Чем ближе зима, тем позже восходило солнце. По лету в такое время первые солнечные лучи уже пробивались на горизонте, а сейчас было темно. Тэхен устало потер глаза и запрыгнул на забор, ловко перебрасывая через него ноги и приземляясь на корточки. При каждом шаге лук стукался о его бок, а изо рта выходил пар. Было холодно. Мороз щипал щеки, которые раскраснелись от холода, а пальцы начинали костенеть. Благо, что идти ему всего лишь около часа или чуть более. Голова была абсолютно пустая. Тэхен не чувствовал грусти, разочарования или радости, там было абсолютное ничего. Он не знал, что скажет ему Чонгук, и не уверен в том, хотел ли знать это вообще. Тэхен наступил на замерзшую лужицу, ломая лед. Олениха подняла голову, посмотрев в сторону источника звука. Ничего не увидев, она вновь опустила морду, откусывая примерзающую траву.

Тэхен запахнул куртку и сунул руки подмышки, опуская низко голову. Хотелось верить, что с наступлением холодов число зараженных сократится, ибо так ему не хотелось сейчас отбиваться. На это не было ни сил, ни желания, ни времени. Но, благо, спящий лес прерывали только звуки его шагов и дыхания. Даже птиц не было слышно, что уж говорить о солнце, которое не спешило подниматься. Небо заволокло тучами, оно давило на омегу, и он как никогда скучал по лету, когда было тепло, весело и солнечно, а главное, рядом был папа. Омега взбежал на возвышенность, а оттуда спустился на уже знакомую дорожку. Тэхен не спеша шел к небольшому мостику с давно сгнившими досками, вспоминая, как всего несколько недель назад сам Чонгук вел его туда, закрыв глаза. Тэхен задержался на мостике, который жалобно скрипел под ним, и глянул на свое размытое отражение в бегущей воде. И дальше отступать уже некуда.

Два стула, которые стояли на порожке, были покрыты инеем, а лежащие перед домом камни, уложенные до самого озера, стали скользкими. Тэхен ступил на порожек и открыл скрипучую дверь. Внутри домика было темно и холодно, и, казалось, он был совсем пуст. Но когда глаза омеги привыкли к темноте, он увидел Чонгука, сидящего на диване. Альфа повернул голову в его сторону и, казалось, словно хотел что-то сказать, но так и не сказал. Тэхен прикрыл за собой дверь и сделал шаг к нему, а после недолгого молчания снял лук и колчан. Ему так все это надоело, что уже начинало подташнивать. Откуда вдруг навалилось столько проблем? Тэхен сел рядом с Чонгуком и достал из-за пояса что-то.

— Ты дал мне в руки то, что может тебя убить, — сказал Тэхен, смотря на пистолет. Он поглаживал рукоять большим пальцем. — Наверное, именно после этого я начал доверять тебе. Кто бы дал незнакомцу в руки оружие? — омега посмотрел на молчаливого хмурого Чонгука. — Или безумец, или человек, уверенный в том человеке, которому вверяет нечто небезопасное. Я бы не дал на твоем месте, — сказал Тэхен и протянул пистолет Чонгуку, возвращая его законному владельцу.

— Я говорил это, и повторю еще очень много раз. Если бы ты хотел выстрелить в меня, ты давно сделал бы это, — Чон забрал пистолет и положил его на старенькую тумбу перед диваном. Тэхен забрался на него с ногами и уставился на незажженный камин, в топке которой лежали дрова.

— Давно сидишь тут? — спросил омега, обнимая себя за плечи. — Тут холодно.

— Достаточно давно, — кивнул Чонгук, смотря на профиль Тэхена. — Разжечь камин?

— Нет, не стоит, — это напряжение висело между ними, и омегу это только больше угнетало, но он не знал, как избавиться от него. — Я не собираюсь задерживаться надолго, у меня есть дела в общине.

— Как там Юнги? Все в порядке? — после недолгого молчания спросил Чонгук.

— Да. Гююн жива, если тебе интересно, и она в безопасности сейчас. Они с Юнги вместе.

— Я рад за них.

— Неужто? — ответил Тэхен, начиная раздражаться. — После того, как чуть не убил его. Да, я верю, что ты очень рад за них.

— Мы с братом, наверное, умерли бы, если нас тогда не нашли люди Хенсока, — начал Чонгук, сцепив пальцы в замок и уперевшись локтями в колени. Его взгляд стал серьезным и задумчивым, он пропустил мимо ушей выпад Тэхена. — Это было чистой воды везение и подарок судьбы, так мы тогда думали. Но мы даже понятия не имели, куда попали. Мы стали своего рода зверушками для них. Нас шпыняли, били, заставляли делать самую грязную работу, мы вкалывали за двоих взрослых, пока те развлекались и творили, что вздумается, мы почти не ели. Особенно испытал это на себе Хосок. Он не такой, каким кажется, — альфа посмотрел на притихшего Тэхена.

— Его не просто так называют Дьяволом, — хмыкнул Тэхен. — И я в этом убедился. Не имеет значения, каким он был раньше, имеет значение лишь то, какой он человек сейчас.

— Тэхен, все не так просто, как ты думаешь, — поджал губы Чонгук. — Тебя вырастили, как принцессу, ты никогда не нуждался в крове и пище, ты не испытал на себе, что значит жить в грязи. Может быть, ты спал на голой земле, как он? — Тэхен опустил взгляд, не желая смотреть в глаза Чонгуку. — Может быть, ты голодал неделями, пока не начинал терять сознание? Или, может, тебя избивали по-очереди ради развлечения? Нет, Тэхен. А его да. И меня тоже, но не всегда. Я был мелким, я вообще нихрена не смыслил тогда. Мне просто хотелось жрать и заниматься своими детскими делами, как и всем детям. Из-за того, что Хосок все брал на себя, я вырос крайне эгоистичным ублюдком, который думал лишь о себе. Ты даже понятия не имеешь, как я относился к собственному брату, который ценой своей жизни защищал меня. Да, его прозвали Дьяволом, но это случилось не просто так, мол, захотелось, — Чонгук замолчал и сжал губы, погружаясь в неприятные, темные воспоминания.

— Я слушаю тебя, — тихо сказал омега. Он испытал чувство вины за свои грубые слова, ведь, если подумать, он действительно ничего не знал ни о Чонгуке, ни о Хосоке. Он знал лишь голый факт — они причинили боль Юнги и Гююн, и больше ничего.

— Это не то, что хочется вспоминать, к чему хочется возвращаться. Так продолжалось очень много лет. Мы все терпели, потому что у нас попросту не было выбора, но однажды… все круто изменилось. Я не смогу назвать точный день, но однажды Хосока увели, и прежним он уже не вернулся. Я не знаю, что с ним делали, он никогда не рассказывал мне, но я понимаю сейчас, что тогда от моего брата осталась лишь изуродованная оболочка. Его выпотрошили и начинили болью и страданиями. Тогда я был слишком глуп и мал, чтобы понять это, но сейчас я понимаю. Каждую ночь его забирали, а после он возвращался под утро. Ни живой, ни мертвый, никакой. Он просто существовал, а я понятия не имел, что происходит у меня под носом. Та девушка, Фэйт…

— Которая с Юнги сцепилась?

— Ага, — Чонгук слегка ухмыльнулся и покачал головой. — Она стала нашим спасением. Тогда она была приближена к Хенсоку, как никто из нас, она знала его более-менее слабые места, и именно она вместе с Хосоком совершила переворот. Я помню тот день, как сейчас, я помню Хосока, который поднял вверх руку и сказал, что теперь он — лидер этой общины. Мы думали, что тогда все закончилось, но нет, все трудности были еще впереди. Община Хенсока буквально стояла на коленях, и помогал им тогда лишь один… человек, — Чонгук поджал губы. — Тогда он рассматривал возможность отвернуться от нас и расторгнуть «контракт», ведь Хенсока больше нет, а значит, нет и договора. Тогда наступил страшный голод, и, наверное, если бы не Фэйт и Хосок, которые занимались охотой, мы бы передохли от голода, как мухи. Они начали учить других охотиться. Все, чем занималась эта община — мародерство. Они грабили другие, более мелкие общины, убивали, насиловали, словом, делали все, что придет в голову. Мы же… были другими.

— У меня нет слов, — покачал головой Тэхен, сведя брови к переносице. — Я и не знал, через что вам пришлось пройти…

— Тебе и неоткуда это было знать, — пожал плечами Чонгук. — Хосока, как и меня, можно ненавидеть, можно любить, но не уважать его попросту нельзя. Он делает для своей общины буквально все, из кожи вон лезет, лишь бы у его людей был кусок лепешки и мяса. За своих людей он будет рвать глотки, и неважно, кому — таким же мародерам или твоему другу. Он убил нашего человека, а значит, он враг. И мы уже не думаем о его мотивах, мы видим лишь голый факт.

— Но это лишь одна сторона медали, — кивнул омега и принялся массировать виски. — Сложнее ситуации у меня в жизни еще не было, и я не знаю, что мне думать, как правильнее поступить.

— Ты ведь принцесса, — беззлобно сказал Чонгук, посмотрев на омегу. — Поверь, как бы ты ни поступил, я приму твой выбор. Захочешь ты общаться со мной дальше, простишь ли ты меня и примешь всю правду такой, какая она есть или нет — твой выбор. Но позволь мне сказать кое-что еще, — Чонгук на мгновение замолчал, подбирая слова. Тэхен в ожидании уставился на него. — У нас есть многое, Тэхен. Люди, оружие, еда, медикаменты, но мы платим за это огромную цену. Ты даже не представляешь, какую. Иногда за это мы расплачиваемся… жизнью. Чужой жизнью.

— О чем ты? — хмуро спросил Тэхен.

— Твой отец должен был умереть дважды. Один раз — от руки Фэйт, второй — от моей.

У Тэхена сердце на мгновение перестало биться. Чонгук буквально увидел, как его глаза расширяются, и он не хотел принимать этот факт. Его словно опустили с головой в ледяную прорубь, не дав сделать даже глотка воздуха. Легкие сжались, было ощущение, словно они вот-вот лопнут, а руки начали трястись. Чонгук замолчал лишь на секунду, но за эту секунду в голове омеги вихрем пронеслись тысячи и тысячи мыслей. Его руки тут же начали трястись, словно в припадке, а на глазах выступили слезы. Он дважды мог потерять папу от рук людей… человека, с которым сидит сейчас рядом? Тэхен захотел подскочить с дивана, но Чонгук слегка сжал его колено, успокаивая.

