Примечание
Её считают лучшей ученицей; а дома — дочерью, о которой можно только мечтать; чуть ли не святой. Да что там святая, Ольга Патаки — эталон девушки из палаты мер в Париже. Ослепительная улыбка, манеры настоящей английской леди.
От чего Патаки-старшая тихо всхлипывает по ночам.
Её, пожалуй, никто не слышит – и не видит такой. Чёртова тушь, режущая глаза. Лохматые волосы, которые надо постоянно расчёсывать. Ольга сворачивается клубочком и дрожит от надоевшей правильности. Она сама поставила высокую планку – только чтобы родители обратили внимание. С третьего класса нет ни одной четвёрки, в голове не любовь и простые радости – а заученная классика в нотах. Только посмотрите, заметьте! И чудо свершилось. Заметили, да. Теперь Ольга Патаки – гордость семьи. Кумир, пример для всех остальных.
Ей даже шлют письма с влюблённой чушью.
Только вот… Девчонка Ольга Патаки, простая девчонка из любящего джаз Хиллвуда, навсегда умерла. Погибла от всеобщего внимания. Она корчилась от боли, когда чувства превратились в наигранный спектакль. Сердце разорвалось на куски – от постоянной похвалы – и атрофировалось. От девчонки осталась симпатичная оболочка. И тонкие-претонкие пальчики, исполняющие превосходную музыку. Ночью, как сегодня, пальцы ломает, но Святая привыкла.
И привыкла к тому, что никто ей не верит. Правда же, младшая сестра – и та не верит в Ольгину искренность.
Любуются, как экспонатом. Восковой фигуркой из музея мадам Тюссо. Давай, посмотри мертвенно-прекрасными глазами, нарисованными гениальным художником. Сделай реверанс, прощебечи про очередную победу.
Господи, как больно… Больно.
Все датчики искренности и шкалы эмоций навсегда сломались – их вряд ли починят. Оболочка еле терпит, кукла совсем перегружена от сахарной жизни. Лак трескается, вечерние платья облезают и становятся бесцветными тряпками. Но зрители не увидят. Они ведь заплатили своей любовью и преданностью, так что должны любоваться Святой.
Ночь не закончится. Патаки-старшая вынырнула из-под одеяла, взглянуть на часы. Всего лишь три часа. До утра ещё не скоро. По коридору ступают чьи-то хрупкие ноги. И, судя по шагам, направляются сюда.
Что же делать? Хельга войдёт – и увидит совершенную сестричку такой!
Дверь тихо открывается…
Фальшивая улыбочка вновь на бесподобном личике.
— Хельга? – Наигранное удивление, за которое не грех отдать Оскар.
— Чего ревёшь опять?
Какой голос… красивый. Сонно-хриплый, невыразительный. Настоящий. Помнится, у Ольги тоже когда-то такой был.
— Я тебя разбудила, сестрёнка? Так сильно плакала?
Хельга плюхнулась на её кровать и насупилась.
— Выкладывай, да побыстрее. Спать хочу.
Как же она могла услышать глухие и надрывные всхлипы? Горло неимоверно сводило – Ольга почти не пикнула за всё время. Еле дышала, уткнувшись головой в подушку.
Связь сестёр, да? Глупо, но может быть. Или Патаки-младшая чутко спит.
Ольга не подпускала к себе людей ближе, чем на километр. А тут её просят выложить, что на душе. Как бы хотелось рассказать. Но что-то сдавливало горло, выворачивало наизнанку. Пересилить желание стать вновь простой никак не получалось – и на автопилоте язык трепал бредятину о том, что её не так похвалили, а детишки с Аляски ведут себя плохо-преплохо.
По худому модельному лицу текли настоящие слёзы, и глаза смотрели на младшую сестрёнку – которую любил оставшийся осколок прежней простой-Ольги – по-настоящему. Но за спутанными словами (явно незаученными в программе куклы-марионетки), театральными жестами и риторическими обращениями, всё становилось ненастоящим.
Хельга фыркнула. Небось думает, что у Королевы опять тупая истерика на почве избалованности. Всё так и есть, правда?
Маленькая ладошка похлопала по плечу Ольгу. В карих глазах, где-то в глубине, появился отклик. Патаки-старшая удивилась, нет, её даже потрясло. Неужели Хельга понимает (хоть и на уровне подсознания)? Она видит, слышит?
— Ты справишься. Не можешь не справиться, — буркнула сестрёнка.
Хельга. Простая девчонка из любящего джаз Хиллвуда. Она любит кого-то, причём любит до беспамятства. Играет с мальчишками в бейсбол, а ещё у неё пара царапин на сухих руках, не приспособленных к игре на фортепьяно. Которая ещё жива.
И она поняла.
По лицу пробежали чёрные (чёртова тушь) дорожки в последний раз. От бессилия, от колющего чувства, Ольга прижимает к себе угловатую и ворчащую Хельгу.
Как бы хотелось стать на несколько секунд не Святой, а… Хельгой Патаки.
…Что поделать, но нельзя. Одно радует – Хельга пошла другим путём. И в итоге от неё не останется пустота, одетая в клетчатую юбочку, белую блузочку и чёрный жакетик.
Утро всё-таки наступит.
И Ольга Патаки проснётся привычно-святой.