероятность того, что может вернуться на батл-сцену.
– я надеюсь, ты несерьезно, – доён просто вздыхает устало, тяжелый долгий день, а солнце еще даже не село. в холле пусто, двери разъезжаются перед ними, тэён сворачивает от них в сторону, чтобы, дожидаясь такси, спокойно курить.
– конечно, несерьезно.
он не знает, зачем так ответил. быть может, доёна позлить; быть может, дать марку призрачную надежду; быть может, накрутить себе еще пару десятков тысяч подписчиков в твиттере.
– не делай так, блин, больше, – доён морщит нос, смотрит с недовольством.
имидж тэёна, его отношения с марком, состояние его твиттера – все это должно быть под контролем доёна, но пес сам грызет поводок, просится на свободу. давно ручной, но, видимо, впавший в маразм на старости лет.
доёну страшно считать, сколько лет они рядом друг с другом. все начиналось прозаично: первый учебный день в старшей школе был полон знакомств, обещавших стать интересными, но тэён точно не был из тех, кто хоть сколько-нибудь был доёну полезен.
доёну, который номер один по успеваемости и мистер белоснежный воротничок, было плевать на тэёна, который с ногами сидя на стуле, декларировал с дальней парты какую-то чушь, провоцируя неугодных ему на конфликт и ставя на себе клеймо фриковатого бэдбоя. на него хотелось, но больно было смотреть (словно солнце).
и где они теперь.
одна из главных звезд рэпа в корее и его бессменный менеджер, застрявшие между четвертью века и смертью христа.
доёну нравится марк, если честно. молод, амбициозен, но наивен, а главное бесконечно талантлив. тэён гоняет его треки, сидя за рулем, пока доён рядом напоминает о делах и закидывается таблеткой от головы, потому что он всегда был донельзя чувствителен к смене погоды.
доёну не нравится тэён, если рассуждать объективно. груб, эгоцентричен, корыстолюбив и циничен, но семью не выбирают. долбоеб, превышающий скорость по мокрому асфальту, ему больше, чем брат. за спиной столько дерьма, что в одиночку не вывезти. доён в <i>своего</i> долбоеба всегда преданно верил.
тэён помнит, как впервые вытащил его на сцену. это было даже не так давно, как должно было бы быть, просто доёну комфортно существовать в тени своей сгорающей звезды, стоя за кулисами посматривать на него, косясь в набитый битком зал клуба. заниматься своими делами, гонять организаторов, не лезть в музыку, от которой он фактически далек. он не имеет никакого отношения к битам, поверх которых тэён читает.
к текстам, что выстреливают и – хэдшот.
когда он благодарит зал после анкора, перечисляет, задыхаясь, всех, кто был к сему действу причастен – диджея, бэк, парней с разогрева и тех, кто просто приехал поддержать, чтобы выйти на сцену и стать частью целого.
тэён бросает короткий взгляд за кулисы, где доён, уткнувшись в свой телефон, абсолютно абстрагирован от происходящей феерии. он был на десятках таких концертов, половину из которых отчасти организовывал.
– иди сюда, – тэён улыбается в микрофон, и доён, поднимая голову, видит, что смотрит тот прямо на него, – давай уже.
закатывает глаза и машет головой, но устраивать разборки в конце выступления было бы верхом глупости, а доён тут вообще-то главный по вопросам рациональности и верных решений.
он не похож на тех, кто стоит рядом с тэёном и уж тем более на него самого – с мокрым голым торсом, едва держащимися на бедрах джинсами. рукава забиты, с волос течет пот, изо рта льется какая-то чушь про «мало кто знает этого человека в лицо, но без тебя ничего не вышло, нет, клянусь, я бы умер без него».
– ким доён, <i>его</i> менеджер, – короткое рукопожатие и вежливая улыбка. парень напротив улыбается так очаровательно, что доён наживую чувствует, почему все вокруг сходят по нему с ума.
джехён далеко не сверхновая, он тотально коммерческий проект, приносящий ему честные деньги. тэён собрался рвать чарты – для этого ему на вокал нужен самый лакомый кусок пирога с этого шведского стола, заставленного разносортным дерьмом.