— Должен был, но не умер, — спокойно продолжил Чонгук. — Когда я встретил тебя впервые, я подумал, что передо мной ангел. Хитрый, наглый и маленький ангел, внезапно свалившийся на мою голову. Я никогда не видел таких людей, и дело вовсе не в том, как ты выглядишь. Дело в твоем внутреннем стержне, в том, как ты держишь себя, ты… не такой, как все эти. Честно? Сначала у меня был лишь интерес, как у альфы к омеге. Будь на твоем месте кто-то другой, он уже давно был бы в моей постели, Тэхен, но с тобой… не то. Другое, понимаешь?

— Чонгук, я не знаю, — голос у Тэхена задрожал, но не от страха. На него свалилось слишком много информации разом, и он не мог ее обработать в один миг.

— Я могу представить, как это звучит, — кивнул альфа. — Но чем чаще я стал тебя видеть, чем больше узнавал, тем отчетливее понимал, что ты не только здесь, — он положил ладонь на грудь Тэхена с левой стороны, — ты еще и здесь, — он коснулся костяшками пальцев его виска. — В один момент ты стал просто везде, куда бы я ни пошел, что бы ни делал, с кем бы ни был. А после пришел тот человек и сказал, что… твоего отца нужно устранить, что он сейчас не дома. Тогда я спросил, мол, неужели у него нет преемников? Но мне не ответили. И тогда я вспомнил о том, что ты говорил о своем отце. Ошибки быть не могло. Твой отец должен был быть уже давно мертв, но я не сделал этого. И никто не сделает, слышишь? — Чонгук взял лицо Тэхена в ладони. Тот сжал дрожащие губы, как ребенок, а слезы уже беспорядочно лились по щекам. От одного представления, что папы больше нет, на Тэхена накатывала истерика. — Я не позволю этого даже собственному брату.

— Т-ты не врешь м-мне? — заикаясь, спросил Тэхен. Он смотрел с такой надеждой на Чонгука, что у того сердце заходилось, так громко оно стучало о ребра. Он лишь больше убеждался в правильности своего выбора. — Если папы не станет, я… я… — Тэхен вдруг расплакался, а Чонгук прижал его к себе, утешая, как маленького ребенка.

— Я клянусь тебе, Тэхен, — твердо ответил Чон, зарывшись носом в его волосы. — А знаешь… я совсем недавно видел твоего отца, — Тэхен отпрянул от него и вцепился пальцами в его плечи, заставляя Чонгука слегка улыбаться.

— Видел? Правда видел? Как он? Он в порядке? Он кушал? Господи, — губы у него вновь начали дрожать.

— Намджун в полном порядке и здравии, — тихо рассмеялся Чонгук, вытирая тыльной стороной ладони щеку Тэхена. Она была прохладной.

— Каждый раз, когда он уходит из общины, я схожу с ума от волнения, а тут… Правда, Чонгук, я не знаю, что мне делать со всей этой информацией. Мне нужно время, чтобы обработать ее, проанализировать ее. Я бы никогда подумать не мог, что все… так, — Тэхен вздохнул и самостоятельно вытер щеки от слез. Он опустил голову на какое-то время, и Чонгук его торопить не желал. Он понимал, как сложно все это осмыслить и, главное, принять. Финальное решение все равно будет за Тэхеном. По крайней мере, Чонгук ему все рассказал, и от этого стало хотя бы немного легче. — А почему ты не говоришь, что это за человек? Что за человек хотел смерти моего папы?

— Понимаешь ли, Тэхен, — Чонгук заломил пальцы, разглядывая грязные разводы на штанах Тэхена. — От этого человека зависит очень многое. Если я выложу все карты на стол, может погибнуть моя семья, мои люди и моя община, а я не могу этого допустить. Ты мне очень важен, но мне также важны и они. Я, как второй лидер по значимости, но не по важности, несу ответственность за них.

— За Фэйт, за Хосока… — прошептал Тэхен и кивнул самому себе. — Наверное, я понимаю тебя. Если бы от этого зависела жизнь папы, хенов, да кого угодно, я бы никогда не подставил их. Поэтому… Но как мне защищаться, если я не знаю, откуда идет угроза? Как мне защитить свою семью?

— Твой отец тоже знает об опасности и, я уверен, он не глупец, рано или поздно этот человек проколется, и тогда будет поздно. Сейчас ваша община в очень шатком положении, и вам всем следует быть очень аккуратными. Этот человек, он змея, и не просто змея, он самая настоящая анаконда. Он оплел здесь все, ты даже не представляешь, сколько людей ему подчинено, какими ресурсами он обладает.

— Зачем ему все это? — нахмурился омега. — Власть? Ресурсы? Захват земель? Я не понимаю. Если ты говоришь, что у него есть все, то… зачем?

— Не знаю, — покачал головой Чонгук. — Я правда этого не знаю, да никогда и не интересовался этим, если честно. Мне давали установку: убьешь — получишь оружие или пищу для своих людей. И ты уже не думаешь, кого там нужно убить, чтобы накормить их, а просто берешь и делаешь. Это очень, очень сложно, Тэхен.

— И… ты не сможешь перестать это делать? — прикусил губу Тэхен.

— А ты можешь перестать быть таким добрым и светлым человеком? — слегка улыбнулся Чонгук, глянув на него. Тэхен шмыгнул носом и вытер кончик рукавом куртки. — Не можешь. И я не могу переделать себя. Ты безумно важен для меня, ты… даже не представляешь, на что я пошел ради тебя и твоего счастья. Но это не значит, что я в одночасье стану принцем и буду творить добро. Я буду убивать, если понадобится. Я буду захватывать, грабить, уничтожать, я буду делать все, чтобы выжить и подарить более-менее нормальную жизнь моим людям. Я защищаю то, что принадлежит мне, Тэхен. Ты сейчас можешь принять решение уйти, и я не стану тебя держать, — «хотя очень хочется», думает про себя альфа.

— Чонгук, — омега поднял на него взгляд и нахмурился, — неужели ты думаешь, что я не знаю, как устроен этот мир? Папа всегда говорит, что мне не место в нем, что я должен оставаться в пределах нашей общины. Если бы я всегда ему следовал, я бы, наверное, ни черта из твоих слов не понял, я бы смотрел на мир через розовые очки. Да, я не видел всего, а лишь малую часть из этого, но… Или ты, или тебя. Ты или лев, или газель. Кто я, чтобы осуждать тебя и твое стремление сделать жизнь своих людей лучше? — Чонгук улыбнулся уголком губ. — Я не глупая газель, не нужно так обо мне думать.

— У меня этого и в мыслях не было. Я знаю, что ты опасный тигр, — Чонгук усмехнулся и сложил руки на груди, откидываясь на спинку дивана.

— Я лишь хочу сказать, что… не собираюсь оставлять тебя из-за этого. Ты и Хосок причинили боль Юнги, дорогому для нашей семьи человеку, но у вас были на то мотивы. Я вас ни в коем случае не оправдываю, а он наверняка не простит тебя, но теперь я понимаю ваш мотив. Вы просто защищаете своих людей, — Чонгук коротко кивнул. — Я рад, что ты поделился этим со мной, Чонгук. Я не хочу, чтобы между нами оставались какие-то тайны и недосказанности, ведь я говорю тебе абсолютно все, и хочу, чтобы ты платил мне тем же.

— Я не говорил, потому что не хотел, чтобы ты сделал какие-то неправильные выводы. И, честно говоря, не знал, могу ли я тебе доверять.

— И с чего же решил, что можешь? — вскинул брови омега.

— А с того, что вот тут, — он положил ладонь на грудь, — тепло каждый раз, когда ты смотришь на меня, — щеки у Тэхена тут же зарделись, а лицо обдало жаром.

— Дурак, — буркнул омега и закусил губу, с трудом сдерживая улыбку.

Чонгук действительно такой… идиот. Вроде бы говорят о серьезных вещах, а после скажет что-то, после чего у Тэхена все лицо горит, и над этими словами он потом думает долгое время. По крайней мере, думалось Тэхену, теперь он знает о нем намного больше. Теперь это не просто симпатичный альфа, с которым Тэхену нравилось проводить время, а человек с трудной судьбой, который всего-навсего защищает свое. И он защитил семью Тэхена, самое дорогое, что есть у омеги. Он защитил его папу. От одной этой мысли у него начинало сосать под ложечкой и по телу разливалась приятная нега. Неужели Чонгук действительно сделал это для него… Тэхен, который всего пару часов назад чувствовал беспомощность и мерзкое чувство разочарования, был окрылен, но вместе с тем чувствовал ужасную вину от тех мыслей, которые он допустил в сторону Чонгука. Омега тихо застонал и прикрыл лицо ладонями. Чонгук вскинул брови и положил ладонь на его спину, забеспокоившись:

— Что-то случилось, Тэхен-а?

— Чонгук, я такой идиот, — пробурчал сквозь ладони Тэхен и тяжело вздохнул. — Я ведь едва не разочаровался в тебе, едва не начал ненавидеть за все это! Я такой дурак, такой дурак, — шмыгнул он носом, внезапно потянувшись к Чонгуку и крепко обхватив его руками за шею. Он, как маленький ребенок, уткнулся альфе в ложбинку меж ключиц, пряча лицо, и прошептал: — Прости меня, пожалуйста.

— За что же ты извиняешься, — улыбнулся Чонгук и крепко обхватил его, прижимая к себе. — Ты ни в чем не виноват, мы просто не поняли друг друга. Эти недосказанности иногда выливаются в огромные проблемы. Я не хотел этого, малыш. Обещаю, что это не повторится впредь, слышишь? Я тебя буду защищать так же, как защищаю свою семью. Нет, ты даже не представляешь, насколько ты мне ближе этой самой семьи, — Тэхен задрожал в его руках, словно плакал, и лишь сильнее впился пальцами в его плечи, крепче прижимаясь к своему альфе.

От Тэхена пахло улицей и ландышем. Головокружительный аромат, который на таком близком расстоянии концентрировался и становился гуще. Чонгук зарылся носом в его волосы и вдохнул, прикрывая глаза. С Тэхеном было так спокойно и так хорошо, что хотелось остаться в их маленьком укрытии на всю жизнь. Тэхен зажмурился до боли, не веря собственным ушам. С каждым новом словом его тело отзывалось теплотой, от которой становилось жарко. Он глубоко дышал, вжимаясь лицом в грудь Чонгука, а в голове на повторе четыре слова: «Ты мне ближе семьи». У Тэхена сердце стучало так громко и быстро, что, казалось, весь мир его слышит. Пальцы Чонгука путались в его волосах, а Тэхен путался в Чонгуке.

Теперь Тэхен был крепко уверен лишь в одном — у него от Чонгука тепло вот здесь. Он в нем окончательно, бесповоротно и с самой головой, и самое страшное было то, что Тэхен никакого спасения и не хотел. Он обмяк в руках альфы, и ладони упали на его крепкую спину. Наверное, Чонгук был вторым после папы мужчиной, которого Тэхен никогда, никогда и ни за что в жизни не хотел бы покинуть. Тэхен поднял голову, встречаясь взглядом с Чонгуком. Между ними повисла тишина, но не напряженная, то была приятная тишина, которая может быть только с тем человеком, с которым вам так тепло. Тэхен поднял ладонь и коснулся небритой щеки Чонгука, а после вновь заглянул в глаза.

— Обещаешь? — шепнул Тэхен. Он не уточнил, какого именно обещания хочет, но Чонгук и не думал над ответом.

— Обещаю, — шепнул в ответ альфа.

***

С трудом расставшись с Чонгуком, который пообещал обязательно встретиться на днях, Тэхен вернулся в общину к девяти утра. Люди уже высыпались из домов, принимаясь каждый за свою работу, и омеге пришлось изрядно попотеть, чтобы не попасться на глаза никому. Куриц и петухов снова выпустили из курятника гулять на волю, и те бегали под ногами, клевая зерно и траву. Пять женщин, неся в руках корзины с бельем, направились к озеру, попутно переговариваясь о чем-то и посмеиваясь. Тучи рассосались, уступая место прохладным солнечным лучам. После того, что Тэхен видел в общине Хосока и Чонгука, его собственная община казалась ему пышащей жизнью. Тэхен едва ли не на цыпочках прокрался к своему дому, куда забежал через заднюю дверь. Он скинул лук, который так и остался валяться на полу, и побежал в свою комнату, на ходу скидывая грязные вещи. Переодевшись в старую водолазку, закрывающую горло и руки, и джинсовый комбинезон, омега наспех расчесал грязные волосы и собрал их в неуклюжую пальмочку на голове. Теперь можно было приступать к работе.

Ни Ханена, ни Гююн, ни Юнги дома не оказалось. Оно и не мудрено, наверное, Ханен уже давно раздал им всем работу. Тэхен сунул ноги в старые ботинки и вновь вышел на улицу, глубоко вдыхая прохладный воздух полной грудью. И вновь к нему вернулось это чувство, похожее на… счастье. С плеч свалился огромный груз, который придавливал его к земле, и теперь Тэхен, наконец, мог свободно дышать. Юнги и Гююн в безопасности, папа жив и здоров, а с Чонгуком, наконец, недомолвки решены. Для полного счастья Тэхену только не хватало убедиться, что с Чимином все в порядке, и тогда точно можно было жить спокойно. Он открыл дверь и застал сидящего на ступеньках Юнги. Перед ним стояло три тазика, один был до верха полон желудей, а два были пустыми. Тэхен улыбнулся и сошел по ступеням, глядя на Юнги.

— Она мне сказала сортировать желуди, но не сказала, как, — хмуро сказал Юнги, рассматривая плод в солнечных лучах. — Противная тетка…

— Ты это о ком? — усмехнулся Тэхен.

— Ну та толстая тетка! Я хотел поесть, а она не дала мне ничего. Злая, — хмыкнул бета. — Еще и работой нагрузила, — он со злости кинул несчастный желудь в тазик.

— То-то я думаю, что у нас все шкафчики перерыты, — хихикнул Тэхен. — Юнги-я, у нас завтрак, обед и ужин по расписанию. Конечно, мы можем и отдельно кушать, но только тогда, когда вся работа выполнена. Здесь у нас у каждого свое место, и каждый должен выполнять свою работу. Мы работаем во благо общей цели. Тебя обязательно покормят, не переживай об этом, и не ссорься с нуной. Она очень милая женщина, а еще у нее есть дочь, Элль. Ты мог ее видеть, мне кажется, вы примерно одного возраста.

— Хорошо, — вздохнул Юнги. — Но с желудями-то что делать прикажешь? Кто вообще ест желуди…

— А знаешь, из них получается неплохая мука, желудевый молочный суп и даже кофе. Наши кухарки-рукодельницы и не такое придумать могут. Думаешь, из чего ты лепешки лопал? — усмехнулся омега.

— Да ладно? — округлил глаза Юнги. — Не может быть!

— Еще как может. В особенно голодные зимы мы используем только желудевую муку, так что знай — ты творишь благое дело! А чтобы понять, плохой желудь или нет, тебе нужно просто кинуть его в воду. Всплывет — плохой, потонет — хороший.

— А-а-а, точно, она говорила что-то такое…

— Кто бы ее еще слушал, да? — по-доброму улыбнулся Тэхен. — Юнги, слушай, а где Ханен и Гююн?

— Не знаю, — выпятив губу, пожал плечами бета. — Ханен говорил что-то о школе, а Гююн заинтересовалась. Вроде, учить чему-то кого-то будет, не знаю. Я был занят поиском еды…

— Тогда понятно, — рассмеялся омега. Он взял грабли с деревянной потрескавшейся рукояткой, которые мирно стояли, прислонившись к стене дома. — Работай, Юнги, а после будет сытный обед, обещаю.

— Тэхен, я хотел бы сходить в наш с Гююн домик. Там остались некоторые важные для нас вещи, ну, ты понимаешь…

— Конечно. Если у нас будет время, давай сделаем это вечером.

— Спасибо, — просиял Юнги. Тэхен с улыбкой ему кивнул.

Первым делом омега проверил, как там поживает его виноград, который он не видел уже приличное время. Он слышал, как Юнги напевал себе под нос что-то про чудо-детку, отчего ему хотелось засмеяться. Тэхен присел на корточки и коснулся пальцем маленького зеленого росточка, который в будущем станет лозой винограда. Приближаются сильные морозы, и сейчас главное — утеплить его, поэтому, вздохнув, Тэхен принялся сгребать желтые опавшие листья в кучку, заодно и утепляя виноград, и чистя двор. Усталость после бессонной ночи и насыщенного дня давала о себе знать. Веки тяжелели с каждым движением, но Тэхен не мог просто так взять и оставить всех работать, пока он сам отлынивает. Медленно, но верно Тэхен двигался по двору, сгребая листья, и вот он уже собирал их вокруг порожка, где сидел Юнги. Тот дул губы, неслышно напевая что-то под нос, и сортировал желуди. Кажется, он уже входил во вкус. Тэхен не мог сдержать улыбки при взгляде на него, ну такой он был малыш, которого хотелось холить и лелеять, и ему правда не представлялось, как с таким, как Юнги, можно поступить плохо. Тэхен разогнул ноющую спину и поморщился, опираясь руками на рукоятку граблей.

Внезапно его внимание привлекли какие-то крики, начавшиеся у ворот общины. Тэхен похолодел от страха и вытянулся в струнку, смотря на ворота. Юнги тоже подскочил со своего места, едва не перевернув таз с желудями, и подбежал к старшему омеге, вопросительно на него поглядывая. Тэхен увидел, как из домика вышел и хмурый Ханен, он уперся ладонями в перила на крыльце, а за ним следом вышла и Гююн, держа книгу в руках. Все люди в общине замерли, ожидая, что скажет смотрильщик, но тот махал кому-то по ту сторону забора, и вдруг ворота начали открываться. Медленно и скрипя, для Тэхена это время замедлилось, а, чем шире открывались ворота, тем шире становились его глаза, ведь за ними стоял… папа. Он шел первым, толкая телегу, за ним тянулись уставшие альфы, чьи-то мужья, сыновья и братья. Первой закричала от радости Элль и сразу же кинулась бежать к мужчинам. У Тэхена второй раз за день брызнули слезы, но то были слезы счастья. Он бросил свои грабли и галопом понесся к папе. Юнги широко улыбнулся, обнажая зубы, и Гююн поняла одно — это тот самый Намджун.

— Папа! — закричал Тэхен. — Папа, папа, папочка!

Он уже вовсю ревел, как маленький ребенок, налетев на уставшего отца и едва не сбив его с ног. От папы пахло улицей, костром и потом. Он отпустил телегу и сомкнул натруженные руки на спине Тэхена, прижимая его к себе так, что у сына кости затрещали. Радостные женщины и омеги побросали свою работу, встречая своих родных. Ханен не успел даже и половины пути пройти в поисках Джойза, как вдруг оказался в крепких объятиях. Альфа взял любимое лицо в ладони, вытирая большими пальцами слезы, и сразу же прижался своими прохладными губами к его. Как долго он мечтал об этом, как рьяно желал ощутить Ханена в своих руках, почувствовать тепло его кожи и сладость губ.

— По-моему… ты поправился, — скептично заметил Джойз, отстранившись от любимого омеги и оглядев его.

— Ты умеешь испортить момент, — хмыкнул омега, ткнув пальцем в грудь Джойза. Тот засмеялся и подхватил его на руки, начав кружить в воздухе, и, наконец, Ханен заливисто рассмеялся.

— Сынок, — прошептал Намджун, прижимаясь щекой к его макушке. Тэхен подрагивал в его руках и сжимал пальцами грязную рубаху на спине, не желая отпускать папу ни при каких обстоятельствах. — Как я скучал по тебе, мое солнце, мой смысл жизни, — Намджун отстранился от него, вытирая слезы ладонью и случайно размазывая грязь по лицу сына.

— Пожалуйста, не оставляй меня больше. Никогда-никогда не уходи больше, хорошо? — всхлипнув, попросил Тэхен. Он вновь прильнул к папе, чувствуя родное тепло, которое мог уже дважды потерять. — Я так люблю тебя, пап, очень сильно люблю.

— Ты совсем тут одичал без меня, да? — хрипло, устало рассмеялся Намджун, поцеловав сына в лоб. — А я говорил, что будешь скучать по своему старику.

— Ну пап, — надувшись, сказал Тэхен. Он вновь шмыгнул носом, и Намджун вытер его слезы, приглаживая растрепанные волосы.

— И я тебя тоже очень сильно люблю, малыш, — папа вновь прижал его к себе и прикрыл глаза. В его душе, наконец, наступило спокойствие.

— А я смотрю, ничего не меняется, — ухмыльнулся Джойз. Они с улыбающимся Ханеном подошли к Намджуну и Тэхену, который был готов залезть на папу, как панда на бамбук, и больше никогда и никуда не отпускать. — Эти две ревы по-прежнему ревут, — Джойз взъерошил волосы Тэхена, который стал похож на нахохлившегося воробья.

— Потому что у нас эмоциональный диапазон выше, чем у камня. В отличие от… — улыбнулся уголком губ Тэхен, потерев глаз кулаком.

— Ой-ой, ладно тебе, — сморщил нос Джойз.