тэён опаздывает, и так даже проще. доён в спокойной обстановке обсуждает детали, в которых джехён понимает даже больше, чем его тугодумный менеджер. когда приходит тэён, все меняется: вежливые улыбки – на оценивающие взгляды, безобидные шутки – на суховатые колкости.
через две недели на студии атмосфера почти та же самая. тэён вслушивается в каждый джехёнов вздох, за пультом уже устал сидеть, плюхается к доёну, зашедшему посмотреть что да как, на диван.
– я понимаю, почему от него все в восторге, – смотрит туда, в кабинку, где джехён улыбается собственным мыслям, пока качается в такт звучащему биту.
тэён от таких заявлений хмурится еще сильнее. они встречались иногда на общих тусовках, за сценами концертов, переговаривались по делу, но не более того. позвать в этот трек джехёна – доёнова идея.
– я ревную, – прямолинейно так, что никогда не догадаешься, шутка или серьезно.
доён давно не ломает себе голову подобными вопросами. настолько привык к этим резкостям, что вообще не обращает внимания, продолжая наблюдать за парнем за стеклом. джехён сияет, а доён не хочет разбирать на составные части свою необоснованную к нему симпатию. но даже смотреть на него – уже удовольствие.
ладонь тэёна падает ему на коленку: «я серьезно».
доён оборачивается к его лицу. там типичная реакция: злиться на то, чего ты не понимаешь.
тэён не понимает. и руки у него горячие. «ну что?»
– ну в смысле «что»? ты видел его менеджера? джонни, блять. я бы тоже хотел избавиться от этого дебила и работать с кем-то адекватным.
быть может, другу джехёна не хватало сноровки и опыта, но подменять его доён точно не собирался. ему никто и не предлагал. тэён выглядит как детсадовец в моменты своей редкой уязвимости. сравнительный подход: зачем хвалить доёна, когда можно опускать других.
– не драматизируй, мне просто нравится его голос, – сдержанно и искренне. не подчеркивая тэёнову глупость, недальновидность или слабость.
джехён последние три раза вильнул мимо нот.
доён хочет думать о нем, ощущая прикосновение на тонких брюках. закрыть глаза, представлять, что это ладонь джехёна, который улыбается и смотрит на него так, будто доён – его первая и последняя любовь. тэён сжимает чужую коленку сильнее, прежде чем отпустить и встать, чтобы вернуться за пульт. говорит джехёну, что он отвратителен и «давай еще раз».
когда-то давно было в стократ проще. они жили вдвоем, снимали однушку на последнем этаже, две трети платы за которую приходились на доёна, потому что еще что-то из себя представлял. в девятнадцать лет бегал репетитором по старшеклассникам, чтобы под вечер доставать тэёна из приступов панических атак своим вкрадчивым голосом, обещающим, что скоро все наладится. прижимать к его горячему лбу банку холодного пива и настежь окна открывать, чтобы духота и сигаретный дым ушли. тэён за ноутбуком целыми днями в попытках явить на свет что-то стоящее. тогда они просто друзья, помогающие друг другу во всем.
расширенные зрачки, дрожь в грязных пальцах.
– ты ангел-хранитель.
– а ты уебок сраный, ложись спать, пожалуйста, блять.
доён его ненавидит. и себя, в целом, тоже. через год помощь тэёну заставит его бросить универ, через пять лет – купить для матери машину, а пока что варка в адском котле на медленном огне, не более того. всем нужно во что-то верить: любовь, будда, расположение звезд на небе.
доён не помнит, где располагалась та точка, на которой смыслом его жизни стала вера в тэёна и то, что он делает. тогда еще всеми гонимого, непризнанного, воспевающего фатализм и меряющего куплетами глубину пустоты в собственной груди.
хватающегося за лучшего друга, как за последнюю надежду. «пока ты здесь, я не сдамся». доён приближается к его лицу, оттягивает пальцем нижнее веко, чтобы разгадать секрет зрачков.
тогда тэён казался жалким, доён – слабохарактерным.
теперь они иконы – падай и поклоняйся.
в офисе из работающих только кондиционер, под которым доён задремал на диване, забыв про боязнь простыть. все стремались и звука издать, чтобы его разбудить, но тэён слишком громко хлопает дверью, когда влетает в помещение. он сразу же понимает, что «блять, ошибка», но руки заняты, мгновение ускользает, а доён уже трет красноватые глаза.
на стол перед ним приземляется аккуратно коробка с тортом.
– у кого-то др?
– нет, – тэён смотрит на кондитерский шедевр с таким же благоговейным ужасом, с каким отцы смотрят на своих новорожденных детей, – девочка какая-то подарила.
история почти обыденна: торт просто фанатский подарок. девушка узнала рэпера, а тэён был в на редкость приятном расположении духа, чтобы с ней сфотографироваться. в качестве благодарности она всучила ему то, что было у нее в руках. якобы несла торт подруге, но не каждый день встретишь на улице ли тэёна.
– выглядит аппетитно.
– ты не будешь это есть, – доён на сладкое даже не смотрит, зевает, прикрывая рот. рубашка вся измялась от лежания, волосы растрепанные, движение неспешные. доёна редко можно застать таким несобранным и почти нежным.
тэён тоже сам не свой, смотрит то на своего менеджера, то на торт с нескрываемым нетерпением.
– но я хочу.
– ты ебанулся?
раздражение доёна вполне обоснованное. у медали всегда две стороны, и, помимо фанатской любви, успех приносит за собой еще толпы людей, желающих тебе зла. большие артисты не могут позволять себе есть то, что им дарят неизвестные люди, как бы мило они не выглядели.
– она была милой! – восклицает тэён, читая его мысли.
– попробуешь это завтра, если сейчас скормишь кусок накамото.
тэён улыбается искренне и красиво, вредность доёна – его персональное очарование. из дальнего угла им обоим показывают средний палец. юта, закинув ноги на стол, даже не отрывается от экрана компьютера, но все равно все слышит.
у доёна с японцем затяжной лавхейт, под которым он скрывает свою реальную к тому неприязнь. у юты шило в жопе и отсутствие чувства такта; его вечные попытки доебаться до чужой личной жизни выводят доёна из себя.
не надо спрашивать, почему с девушками у него не складывается отношений длиной больше месяца. почему он не снимает в клубах красивых телочек, как все. почему его лицо кривится в омерзении, когда над ухом кто-то начинает обсуждать где, кого и как.
дверь хлопает снова, у доёна почти повторный эффект пробуждения – теперь он смотрит на мир ясным взглядом и даже сразу понимает, что здесь забыл марк. он маленьким ураганом проносится по офису, здороваясь со всеми, потом тормозит у стола и забывает пожать тэёну с доёном руки, потому что разглядывает торт и тараторит как заведенный:
– ого, это откуда? выглядит клево! бля, я так забегался сегодня. мы пишем что-нибудь или нет? а откуда вы его взяли? у кого-то др? вы же мне поможете? я вам кое-что хочу показать! это черника? кто-нибудь вычитайте мне сраный текст, мне кажется, там орфографические ошибки. блин, он что, шоколадный? я попробую? сделайте кондер потише! блять, это пиздец как вкусно!
доён ловит маленький инфаркт, потому что марк отковыривает себе кусок торта канцелярской линейкой, взятой со стола накамото.
того самого, который через месяц раздует из мухи слона, когда будет вопить в трубку, что тэёна никто не может найти, а они вообще-то уже все едут в аэропорт. конечно, все можно решить новым билетом, передвинутым графиком, но это сложно и непрофессионально. поехать в отель, в котором они остановились прошлой ночью, всяко попроще.
комната оказывается закрыта, но вещи не собраны. доён по привычке швыряет тэёновы шмотки в чемодан, небрежно складывая. злится, но знает, на что подписался. трубки тэён не берет, и те, с кем он был, тоже ничего не знают.
в такие мерзкие моменты доён чувствует себя молодой мамашей, у сына которой перебор по количеству хромосом. тэён непредсказуем и слишком много думает о том, что происходит у него внутри.
и когда встречает тьму, то добывает света.
чемодан остается лежать в номере, у доёна пять процентов зарядки на телефоне, в пустом коридоре гробовая тишина. он жмет на вызов лифта, отсчитывает этажи, и «блять» срывается с языка, обдавая разочарованием и гневом.