— Почему вернулись не все? — нахмурившись, спросил Ханен. Он вытянул шею, смотря на вернувшихся альф. Некоторые уже начали расходиться по домам, чтобы как следует отдохнуть и набраться сил. — Я точно помню, что уходило больше… — на этих словах Намджун помрачнел, и Тэхен сразу же это заметил. Ему не нужны были слова, чтобы понять, почему папа вдруг так поменялся в настроении.

— На наш лагерь напали зараженные, мы не смогли спасти всех, — он отвел взгляд в сторону и вздохнул. — Я не смог.

— Хватит. Ты не должен винить себя за это, — ответил Джойз. — Ты знаешь, в каком мире мы живем. Они заслужили покой, а нам за него еще предстоит побороться, — Ханен грустно вздохнул и прильнул к груди своего альфы, чувствуя, как крепко тот его обнимает.

— Прости, хен. Я не хотел бередить эти раны, — прикусил губу старший омега.

— Все хорошо, Ханен-а, ты ведь не знал. Ну, а сейчас идите отдыхать, у нас были очень сложные дни, а завтра вернемся к работе. Сегодня объявляю выходной, — громко сказал Намджун, чтобы все люди услышали. — Проведите время с семьями, вкусно поешьте, поговорите, обнимайте друг друга и просто ничего не делайте. Вы это заслужили, — послышались восхищенные выкрики и жидкие аплодисменты. Люди были рады выпавшему свободному деньку, который можно провести с семьей.

— Тогда встретимся, — кивнул Джойз. Он взял Ханена за руку, переплетая пальцы, и, уходя, сказал напоследок: — Даже не смей себя винить. Русалочка моя, проследи за ним, идет?

— Безусловно, — кивнул Тэхен.

— А у нас тут пополнение, — услышал Намджун отдаляющийся голос Ханена. Джойз склонил к нему голову, внимательно слушая. — Гююн такая прекрасная девушка, я вас сейчас познакомлю…

Папа стал мрачен и молчалив, и Тэхен знает, почему. Ему всегда трудно прощаться со своими людьми, и он привык винить в этом себя. Сначала он не уберег маму, затем собственного отца, терял товарищей на охоте, и вот, снова их потерял. Похороны Намджун планировал провести в общине, но Джойз убедил его похоронить тела там же, ибо неизвестно, сохранился ли в них грибок или нет. Подвергать опасности людей они не имели права. Тэхен крепко взял папу за руку, показывая, что он рядом, несмотря ни на что, и повел к дому. Там, сидя на порожке, ждал их Юнги. Он прижался к перилам, смотря на чужую радость со стороны, и почувствовал себя каким-то… лишним. Он не знал этих людей и не радовался вместе с ними, но, видя Намджуна, у Юнги сердце начало учащенно биться и дыхание перехватило. То самое чувство, от которого тепло, скрутило живот. Он словно хотел кушать, а Намджун — самая сладкая и вкусная в мире лепешка с вареньем.

— Намджун!

Юнги вскочил со ступенек и подбежал к альфе, крепко обнимая его поперек талии. Юнги прижался щекой к его груди и зажмурился, счастливо улыбаясь. Тэхен тоже улыбнулся, отпустив папину руку, но улыбка тут же растворилась, когда он увидел выражение папиного лица. Оно не просто было раздраженным, оно было злым, а папу почти никогда нельзя увидеть по-настоящему злым. Юнги жался к нему, как брошенный котенок, но папа даже руку не поднял, чтобы похлопать его по спине. Вместо этого он просто стоял на месте, сжимая рукой свою винтовку, а губы сложились в тонкую полоску. Через минуту Юнги, поняв, что сделал что-то не так, медленно отстранился, заглядывая в лицо альфе. Его пару мгновений назад скачущее сердце замерло. Он никогда не видел от Намджуна такого взгляда, направленного в его сторону.

— Что он здесь делает? — грубо спросил Намджун, обращаясь к Тэхену. Руки Юнги упали по швам, и он сделал шаг назад.

— Пап, ты чего? — удивился Тэхен. — Это же Юнги. Наш Юнги.

— Да, я тоже так думал, — поджал губы альфа, вновь впершись взглядом в Юнги. — Пока не узнал, на кого он работает.

— Что ты несешь? — ощетинился Юнги. Из маленького котенка, ищущего теплоты, он стал дворовым брошенным котом. — Тебя головой хорошенько приложили, пока ты сам свою херню строил?

— Так, перестаньте оба, — вклинился между ними Тэхен, оглядываясь. — На нас люди смотрят. Идите в дом, оба.

Альфа хмыкнул и прошел мимо Юнги с таким видом, что бете захотелось ему лицо набить. Он ничего не сделал, чтобы какой-то Ким Намджун так с ним обращался, но Тэхена он послушал, потому что терпеть не мог привлекать к себе внимание, а он и так здесь новенький. Альфа спокойно повесил винтовку на крючок, туда же повесил и старую куртку, которую Тэхену предстояло выстирать, разулся и прошел на кухню, садясь за свое место. Юнги тоже сел за стол слева от него, совсем как в первую их встречу в этом доме. Тэхен принялся возиться на кухне, наливая чай для всех троих. Папе следовало бы успокоиться, потому что ни Тэхен, ни Юнги не понимали такого холодного и грубого отношения к человеку, которого он сам и позвал в общину. Когда чай был готов, Тэхен сел напротив папы и сцепив пальцы в замок.

— Итак, вы немного успокоились, теперь давайте поговорим. Пап, что случилось? Ты никогда не относился так к Юнги, — бета глянул на него исподлобья. Намджун откинулся на спинку стула и сложил руки на груди.

— После того, как мы поговорили на берегу, я думал, что он придет к нам в общину. Я сказал Ставо, чтобы его привели к нам в лагерь, чтобы он знал мое местоположение и мог связываться и со мной, и с тобой. Но шли дни, и никого не было. Ставо вернулся к нам один. Я думал, почему? Я сделал для него что-то не так? Я терялся в догадках, ведь он пообещал прийти. Но обманул. Тогда я просто перестал ждать и делал свою работу. И вот, на днях к нам в лагерь пришел незнакомый для нас человек. Чонгук, если быть точнее, — лицо у Тэхена вытянулось, а сердце в груди начало приятно ныть. Значит, Чонгук и вправду спас его папу? — Он рассказал мне парочку очень интересных вещей, — прищурившись, Намджун посмотрел на Юнги, и тот нахохлился, сводя брови к переносице. — Сказал, что мой сын потребовался какому-то человеку, но что интересно, зачем? Тогда я начал думать. Возможно, дело в твоей внешности, но ведь сам Юнги выглядит так, как ты. Этот вариант я отмел сразу. Остался только один — твой иммунитет. А кто о нем знал, кроме тебя, меня и его? — он кивнул на Юнги. — Никто. Так я и пришел к логичному выводу, что он работает на Цикад.

— Ты идиот? — прыснул от смеха Юнги. — Как я могу работать на насекомых? — Намджун вскинул брови от удивления и посмотрел на него недоумевающе.

— Не нужно пытаться меня запутать. Не получится, — хотя альфа знал, что в силу своего характера и порой детской наивности Юнги врать не станет, но ведь… в его голове все было очень логично и неоспоримо. Он не может принять тот факт, что мог ошибаться, слишком правильно ему все казалось. Но не выслушать Юнги было бы сущей глупостью. — Хорошо, раз уж я не прав, тогда почему ты пропал на это время?

— И сейчас ты пожалеешь о своих словах, — улыбнулся Тэхен, поднялся из-за стола, чмокнув папу в макушку, и шепнув так, чтобы только он услышал: — Дурачок.

— Пока ты думал, что я тебя предал, убежал и рассказал кому-то что-то, я спасал свою собственную жизнь и жизнь Гююн, — хмыкнул Юнги, указывая пальцем на ссадину на скуле. И вправду, почему Намджун сразу не обратил на это внимания? Он нахмурился, разглядывая бету. — Те ублюдки, жизнь которых я забрал за папу, принадлежали одной банде. Кто ж знал, что у них там братство так ценится, — закатил глаза Юнги. — В общем, они выследили меня и оглушили в самый неподходящий момент, я даже сделать ничего не успел. Меня и Гююн забрали туда и держали в подвале без еды и воды, пока их лидер не захотел лично посмотреть на меня. Я даже вспоминать не хочу, через что прошел там и сколько раз был готов проститься со своей жизнью, — бета отвернулся к окну.

— И лучше тебе не знать, пап, поверь, — вздохнул Тэхен, слегка сжимая пальцами папины плечи.

— Юнги, я… — Намджун замолчал, не зная, что ответить. Вся злость на ни в чем не повинного бету лопнула, как мыльный пузырь, только эти осколки больно резали не только самого Намджуна, но и Юнги.

— Нет, Намджун, не нужно. Я лежал там в гробу и молился, чтобы ты пришел и забрал меня, но… — Юнги сжал губы, опустив голову. — Но никто не пришел, никто из тех, к кому я взывал. Тем не менее, я выбрался живым, а ты в это время думал, что я тебя, то есть, вас предал? — нахмурился он. — Настолько ты не уверен во мне? Думаешь, что я брошу все и сдам вас каким-то цикадам? — Юнги усмехнулся. — Тогда мне не место в вашей семье, — он поднялся со своего места, отчего ножки стула скрипнули по полу.

— Успокойся, — хмуро сказал Намджун, поднявшись вслед за ним. Упрямый бета уже пошел на выход, но альфа аккуратно взял его за запястье, не отпуская. — Юнги, прости меня. Я и представить не мог, через что ты прошел, я ведь… Черт, — альфа поджал губы и сморщился. — Мне действительно очень жаль. Я чувствую вину и стыд перед тобой. Прости, что усомнился в тебе, я не хочу, чтобы ты уходил, Юнги.

— А зачем мне оставаться? Чтобы ты обвинил меня в краже, если что-то пропадет? Или чтобы спихнул на меня чью-то вину? Нет, спасибо. Я этого не хочу, — Тэхен тяжело вздохнул и помассировал переносицу.

— Юнги, я не оправдываю папу, но я могу понять и его, и тебя. Недопонимания ведут к огромным проблемам, — повторил Тэхен то, что сказал ему Чонгук утром. — Ну, прости нашего старика, он ведь не хотел намеренно тебя обидеть.

— Я очень рад, что ты приютил меня, Тэхен, — сказал Юнги, намеренно игнорируя Намджуна. — Но твой отец — настоящий козел, — бета попытался вырвать свою руку, но не смог. Он зло уставился на крепкую широкую ладонь на своем запястье. Намджун сжимал ее, но не причинял боли, как Хосок. Его загорелая кожа контрастировала с бледной кожей Юнги, и это смотрелось даже… красиво. — Пусти меня, ты… самодовольный напыщенный индюк! — его лицо вдруг раскраснелось, заставляя Намджуна улыбнуться.