доён хватает девушку под локоть, отрывает ее от тэёна, буквально видя, как его рука выскальзывает из ее трусов. оттаскивает от лифта, одергивает на бедре задравшееся платье. она красивая и даже не пьяная; роскошные длинные черные волосы, злые глаза и похабно размазанная помада марсалового оттенка.
тэён с расстегнутыми штанами соображает в сотню раз медленнее, возбуждение заставляет видеть мир словно в инфракрасном с акцентом только на то, что движется и дышит. его только что целовали женские губы, свет в лифте без пощады слепит. перед лицом у тэёна доён – свеженький, бодренький и нервный.
«у нас самолет, блять, какого черта ты делаешь!»
последнее, что видит обломавшаяся девушка, перед тем, как двери лифта закрываются, – это как к стенке кабины спиной прижат уже не тэён, а тот второй, трезвый. доён успевает бросить на нее взгляд, молясь, что лишь бы шлюха ничего не поняла.
тэён даже какую-то кнопку успевает нажать, чужие слова доносятся эхом, что сотрясает дыру под сердцем. он держит доёна крепко за талию, а потом принимается судорожно выдергивать заправленную рубашку из брюк.
– о господи, ты серьезно? опять? – доён упирается ладонями в мягкую ткань худи на его груди, не пугается, не скандалит, пытается решить проблему мирным путем.
ему не нужно трогать тэёна ниже пояса, чтобы понять, как нестерпимо сильно у него стоит. и знать, что у него в голове, не нужно, чтобы осознавать, насколько прямо сейчас ему плохо.
цепкие пальцы лезут под одежду, тэён дышит так, будто ему не хватает воздуха. утыкается губами в бледную шею, целуя с остервенением, пока война с пуговицами продолжается. доён знает, что нужно делать. лифт вот-вот остановится, им не надо проблем. таким пьяным тэёна все равно никто не пустит в самолет.
– прекрати, здесь люди, – голос спокойный до жути, как будто доёна не заботит нисколько, как укусы на шее горят или внутренности с непривычки вяжутся в узлы, – поднимайся в номер.
тэён устремляет на него глаза, силясь вспомнить, как выглядит доён испуганный, сконфуженный, взволнованный. это не та стена, что командует им теперь. тэён все еще ручная собака, которую время от времени нужно прививать от бешенства.
«можешь догнать свою телку».
двери лифта открываются на первом этаже, когда они стоят по разные углы тесной кабинки, и выправленная рубашка доёна – единственное, к чему можно придраться. он жмет на кнопку снова, движение вверх до туда, откуда они начали это мракобесие.
в своем номере тэён спотыкается об собранный чемодан, когда вслепую ведет доёна до кровати и дважды за последние пять минут расстегивает свою ширинку.
вечером следующего дня накамото бестактно оттянет ворот доёновской футболки, чтобы под острой ключицей найти мерзейшие бордовые следы. присвистнуть и получить сильный удар по руке. «вау, вы что, девочек сняли?»
у юты взгляд совершенно ублюдский, усмешка на губах почти злая. он мурлыкает себе под нос какую-то популярную песенку, когда едва ли не виляя задом уходит к своему рабочему столу после недовольного «иди работай» от выведенного из себя доёна.
кажется, он напевал тэёна с джехёном совместный трек.
кто бы мог подумать, что спустя столько лет единственным фактором, что будет смущать доёна во всем этом форменном безумии, будет наглость какого-то там японца.
не собственные чувства или страх, не вероятность испортить друг другу жизнь.
доён давно не двадцатилетний мальчишка, не способный уснуть от тревоги, вгрызающейся в его воспаленный разум клыками всякий раз, когда наступает ночь. у них из раздельных вещей, пожалуй, только зубные щетки. все остальное – общее, в большинстве своем принадлежащее доёну, но он привык делиться. правая половина матраса прохладна и пуста, он перекатывается на нее, пряча лицо в чужой подушке. она пахнет тэёном – запахом, который доён не спутает и не забудет никогда.
он примерно представляет, где того носит, по каким уебкам тэён шляется, пытаясь себе доказать, что чего-то стоит. не зря горит.
доёну стягивает низ живота фантомно болезненным спазмом. на самом деле приятным, но через призму всей тоскливости и грязноты происходящего кажется, что будто бы больно. холод простыни жжет взмокшую спину, и доён прекрасно слышит сквозь свое рваное дыхание копошение и шум в коридоре, когда торопливо, будто стыдясь, дрочит себе, не снимая спортивные штаны. привычные движения вспотевшей ладонью по вставшему члену, пока в сводящий с ума запах можно кутаться как в объятия.
тэён опускается на колени перед матрасом, стягивая с себя майку.
– ты красиво стонешь, – затем бросает джинсы рядом, забирается неуклюже на спальное место, словно ничего его не смущает, – давай помогу.
доён сперва надумает кучу всего, но потом поймет: тэёну действительно тогда было все равно. он думал о себе, о том, что пережил за день, о том, как мысли в его пьяной голове складывались в идеи, топя под собою здравый смысл.
доён смотрит на него с мольбой, «уйди, исчезни, сдохни», где отчаяние душит дрожащей рукой.
тэён смеется: «забей, я бухой».
придумывает себе какую-то причину, чтобы навалиться на доёна сверху, подмять под себя, и делает это без колебаний. его моральные ориентиры давно потерялись в лесной чаще, там теперь только лишь воют волки и смущенно, но сладостно стонет лучший друг, ощущая сильные пальцы на собственном члене. тэён тяжело дышит ему в изгиб шеи и не сдерживается, целует за ушком, когда доён поворачивает голову, чтобы поцелуям больше места было и не дай бог, чтобы в губы. его хватает ненадолго, кончить тэёну в руку – самое стыдное, чтобы было в недолгой бесславной жизни доёна.
он думает, что дальше уже некуда. лет с шестнадцати он не прожил и дня, чтобы не задуматься о том, что самое время закончить все это издевательство и драматично вскрыться в ванной. в повисшей тишине приходит самое жалкое осознание, что лучше и хуже уже никогда не будет.
тэён смотрит на доёна, лежащего под ним, совершенно бешеным взглядом.
ему хочется целоваться. можно было бы догадаться, что от всего этого у него встанет член, но тэён все равно растерян и возбужден как никогда в жизни.
доён – запретное, аморальное, вывернутое наизнанку. грань, переходя которую правила жизни тебе начинают диктовать свои демоны. у тэёна их целая стая, и всем им нравится то, что хозяин принес на растерзание.
«отсоси мне, пожалуйста», шепотом и пытаясь поймать взгляд, который теряется нарочно.
доён, не открывая глаз, истерично смеется.
– я не умею.
тэён – первый, кто к нему прикоснулся. впрочем, именно этого он и желал. быть может, не так, не здесь и не сейчас, но он получил, чего хотел.
упирается ладонями тэёну в плечи, заставляя подняться и сесть, сменить позу, чтобы было удобнее. доён правда не умеет, но старается, давясь его членом, каждую секунду боясь зубами поранить нежную кожу, поэтому по инерции больше лижется, чем непосредственно сосет, но тэён достаточно неопытен, чтобы это сорвало ему крышу.
вплоть до фундамента их крепкой мужской дружбы.
наутро тэён говорит, что ему вчера предложили записаться. доён захлебывается чаем, и улыбка на его губах самая искренняя. через год они снимут квартиру поближе к центру, обзаведутся сотней профессиональных знакомств. тэён начнет забивать себе вторую руку, поместив под сгибом локтя силуэт маленького солнца, чтобы уломать доёна на том же месте набить себе одинокую луну.
у рэпера появится первая видео работа, а у его менеджера – ежедневник, где все чаще и чаще прописаны реальные дела, а не иллюзия занятости.
если они что-то не успевают, то только из-за тэёна.
будто ужаленный он носится по студии, слушая себя в десятый раз и игнорируя пятый час ночи. доён здесь уже вторые сутки, а о том, сколько его артист тут безвылазно, даже думать нет сил. ему впервые в жизни поставили дедлайн, и тэён проебался.
стадия откровенного дерьма позади, но он все равно не доволен тем, что есть.