— Ты никуда не уйдешь.

— А вот и уйду!

— Не уйдешь, — Намджун достал что-то из кармана и вложил Юнги в ладонь, сжав его пальцы. Тэхен тихо ухмыльнулся, сложив руки на груди. Они оба были похожи на подростков, поссорившихся из-за какой-то ерунды, и Тэхену было даже… непривычно видеть папу таким. — Погуляй, осмотрись и успокойся, но даже не думай убегать, понял? Все равно найду, и тогда тебе худо не покажется. Так что не ищи приключений на свою голову.

— Да пошел ты! — слегка ударив Намджуна по груди, Юнги выбежал на улицу, буквально чувствуя, как горят уши.

— Па, а он точно не уйдет? — спросил подошедший к папе Тэхен.

— Точно, точно, — усмехнулся альфа и потянулся, разминая шею.

— А что ты ему дал? — вскинул бровь омега.

— Он знает, — Намджун взъерошил своему сыну волосы и двинулся в ванную комнату. — Приготовь своему старику что-нибудь пожевать, я голодный, как волк.

Тэхен хитро улыбался, поглядывая то на удаляющуюся папину спину, то на закрытую дверь, за которой остался Юнги. Что-то ему подсказывало, что папа и Юнги… Омега хихикнул от этой мысли. Неужели его черствый камень под именем папа начал оттаивать рядом с этим волчонком? Но думать об этом ему было некогда, потому что дома нечего было покушать, а ему еще нужно было накормить двоих детей — семнадцатилетнего и тридцативосьмилетнего. Мин присел на порожек, больно кусая губы, и раскрыл ладонь, на которой лежала ракушка. Та самая ракушка, которую ему подарил Юнги. На его губах появилась легкая улыбка, а злость потихоньку начала отпускать. Какой же этот Ким Намджун все-таки… Юнги прикрыл глаза и прижал ракушку к груди, в которой начинало теплеть. Вновь. Какой же он все-таки идиот!

Намджун не хотел вылезать из ванной, в которой пробыл, кажется, часа два. Он просто лежал, положив локти на бортики, а в голове было перекати-поле. Впервые за столько дней он не думал ни о чем, а просто наслаждался этой жизнью. Его грела мысль, что на кухне сынок возится с приготовлением ужина, упрямый Юнги в безопасности, хотя и дуется на него, Джойз воссоединился с Ханеном, и они смогли вернуться с минимальными потерями. Сколько бы альфу не убеждали, что это воля случая и его вины нет ни в чем, он принять это не мог и, наверное, никогда не сможет, до конца своих дней видя перед собой их лица. Со временем боль притупляется, но память — самое жестокое в мире наказание, всегда остается с человеком. Когда кожа у альфы сморщилась, а вода начала холоднеть, он, наконец, покинул ванну и принялся вытираться полотенцем. Ему казалось, что он тысячу лет уже не принимал по-человечески ванну. Надев свободные штаны и старую, тысячу раз залатанную футболку, альфа покинул ванную комнату, застав Тэхена, крутящегося у печи, и Юнги, криво нарезающего овощи. Часть он кидал в миску, а часть — себе в рот. Юнги поднял на него взгляд и чуть не подавился огурцом. Вот ведь идиотский альфа, чего он выперся в этой футболке, в которой видно ключицы и половину груди? Юнги закашлялся, а Тэхен заботливо похлопал его по спине и подал воды.

— О, ну наконец-то наш царь Тритон соизволил покинуть свои владения, — улыбнулся Тэхен, вытирая руки о фартук. — Я уж думал, что стоит одолжить у Джойза удочку.

— Что за отсылки к Русалочке? — вскинул бровь альфа и прошел на кухню, прихватив книгу, которую так и не успел дочитать. Он сел за стол и открыл ее на триста двадцать пятой странице, опуская взгляд. Юнги заинтересованно посмотрел на книгу, пытаясь прочитать название. — «Благие знамения», — ответил альфа, не поднимая глаза.

— Больно надо, — поджал губы Юнги и вновь принялся нарезать дальше овощи.

— «Я не понимаю, что такого крутого в том, чтобы создавать людей людьми, а потом расстраиваться из-за того, что они ведут себя как люди», — прочитал вслух Намджун. Тэхен достал из печи глиняный горшок и приоткрыл крышку, обхватив ее полотенцем. По кухне разнесся приятный запах печеного мяса, от которого у Юнги заурчало в животе.

— Это намек? — нахмурился бета.

— Нет, — пожал плечами Намджун. — Цитата.

— Ведете себя, как дети малые, — усмехнулся Тэхен, глянув на них.

— Он пристает!

— Я не пристаю, — усмехнувшись, покачал головой Намджун.

— Тронул меня, тронул меня! — заканючил Юнги.

— А я не трогаю, — Намджун едва не смеялся с него.

— Тронул!

— Не тро-онул, — протянул альфа. — Ты врешь.

— Ох-ох-ох, — вздохнул Тэхен, сморщившись и потерев виски. — Я что, в ясли попал? Теперь понимаю хена…

Отсмеявшись, Намджун вернулся к чтению книги, а Юнги продолжил нарезать овощи, съедая половину. К шести часам ужин был, наконец, готов. Юнги изголодался, как волчонок, а потому в нетерпении облизывал губы и едва не подскакивал на месте, пока Тэхен раскладывал ужин по тарелкам. Папе он наложил побольше и отдал ему две кроличьи ножки, половину овощей и столько свежеприготовленного салата. У Юнги едва не начала капать слюна на стол, когда он увидел эти яства. Гююн заходила к ним на пару минут, чтобы сообщить, что Ханен пригласил ее к ним с Джойзом на ужин, так что вернется она позже. С Намджуном они познакомились в более спокойной обстановке, чем с Юнги, и девушка отнеслась к нему намного уважительнее, даже поклонилась. Юнги бы поучиться у нее. Когда Тэхен поставил перед ним тарелку с едой, он кинулся на нее, как одичалый, принявшись сразу набивать желудок мягкой картошкой и крышесносно пахнущим мясом. Тэхен тоже присоединился к ним, наложив себе только овощей и салата. Юнги, держа в руке кроличью лапку, чей сок стекал по пальцам, уставился на Тэхена.

— А почему ты не еф мясо? — сказал он с набитыми щеками.

— О, я не люблю мясо, — пожал плечами омега. — Изредка могу поесть рыбу, но мясо не ем. Только ради папы его и готовлю, — он наколол на вилку кусочек картошки и моркови и отправил их в рот. — Так значит, с гидроэлектростанцией ничего не вышло? — грустно спросил Тэхен, посмотрев на спокойно ужинающего папу, у которого с губ не сходила усмешка. Юнги вонзился зубами в мясо и откусил кусок, активно пережевывая и тоже смотря на Намджуна. А когда он ест, он не такой злой. Наверное, потому что рот занят.

— Нет, к сожалению. Мы очень много ресурсов затратили на нее, а в итоге ничего, — альфа отправил в рот кусок мяса и начал его пережевывать. — Конечно, жаль, что мы затратили так много времени и сил впустую, но я не жалею.

— А что был за парень… Чонгук? — осторожно спросил Тэхен. Юнги, доев свою порцию салата, начал потихоньку воровать его у Тэхена.

— Он как-то связан с тем человеком, который угрожает нам, но я никак не могу понять, что это за человек. Говорит, у них есть определенный договор с ним, поэтому имени он назвать не может, иначе пострадает он сам и его семья, — Тэхен кивнул. Это полностью совпадало с тем, что альфа сказал ему.

— А какая у вас причина тогда верить ему? — удивился Юнги, облизывая тарелку.

— Он рисковал своей жизнью, чтобы предупредить нас, не сбежал, когда наш лагерь атаковали зараженные, а сражался вместе с нами. Чонгук сказал, что у него есть на это причина, но не сказал, какая.

У Тэхена внутри начали распускаться бутоны. Папа не знал, какая у него была причина, а ведь она сидит прямо сейчас рядом с ним. Тэхен схватил свой стакан с водой и припал к краю, жадно выпивая половину, чтобы спрятать свою улыбку. Ему захотелось прямо сейчас сбежать к Чонгуку, чтобы увидеть его и крепко обнять. Это чувство не покидало его ни на миг после их разговора. У Тэхена было ощущение, что он… влюблен? Тэхен зажмурился и потер висок, успокаиваясь. Сейчас не время и не место, чтобы вести себя, как придурок. А пока Тэхен пытался успокоиться, Юнги успешно стаскивал еду у него из-под носа, но был прерван Намджуном.

— Эй, воришка, перестань обкрадывать моего сына.

— А? — вскинул брови Тэхен. — Юнги-я, ты голоден?

— Я не воришка, а полноправный вор, — хмыкнул бета, зыркнув на альфу. — Но да, я голоден.

— Такой хлипкий, а ест за нас двоих, — усмехнулся альфа. — Не уверен, что мы сможем его прокормить.

— Не увелен, сьто мы смозем ево прокормить! — нарочито перекривил его Юнги. — Занудный старикан.

— Когда-нибудь вы перестанете пререкаться, когда-нибудь, — усмехнулся Тэхен, взял тарелку Юнги и подошел к тумбе, накладывая тому дополнительную порцию.

— Джойз пригласил Чонгука к ним с Ханеном на свадьбу, — Тэхен едва не выронил тарелку из рук. — Ну, сынок, не нервничай ты так. Чонгук неплохой парень, я буду следить за ним.

— Ага, — сглотнул Тэхен.

В горле пересохло от этой новости, но теперь Тэхен хотел, чтобы день их свадьбы наступил как можно скорее. Ужин прошел в спокойной обстановке. Папа абстрагировался и читал, изредка закидывая в рот картошку или мясо, а Юнги вылизывал тарелку во второй раз. Когда все наелись, Тэхен убрал остатки еды, а грязную посуду отдал Юнги, чтобы тот ее помыл. У Мина даже живот слегка округлился от такого обилия пищи, и омега переживал, как бы ему не стало плохо. Эти дни вымотали абсолютно всех. Пока бета намывал посуду, Тэхен постелил ему на диване и сунул в руки полотенце, чтобы тот обязательно помылся и не ложился спать грязным, но Юнги успешно проигнорировал его наказ. Сам Тэхен искупался очень быстро и переоделся в пижамные шорты и майку. Когда он вышел из ванной, Юнги уже завалился спать, раскинул руки и ноги в стороны. Тэхен слегка улыбнулся и покачал головой, дунув на свечи. Зал погрузился в полумрак, и он тихо поднялся на второй этаж, приоткрывая дверь папиной спальни. Тот лежал на спине, положив одну руку на живот, а вторую под голову. Он приоткрыл один глаз и тихо сказал:

— Чего стоишь? Иди сюда, — и раскрыл объятия, приглашая к себе.