– тебе что, жалко? – смотрит на доёна, валяющегося на диване, сверху вниз и не понимает, почему к столь серьезной проблеме его самый близкий человек относится так легкомысленно.
– тэён, я не хочу этого делать, – закатывает глаза в третий раз за последние полчаса, – запиши кого-нибудь еще.
просто две фразы произнести, даже петь не нужно. доён не хочет быть частью музыки, звучать с тэёном на одном треке, даже если никто об этом не узнает. что-то типа принципиального. повяжет их еще сильнее, чем есть – намертво.
– мне нужен твой блядский голос.
– какой, блять, у меня голос? – доён аж поднимается из лежачего положения, чтобы смерить тэёна хмурым взглядом.
– не в этом смысле, не придирайся, блять.
тэён не понимает слова «нет». принципов и чувств чужих тоже. он слишком идеально все придумал в своей голове, чтобы отступать. его треку это нужно – ощущение того, что кто-то сдался и перестал бороться. тэён встает перед доёном на колени и с крайне серьезным видом говорит: «я умоляю тебя, пожалуйста».
первый и последний раз, это действительно больше не повторяется в контексте музыки. второй татуировки у доёна тоже так и не появляется.
но он не может думать ни о чем другом после той ситуации с охуевшим накамото, который внимателен настолько, насколько же и хамоват. им всем есть, что терять.
он думает, как донести свои мысли до тэёна слишком долго, потому что дожидается повода, который сразу возводит причину для разговора в ранг назревающего конфликта.
джехён такой обаятельный, при виде его доён улыбается так, словно перед ним симпатичненький щенок. они обнимаются при встрече, и доён, ослепленный его улыбкой, отводит в пол глаза. сомнительные афтепати после концертов еще никогда не были для него настолько желанными. он никогда не будет вписываться в эти места, как подобает, но уже давно уверен в себе, чтобы забивать на это хер.
тэён выводит доёна на свежий воздух буквально через час, заставляя бросить недопитое на столе и не давая пообещать джехёну, что «скоро вернусь». он не говорит ничего, лишь сжимает локоть доёну до боли сильно, так будто тот в чем-то провинился. закуривает на улице, смотрит на него со злобой и ненавистью. над головой бледнеет луна и небо без единой звезды. доён знает этот взгляд – во тьме глаз костер для жертвоприношений.
– я думал, что мы завязали с этим лет пять назад, – говорит равнодушно, не пьяный ведь совсем. не уточняет, что вообще-то с последнего раза прошло шесть лет, если не считать то, что было в отеле совсем недавно. доён все помнит, каждый долбанный раз помнит до мельчайших деталей, потому что неизменно трезв всякий раз, когда тэён сходит с ума.
– развязали снова, – затягивается, посматривая в сторону кучки людей, стоящих у клуба, от которых им пришлось отойти, чтобы поговорить, – ты против?
доён загипнотизирован тем, как тлеет неспешно сигарета. думает о том, что хочет вернуться внутрь обратно. тэён не дожидается ответа:
– тогда научись говорить мне «нет».
– я говорю тебе «нет». давно говорю. ты не воспринимаешь, – доёну требуется храбрость, чтобы озвучить свою мысль, и она, наконец-то, у него есть, – тэён, фактически я могу подать на тебя в суд.
(сломать твою карьеру. смысл того, чтобы оставаться в тени, – это уберегать себя от опасностей. ты стоишь на сцене, ты будешь страдать.)
доён не строит из себя жертву, он излагает факты. безусловно, поклонники тэёна знают его в лицо, но для общественного резонанса, что может возникнуть в случае поднятия такого скандала, он пустое место.
<i>для тебя тоже?</i>
– доён, фактически ты любишь меня с шестнадцати лет.
– это устаревшая информация, – в нем говорит холод и правда, – ты думаешь, я действительно могу хоть что-нибудь сейчас чувствовать?
хоть каплю той любви, что заставляла дышать и мечтать об удушье одновременно. тупое желание быть ближе, помогать, верить во все, что тэён, ведомый голодом, делает. они давно выросли и не способны никого любить.
не после всего, через что пришлось пройти.
тэён молчит; конечно, доён его давно не любит.
быть может, с той первой неловкой ночи, а, может, и раньше. с того вечера, когда сваливший из школы год назад тэён завалился на доёнов выпускной и умолял его пойти с ним, потому что «я тебе нужен, да?».
когда умерли все надежды доёна на высшее образование и нормальную жизнь, но появились новые – на то, что тэён будет рядом. все рано или поздно рушится, вечной материи не изобрели. когда о них, как о личностях, забудут, доён останется на цифровых носителях лишь парой фраз, сказанных в начале одного единственного трека.
жалеть в любом случае не приходится; доён обеспечен, и зачем обыденная жизнь, когда можно проживать настоящую? единственная эмоция, которую он еще способен к тэёну испытывать, называется благодарностью.
– если ты сделаешь это, я уйду навсегда.
– по рукам.
они могли бы сделать все иначе, если бы тэён должным образом воспринимал чужие слова. верил чуть больше или хотя бы прислушивался. даже если бы действительно был согласен доёна отпустить, то последнюю близость сделать более достойной.
но тэён зол на все человечество сразу. они садятся в его машину, и доён сперва задается вопросом, куда они поедут, но тэён тормозит за поворот следующего же квартала, где ни капли света и ни единой души. тьма и недостаток чего-либо – естественная среда обитания.
они трахаются в машине как школьники, тэён даже допускает мысль, что его больная спина такого ему не простит, но в итоге не прощает ему доён.
его не задевает ни жестокость, ни бессердечие, ни синяки на бедрах, ни адская боль, потому что он все еще не может позволить никому, кроме тэёна, к себе прикоснуться в подобном плане.
доён стонет от того, как ему больно чисто физически, когда слышит давно забытые признания в любви к своему голосу. только потом – от наслаждения.
тэён долго ищет себе оправдания и только после битья джехёну его красивого лица смиряется с тем, что фатально облажался лишь по собственной вине. он был уверен, что джехён устал возиться со своим менеджером и решил заполучить лучшего, поэтому когда до него доходят слухи, что доён не остался без работы, то к джехёну несется, забивая на красный свет дважды и оставляя на накамото все дела, с которыми не справляется сам.
но с парнем все еще сидит джонни, прикладывая подтаявшее мороженое к содранной скуле своего подопечного. «нихуя тебе крышу без него сорвало».
тэён смотрит на упаковку мороженого, пытаясь выдрать из пустоты в голове хоть какую-нибудь идею. черничное в вафельном рожке. будто джонни с джехёном не в рэп-тусовке вертятся, а в началку ходят.
зато тут он понимает.
спустя пару недель они втроем смотрят первое и единственное в своем роде интервью доёна тому самому парню, который еще не так давно терзал вопросами тэёна.
джехён говорит, что это предательство, и у рэпера снова загорается желание ударить его. очаровательный, но тупой, а доён перед камерой привычно сдержан, аккуратно одет. длинный рукав его черной рубашки заставляет тэёна задуматься, что о маленьком клейме на чужом теле знает совсем крошечное количество людей.
– почему вы расстались?
– «расстались» – слово для мелодрам. мы перестали работать вместе, вот и все, – доён выглядит расслабленно, а джехён говорит, что даже красиво.
– хотя бы остались друзьями?
(тэён знает, что услышит ложь. доёна больше нет в его жизни.)
– конечно, но работа отнимает все свободное время.
– и теперь занимаетесь марком. о таком подарке, как ваша помощь и опыт, начинающий артист и мечтать не может. как он вас заполучил?
– ему нужен был менеджер, мне – тот, чьей карьерой я бы хотел заниматься. у него огромный потенциал, - и смущенная улыбка на финальную сцену, – и он куда более интересный собеседник, чем я.
– так что насчет батла? – журналист лукаво щурится, – теперь у вашего старого друга и нового подопечного явно побольше личных поводов, чем когда я задавал этот вопрос впервые.
джехён и джонни лыбятся как придурки, пока тэён смиряется с мыслью, что у него нет ни сил, ни стимула, ни идеи для того, чтобы как-то начать новую жизнь.
что у него есть все и в то же время ничего нет. доён, кажется, шутит. а, может, и серьезно.
тэён не понимает, когда слышит с экрана ироничное «посмотрим».