Тэхен широко улыбнулся и завалился к папе, положив голову ему на плечо, а Намджун крепко обнял сына и поцеловал в макушку, прижимая к себе. Ни Намджун, ни Тэхен спать не хотели, хотя время неумолимо бежало вперед. Они просто наслаждались обществом друг друга. Альфа гладил сына по влажным волосам и смотрел в потолок. Тэхен приподнялся на локте и посмотрел на отца. Только сейчас Тэхен заметил, что он будто бы постарел на пару лет. В уголках глаз залегли морщинки, а на щеках проступила щетина, которую нужно бы сбрить. Намджун улыбнулся ему и слегка щелкнул по носу, как маленького.

— Пап?

— М-м? — протянул альфа. Тэхен почувствовал, как щиплет в носу.

— Пап, а мы всегда будем вместе?

— Конечно, всегда, — хрипло засмеялся Намджун и обнял сына, прижимая к себе. Тэхен прикрыл глаза и обнял папу в ответ. Намджун долго молчал, смотря в потолок, пока не услышал размеренное дыхание заснувшего сына. — Всегда…

🍃

Хосок сидел в центре длинного стола и смотрел в окно, постукивая пальцами по негладкой поверхности. Перед ним стояла тарелка с едой, на которую смотреть было тошно. В столовой стоял шум многочисленных голосов и редкого смеха. Люди ужинали перед тем, как расползтись каждый по своим норам и забыться сном. Хосоку кусок в горло не лез. Было странно ощущать себя не злым, не взбешенным, не раздраженным, а просто никаким. Он изредка моргал, смотря, как солнце опускается за горизонт, и темнота проглатывает улицу. Так эта темнота проглатывает и его, хотя, к чему приуменьшать? Она уже сомкнула свои пальцы в его душе и крепко связала свои путы. Хосок из нее выбраться не может, как бы ни старался. Но было кое-что, что из его головы выходить никак не желало.

Этот щенок, который сидел взаперти, в тишине и темноте, совершенно один, лишенный еды, воды и даже теплого места, чтобы поспать. Внутри себя альфа даже удивлялся — какого черта он не выходит из головы? Наверное, думалось ему, это его внутренние демоны точили зубы о запертую клетку, потому что желали его убить, вернуться к тому озеру и закончить начатое. Но нет, то были не они, просто Хосок так хотел думать. Он размышлял о том, что он ничем не лучше Хенсока, этой мрази, что внутри Хосока оставил разруху и хаос. Альфа так хотел убежать от этого, что не заметил, как начал этот хаос сеять за собой, как медленно, но верно начал превращаться в такого же монстра, насильника и убийцу. Неужели он был таким? Хосок почувствовал, как начали трястись его руки, и крепко сжал их в кулаке. В его горле клокотала злость, которая даже спустя столько лет не стихала и не могла найти выход. Сколько бы раз Хосок не марал руки в чужой крови, сколько бы омег и альф не прошли через его постель, сколько бы таблеток он не закидывал под язык, этот холодный липкий страх с ним теперь навсегда. От него, казалось, не спрятаться даже в могиле. Он был окружен людьми, но в тот же момент чувствовал, что он абсолютно один в своей вечной боли, которую прятал под маской злости. Альфа вдруг подскочил со своего места и заорал, что было мочи, но никто даже не обратил на это внимание. Он отчетливо видел в отражении окна себя, вскочившего с места, кричащего на этих людей, но… никто из них даже не повернулся в его сторону.

А Хосок кричал так громко, что самому закладывало уши. Он кричал: «Спасите меня!», но никто не слышал, потому что его губы были сомкнуты, а сам альфа так и сидел на месте, сжимая руки в кулаки. Так почему же, почему он вновь мысленно возвращается к этому слабому мальчишке? Наверное потому, что видел в нем себя. Хосок был таким же слабаком, который сражался за свою жизнь, и это именно то, что в нем заметила Фэйт. И это именно то, что в нем заметил Хосок. Только Фэйт в свое время ему помогла, а Хосок его едва не убил. Жалеет ли он об этом? Нет. Повторил бы он это? Нет. Не стань Хаку так рьяно защищать свою жизнь, его бы давно выкинули на съедение псам, но он спас себя руками Хосока. Альфа шумно выдохнул и откинулся на спинку стула, отворачиваясь от окна. Он устал думать об этом, ему надоел этот мальчишка в его голове. Постепенно Хаку начал приобретать очертания самого Хосока, и альфа понимал, что пора заканчивать, иначе он сойдет с ума к чертовой матери, а у него этого ума и так слишком мало осталось. Он резко поднялся со своего места и, прихватив тарелку с едой, пошел на выход, игнорируя косые взгляды.

Хаку сидел на каменном полу, дрожа от холода и прижимая к груди острые коленки. Его волосы были влажными от сырости и холода и, кажется, у него начинала подниматься температура. Ему не хотелось бы умереть вот так, в сыром подвале от пневмонии. За это время, что он провел наедине с собой, он успел подумать о многом — о Чонгуке, о брате, о спасшемся Юнги, о собственной жизни и смерти. Для него это было ужасной пыткой, сидеть в абсолютном одиночестве и не знать абсолютно ничего. Несколько раз он проваливался в беспокойный сон, видя смутные очертания, но тут же просыпался, чувствуя, что задыхается, чувствуя руки Хосока на своей шее. Он пытался считать часы, но ничего не получалось. Его губы посинели от холода и дрожали, а при каждом выдохе изо рта выходил пар. Тяжелый хлопок двери заставил его вздрогнуть. Он свел брови и поднял голову, вслушиваясь в неторопливые твердые шаги. Послышался металлический скрип, а после шаги остановились прямо перед ним. Кто-то присел на корточки и поставил перед Хаку что-то.

— Ешь, — твердо сказал Хосок, двигая к нему тарелку.

Хаку сжал губы и отвернул голову в сторону, показывая свой протест, но Хосока он не интересовал. Он сел на холодный пол перед Хаку и уперся локтями в колени, смотря на омегу. Дрожит от холода и явно не от страха, наверняка голодный очень, но все равно противится и нос от него воротит. Хосок тихо хмыкнул и склонил голову вбок. Он сам не знает, для чего пришел сюда, нарушив собственный приказ, но уходить даже не собирался. Хаку настойчиво не поворачивал к нему голову, не желая, чтобы этот человек присутствовал здесь и видел его слабость. Его от Хосока мутило и трясло.

— Я сказал, ешь, — повторил альфа, но Хаку и тогда не повиновался. Хосок беззлобно ухмыльнулся и кивнул, прищурившись. — Хочешь умереть голодной смертью — мешать не буду. Я здесь не для того, чтобы умолять тебя.

Альфа достал из внутреннего кармана куртки сигарету и сунул ее меж губ. Плечи Хаку тряслись от холода. Хосок снял свою куртку и накинул на него, чтобы тот не подох раньше времени. Брови Хаку взметнулись вверх от удивления, а голова непроизвольно повернулась к Хосоку. Она была теплой и пахла горьким кедром и табаком — природным запахом альфы. Хосок не обратил на это внимания и закурил, внимательно разглядывая омегу, не пытающегося что-то ему сказать.

— Я не жалею о том, что наказал тебя, — сказал Хосок и сделал затяжку, выпуская дым вверх. Хаку кашлянул, прижимаясь к стене. Запах дыма он не переносил еще после брата, который слишком много и часто курил рядом с ним. — И даже думать не смей, что когда-либо я извинюсь за этот поступок. Я должен был вообще убить тебя, — пожал плечами альфа. — Но я не сделал этого.

— Почему же? — собрав последние силы, сострил омега. Хосок ухмыльнулся, вновь делая затяжку. Огонек сигареты был единственным источником света в темном подвале, но никому из них свет не был нужен. Откровенные разговоры никогда не проходят при свете, все сокровенное люди говорят в темноте. Тогда не видно глаз и спрятанной на их дне боли.

— Потому что ты начал защищаться, а не просто умолял отпустить тебя. Я не убийца, Хаку, — слышать свое имя из его уст мальчику было дико. — Можешь считать меня уродом, тем же убийцей, ублюдком, да кем хочешь, но когда-то я был таким же, как и ты. Беззащитным пацаном, который в какой-то момент начал защищать себя. И поэтому, даже несмотря на то, что ты сделал, я не имею права не уважать тебя.

— Мне не нужно твое уважение.

— А я не спрашивал, нужно оно тебе или нет, твое мнение на этот счет меня не интересует. Но именно благодаря твоему тупому ножику и бесстрашию ты сейчас жив, так что благодари за это самого себя. Знаешь, — Хосок перехватил сигарету пальцами и стряхнул пепел, — никто, ну, хотя бы не каждый в этой общине рискнул пойти бы против меня. А такие есть, я уверен, — ухмыльнулся альфа. — Они думают, что я идиот, у которого мозги пропали под слоем наркоты, но ты даже не представляешь, как они ошибаются. Я все вижу, даже если они думают, что хорошо прячутся. Но ты… — Хосок прищурился. — Ты открыто пошел против меня, и ты боялся, что я приду, я в этом уверен. Но ты не прятался, и за это я уважаю тебя еще больше.

— Какой смысл прятаться от собственной тени, — прошептал Хаку, опустив голову.

— Ты прав, — кивнул Хосок. — Это совершенно бессмысленно. Я — твоя тень, и я всегда буду следовать за тобой, что бы ты ни сделал, куда бы ты ни пошел. Я приду за тобой. Знаешь, Хаку, — альфа сделал последнюю затяжку и с тихим шипением затушил сигарету о влажный пол. — Я чувствую, что ты не как эти, — он кивнул за спину, хотя Хаку этого и не видел. — Не как эти люди, которые боятся мне слово поперек сказать. Порой меня это выводит из себя, потому что я не собирался устраивать в этом месте авторитарный режим. Я хотел демократию, хотел разрушить то, что создал бывший лидер, — голос у Хосока изменился, Хаку почувствовал в нем необъяснимую злость. — Но что получается?

— Получается, ты лишь продолжил его дело, — покивал мальчик и тихо хмыкнул.

— Получается, так, — Хосок посмотрел в сторону. — А это было не то, чего я хотел добиться, придя к власти. Да, они ни в чем не нуждаются, да, они живут без страха перед другими общинами, но они боятся меня. Разве это хорошо? Разве хотел я быть таким же монстром, как тот, кто был до меня? — спрашивал альфа так, словно Хаку знал ответ.

— Но ты ведь можешь все изменить. Ты можешь стать другим, ты можешь дать им понять, что страхи напрасны… Наверное, — неуверенно сказал омега, сжимая пальцами свои колени. — Власть строится или на бесконечном уважении, или на бесконечном страхе. Вы оба построили ее на страхе, — его голос вновь упал до шепота. Он не объяснил Хосоку, что значит «Вы оба».

— Ты боишься меня? — низким голосом спросил Хосок, смотря Хаку прямо в глаза, подернутые туманной дымкой. Хаку вдруг вскинул голову, чувствуя его взгляд, и уверенно посмотрел на него в ответ.

— Нет. Может быть, я слеп и беспомощен для вашей общины, но я буду защищать себя и свою жизнь до последнего. Я не боюсь.

Хосок кивнул и улыбнулся уголком губ. Эта улыбка была для него непривычной и чуждой, а потому сразу же сползла с губ. Сам не зная почему, он чувствовал, что Хаку может его понять. Это был не Хосок, это было что-то внутри него, тянущее и скребущее. Альфа сидел перед ним и внимательно слушал его дрожащее дыхание и едва слышный цокот зуб. Его плечи тряслись, а он худыми руками пытался унять эту дрожь. Хосок коснулся его лица и свел брови к переносице. Несмотря на жуткий холод, Хаку был горячим.

— Да ты весь горишь, — сказал альфа скорее самому себе, чем ему. Наверное, заболел. — Давай, пойдем, — он поднялся и взял Хаку за руку, подтягивая за собой.

— Куда? — у Хаку дрожали колени, а пальцы не гнулись от холода, но он цеплялся за руку Хосока, найдя хотя бы какую-то опору. — Я никуда не хочу идти с тобой, — твердым голосом сказал он. Хосок закатил глаза и ничего не ответил на эту реплику. Он не собирается слушать протесты и упрашивать его, как маленького ребенка. Терпение у альфы далеко не ангельское, и его лучше не испытывать, но Хаку на это, видимо, плевать.

— Не хочешь? Отлично.

На этих словах он подхватил сопротивляющегося омегу на руки, и к своему удивлению отметил, что насколько худым он выглядит, настолько же легким и является. Хаку был очень горячим, стало быть, у него была очень высокая температура. Отчасти сам Хосок виноват в том, что он заболел, но альфа своей вины признавать не собирается. Руками держа и прижимая к себе мальчишку, Хосок одним пинком открыл дверь. Холодный воздух облизал распаленную кожу Хаку, отчего ему стало легче хотя бы на короткий миг. Глаза горели, и на секунду омега даже порадовался, что не видит света, который причинил бы боль. Хосок был молчалив и на вопросы о том, куда они идут, не отвечал, требования отпустить тоже игнорировал, но Хаку знал, что альфа не причинит ему боль. Но ему все равно было неуютно рядом с ним, хотелось вскочить и убежать подальше. Внезапно раздалось тявканье. Клифф на всех парах, путаясь о собственные лапы, несся к ним, учуяв омегу.

— Только тебя здесь не хватало, — закатил глаза Хосок, ногой отодвинув заскулившего щенка. — Вали к Фэйт.

— Не обижай его, — вступился за Клиффа омега, толкнув его в грудь. Толчок получился слабым, но хотя бы что-то. После недолгого сопротивления, Хосок все-таки поставил его на землю, и щенок вновь кинулся к омеге, гавкая и кусая за штанины, прося поиграться, но Хаку был не в состоянии даже стоять самостоятельно.

— Может, хватит геройствовать? — хмыкнул альфа, взяв омегу под локоть, и повел к своему дому, оставляя гавкающего щенка позади.

— Может, хватит мне указывать! — прошипел Хаку.

Ему не нравился Хосок, ему не нравилось это место, ему все здесь было чуждо. Он не хочет, чтобы этот альфа трогал его, по крайней мере, не сейчас, когда он себя так плохо чувствует и хочет лишь одного — покоя. Но Хосоку, вероятно, нравится издеваться над ним, нравится чувствовать свое превосходство. Хаку начинал злиться на него. Сначала чуть ли не убивает его, после бросает в подвал без еды и воды, а потом приходит, как ни в чем не бывало, и хочет чего-то от него? Хаку хочется сказать «Да пошел ты!», но он вовремя прикусывает язык. Даже если скажет, чего он добьется? Разозлит дракона, против которого у него нет даже зубочистки? Может быть, Хаку и отчаялся, но не настолько. Это — верная смерть, а Хаку с ней встречаться не хочет. Хосок затащил его в какой-то дом и оставил стоять посреди коридора. Тепло помещения сразу же его окутало, как уютный шерстяной плед, в который захотелось завернуться и уснуть крепким сном. Он услышал тихий скрип, а после начавшую бежать воду.

— Чего ты встал? — спокойно спросил Хосок, выглянув из ванной комнаты. Хаку топтался на месте, перебирая пальцами края рукавов. Его щеки раскраснелись от температуры, а сырые волосы прилипли к лицу. Выглядел он не просто ужасно. — Иди сюда.

— Куда? — неуверенно спросил Хаку.

— Ко мне. Иди на мой голос.

Хаку сделал неуверенный шаг вперед, а после еще один и еще. Он аккуратно выставил перед собой ладонь, чтобы случайно не наткнуться на что-то. В доме Чонгука ему потребовалось достаточно много времени, чтобы начать ориентироваться, а здесь он впервые. Хосок прислонился плечом к дверному косяку и смотрел на него, но в его взгляде не было и капли усмешки. Наоборот, ему было интересно, как Хаку исследует этот мир, как он его чувствует. Омега коснулся ладонью тумбы, на которой лежала всякая мелочь по типу самодельно скрученных сигарет, пустых пластиковых баночек и каких-то бумаг, и провел дрожащими пальцами по резной гладкой поверхности. Он шел на шум воды, и через пару минут стоял возле Хосока, протягивая к нему ладонь. Хосок обхватил его запястье и хмыкнул:

— У тебя уйдет не один и не два месяца, даже не год на то, чтобы приспособиться к жизни в общине, чтобы передвигаться самостоятельно, — сказал он, заведя Хаку в ванную.

— Где мы? — тихо спросил мальчик, крутя головой, но смог определить лишь то, что справа от него бежала вода. В этой комнате было теплее, даже жарко, и влажность была выше. На лбу у него начал скапливаться пот.

— В ванной. Тебе нужно искупаться, ты выглядишь ужасно, — пожал плечами альфа и схватился за края его поношенной толстовки, задирая ее вверх, но Хаку тут же одернул ее вниз, не позволяя раздеть себя.

— Что ты делаешь? — прикрикнул он. — Не прикасайся ко мне!

Хосок поджал губы, впершись в омегу нечитаемым взглядом. Его эта строптивость начинала бесить и одновременно… вызывала уважение, что странно. На его памяти только одна белокурая принцесса могла отвечать ему с дерзостью и бесстрашием. Хосок насильно снял с него эту толстовку, и его взору предстала россыпь синяков на бледной коже, выступающие ребра, острые ключицы и тонкие, как палки, руки, которыми омега начал прикрываться. Хосок ухмыльнулся, вскинул брови, схватив Хаку за руку, и притянул его к себе, внимательно смотря в его испуганное, но в то же время перекошенное от злости лицо. В уголках его глаз скопились слезы. Неужели он подумал, что Хосок собирается делать с ним… что-то?

— Ты не в моем вкусе, — сказал альфа, вновь взглянув на костлявое тело. — Я не собака, чтобы кидаться вот на это. Все, чего я хочу — это помочь тебе, несносный пацан. Я не собираюсь трахать тебя, — уши у Хаку загорелись огнем. Он с трудом вырвал свою руку из хватки Хосока и прижал ее к груди, опуская голову. — Я не Чонгук, и возиться с тобой у меня нет времени. Поэтому не создавай мне головной боли, у меня и так каждодневная мигрень.

Хаку ему ничего не ответил, да и ответить ему было нечего. Под ложечкой у него все скрутило от стыда и желания убежать, но он покорно стоял, пока Хосок раздевал его. У него по щекам побежали слезы, которые смывали за собой грязь. Хосок не понимал, каким больным ублюдком нужно быть, чтобы, смотря на этого живого мертвеца, испытывать желание. У него ввалившийся живот, над которым выступали горными хребтами ребра, позвонки натягивали кожу, словно ножи, а тонкие, худые ноги дрожали. Он стоял босой и пытался прикрываться, и Хосока это даже забавляло, словно он не видел омежьих тел. Но это — другое. Хаку был еще совсем ребенком, альфа возненавидел бы себя, если бы тронул его и искалечил его и без того тяжелую судьбу. Ведь он не Хенсок, и он не станет поступать с людьми так же, не станет толкать людей туда, откуда сам выкарабкивался, сбивая пальцы, и до сих пор не выкарабкавшийся.

Хосок помог омеге перелезть через бортик и погрузиться в теплую воду. Омега сел, прижав колени к груди, и опустил голову, а альфа снял с крючка старую мочалку и погрузил ее в воду, чтобы она набухла. Он провел мочалкой по спине Хаку, смывая грязь и пот с его тела. Мальчик сидел неподвижно, и только плечи его подрагивали. Хосок вспенил мыло и принялся отмывать его шею, руки и плечи от грязи. Кожа у него раскраснелась, теплая вода приятно обволакивала тело. Альфа думал лишь о том, что этот мальчишка… он поразительно напоминает Хосоку самого себя. Но он не хочет причинять ему боль. Одно дело — получать наказание за ошибки, другие — получать его просто так, но омеге сейчас объяснять этого не хотелось. Альфа взял его за подбородок и поднял лицо к себе. Слеза скатилась по его щеке и с тихим «бульк» упала в воду. Хосок зачерпнул ладонью воду и умыл его лицо, сказав твердое:

— Не реви.

Его ресницы слиплись треугольниками, отбрасывая длинные тени на скулы, а плакать Хаку и вправду перестал. Он был изнеможден от настолько напряженных дней, что не осталось сил ни плакать, ни даже держать глаза открытыми. Хосок отмыл его от грязи и даже с трудом просушил волосы, а после помог вылезти из ванны, замотал в банное полотенце и отвел наверх, в свою комнату. Через нее прошли уже столько омег, альф и бет, что даже собственный запах Хосока выветрился из нее. Хаку не был особенным, он просто был другим, не такой, как все они. Как только его голова коснулась подушки, омега провалился в сон, даже не успев переодеться. А Хосок его будить не стал. Он достал из шкафа футболку и штаны, положив их на тумбу рядом с кроватью. Хосок посмотрел на Хаку в тусклом свете горящей свечи и склонил голову вбок. Во сне он был еще больше похож на ребенка, которого сломали и растерзали десять лет назад. Хосок укрыл его одеялом, чтобы не замерз, и дунул на свечу, дым от которой медленно пополз вверх.

🍃

Чимин с трудом, но мог уже передвигаться сам, хотя Минки и лекарь были против таких нагрузок на неокрепший организм. Лицо альфы исказилось болью, когда он присел на кровати, натягивая армейские карго. Перевязанные ребра отдавали болью, но она была терпимее, чем та, что днями ранее. Тогда Чимин мечтал лишь об эвтаназии, чтобы прекратить эту вечную боль, от которой уже сводило скулы. Но он стойко переносил ее, чтобы не нервировать и без того взвинченного папу, что корпел над ним, как курица над яйцом. Об отце они не говорили, да и у обоих желания говорить не было, хотя оба понимали — надо. Дальше тянуть уже просто некуда. Заправив карго в высокие берцы, Чимин выдохнул и вновь сел на кровать, переводя дух. Пора было возвращаться к работе, которой скопилось немерено. Пока он лежал, в его голове роились трупными червями мысли — обо всем и ни о чем одновременно. Он думал о том, что ему теперь делать дальше, он думал о папе, который открыл глаза на правду, что режет так больно, он думал о Тэхене и о том, как его защитить. Альфа перевел взгляд на фотографию, стоящую на тумбе. Оттуда омега улыбался ему яркой улыбкой, возникала лишь одна мысль: как он там? Дверь в его комнату отворилась, и заглянул папа.

— Уже проснулся? — слегка улыбнулся он и открыл дверь шире, проходя внутрь. У него в руках был поднос, на котором стояла тарелка супа и парочка таблеток обезболивающих. Благо, у них этого добра предостаточно, и Чимин мог жрать обезболивающие пачками. Если бы не оно, он бы уже давно свихнулся от боли. Минки взглянул на перевязанные ребра сына и тихо вздохнул, поставив поднос на тумбу. — Есть ты, конечно же, не будешь. Угадал?

— Абсолютно, — кивнул Чимин. — Нет никакого желания.

— Ты у меня как ребенок, — грустно сказал омега и взял с подноса таблетки, вложив их в ладонь сына.

Он сел рядом и аккуратно приобнял его, закрывая глаза. Под ладонью на спине Чимина он чувствовал уродливые рубцы — результат воспитания и особой отцовской любви и его собственного безучастия. Сердце его обливалось кровью и болело, не переставая ни на минуту. Чимин закинул таблетки в рот и запил их водой из стакана, который теперь всегда стоял на прикроватном столике. Минки смотрел перед собой, поглаживая сына по спине. Его волосы были завязаны в низкий хвост, на лице отпечаталась вселенская усталость — и немудрено, ведь он от кровати сына не отходил ни на мгновение. Минки вдруг взял сына за руку и заглянул в его глаза так, что Чимин сразу же понял, о чем дальше пойдет разговор.

— Я был плохим родителем для тебя, — на этих словах голос папы дрогнул. Чимин тяжело вздохнул и нахмурился. Он так не любил, когда папа брал всю вину на себя, но ничего не сказал, позволяя папе высказать все, о чем тот думает. — С самого твоего детства я думал, что Джин поступает правильно, что мы работаем на общее благо. Я… господи, я такой идиот, — Минки почувствовал, как щиплет в носу. Сколько ночей он провел в терзаниях и безмолвном плаче в подушку, чтобы муж не услышал? Уже и не сосчитать. — Я не мог пойти против него, иначе он бы стал еще более жестоким, чем есть. Я должен был остановить его уже давно, но я не смог. Я боялся его. А ты имеешь полное право ненавидеть меня всем своим сердцем.

— Пап, — спокойно сказал Чимин, накрыв ладонь папы своей. — Я никогда не ненавидел тебя и не стану ненавидеть, ведь я вижу, в каком ты положении. Не лучше, чем я. Поэтому, прошу тебя, не стоит так говорить. Я ведь знаю, что ты всегда защищал меня, как мог, а если бы ты встал против него, получил бы намного сильнее, чем я.

— Не смей меня оправдывать, Чимин-а, — строго, как ребенку, сказал Минки. — Никто и ничто не оправдает меня за то равнодушие, которое я проявил. Но теперь… я не допущу этого вновь. Я очень долго думал о том, как же нам правильно поступить, о том, что нам стоит сделать. У меня было тысяча вариантов в голове, доходило даже восстания, но кто пойдет против него? — омега отвел взгляд к окну и шмыгнул покрасневшим носом. — Нас с тобой просто убьют... Сынок, скажи мне, почему ты делаешь это? — Минки заранее знал ответ на этот вопрос, но все-таки озвучил его. Он хотел напомнить себе и Чимину о том, ради чего им стоит бороться.

— Я люблю Тэхена, — ответил альфа. — И всегда его любил, сколько себя помню. Я больше не могу рваться между отцом и ним, — покачал он головой. — У меня больше нет сил метаться из одной стороны в другую, я словно медленно, но верно схожу с ума. Расскажу Тэхену, а что дальше? Он отвернется от меня, а отец даже ждать не будет, чтобы прийти к ним с войной. Утаю — он и дальше будет использовать меня, как игрушку в своих руках, чтобы достичь желаемого. Иногда я молюсь о смерти, но в другой момент понимаю, что тогда оставлю Тэхена без защиты. Я больше не знаю, что мне делать, — его голос понизился до шепота. Минки посмотрел в лицо сына. Под покрасневшим глазом заживал синяк, а разбитые губы с запекшейся коркой крови были плотно сжаты.

Его сердце сжалось с такой силой, что стало трудно дышать. Он любит Тэхена и готов пойти на все, даже на предательство своего собственного отца, своего народа, цели всей своей жизни. Хотя, своей ли? Эту цель ему вбивали в голову с пеленок, его заставляли жить этой целью, но принадлежит ли она ему? Нет, и никогда принадлежать не будет. Сейчас у Чимина лишь одна цель — защитить Тэхена, и неважно, что встанет перед ним, с какими трудностями он столкнется. Минки обнял сына и прижал к себе, уткнувшись подбородком в макушку. Чимин противиться не стал и обхватил папу поперек талии, прикрывая глаза. Почему все, чего он касается, летит в тартарары? Почему Чимин все рушит? Ведь все, чего он хотел — это быть с Тэхеном. Дарить ему улыбки, целовать его губы, приносить с охоты грибы и каждый вечер обнимать его, чувствуя родное, любимое тело под боком. Но отец грубо встряхнул его и скинул на голые камни, об которые Чимин разбился. Он заключил его в клетку без замка, а прутья в ней никак не сломать.

Сейчас его в общине нет, альфе его видеть и не хотелось. Он не знает, как вновь посмотрит в его глаза, как услышит голос, как начнет исполнять… приказы. Как, если от одной мысли о нем Чимина воротит? Но отец вдруг засобирался на вылазку в город, якобы проверить запасы. Чимину даже лучше было, однако ему предстоял сегодня разговор с одним человеком, имеющим большое значение для отца. Одновременно с этим альфа страшился этого разговора, потому что это значило только одно — отец идет ва-банк. С одной стороны, Чимин был безмерно благодарен Чонгуку, что тот класть хотел на его приказ, и не тронул Намджуна по неизвестной для него причине, но с другой стороны он понимал, что завязывается нечто страшнее, и дальше тянуть просто некуда. Если он вызвал этого человека, значит, все кончено. Для Чимина так точно.

— Послушай меня, — тихо сказал Минки, словно боясь, что его услышат. Он отстранился от сына и посмотрел в его глаза. — Мы сделаем вот как: ты будешь по-прежнему делать все, что тебе скажет отец, и я вместе с тобой. Но делать мы будем это для того, чтобы всегда быть в курсе его планов, чтобы в случае опасности мы смогли предупредить, кого надо, или сорвать их. Мы подберемся к нему близко, чтобы в нужный момент среагировать быстро.

— Ты хочешь предать его?

— Он ведь предал нас, — сжал губы Минки.

— Я думал, что ты любишь его.

— Люблю. Но тебя я люблю сильнее, сынок, — омега погладил его по волосам и вздохнул. — Я был слишком долго ослеплен его любовью и не замечал многого, что он творил не без моей помощи. Но теперь я делать этого не позволю. Ты не один, Чимин, и вместе мы сможем сделать все, — Минки сжал его ладони. — Ты не должен терять надежду, ведь мы потерялись во тьме, но нашли свет, верно?

— Спасибо, пап, — одними губами прошептал альфа.

Минки улыбнулся уголком губ и покачал головой, вновь крепко обнимая сына. Это то, что заслужил его мальчик — поддержку рядом с собой. Он не заслужил этой боли и страданий, он не заслужил мучительного выбора между долгом и любимым человеком. Тэхен всего лишь мальчик, который выглядит иначе, чем все они, но его муж одержим идеей о том, что он и есть вакцина. Но он забывает о том, что этот мир уже ничто не спасет, и дело-то вовсе не в зараженных. Дело в людях, которые свою человечность утратили и вернуть ее, к сожалению, больше не смогут.

С наступлением темноты Чимин увидел из окна, как двор осветили машинные фонари. Он вернулся взглядом к книге, которую читал, сидя за своим столом, а после взглянул на время. Почти девять. Он, как и всегда, пунктуален. Дочитав через несколько минут последнюю на сегодня главу, альфа с тихим хлопком закрыл книгу и отложил ее в сторону, поднимаясь из-за стола. В доме было темно и тихо. Папа ушел, поскольку его дела не могли откладываться на потом, и Чимин остался один. До самого вечера он читал, ожидая, когда состоится встреча, и теперь, когда он шел к кабинету отца, сердце громыхало в его груди в такт шагам. Дверь оказалась слегка приоткрыта, и оттуда лился приглушенный свет. Он толкнул ее и вошел внутрь.

На кресле на колесиках, закинув одну ногу в массивных черных берцах на стол, сидел альфа. Он свесил с подлокотника руку, и в его татуированных пальцах дымилась сигарета. Холодный взгляд черных глаз упал на Чимина. Он видел этого альфу второй раз в своей жизни, и, кажется, с последнего их раза у него значительно прибавилось татуировок. Пальцы были полностью забиты, на шее расправил крылья черный ворон, а под глазом, как метка дьявола, расположился крест. Чимин закрыл за собой дверь, оставляя мир за пределами этого кабинета.

— Ты очень вовремя, Авель, — отчеканил он механическим голосом заученный в голове текст, вызывая у альфы ухмылку.