Эйджиро — неугомонный моторчик, успевающий заполнить собой жизнь Катсуки так быстро, что тот сразу и не замечает, как Киришима прочно закрепляется в его жизни, будучи кем-то неотъемлемым, привычным. Бакуго нехотя признаёт: без одноклассника ему как-то неуютно, скучно, серо. Мир словно теряет краски, и блондину это совсем не нравится. Возможно, это похоже чем-то на зависимость от появившейся зоны комфорта, и от такого следовало бы избавиться как можно скорее, но Катсуки не хочет и не будет.
Зачем?
Ему и так нормально.
Поэтому Эйджиро он не отпускает. Не то чтобы ограничивает, всегда держит рядом или что-то подобное — для этого Бакуго слишком ненавистны все эти ограничения свободы, стоит лишь представить на месте Дерьмоволосого себя, — но он сам старается быть всегда где-то поблизости, отбрасывая ненужную сейчас гордость. Обнимать Киришиму и вовсе становится какой-то неотъемлемой частью его жизни, отсутствие которой заставляет Катсуки нервничать, а оттого ставить под сомнение целостность его окружения.
Крашеное чудо с улыбкой от уха до уха — личное успокоительное без срока годности. Рядом с ним до того уютно и как-то просто, что Бакуго расслабляется неосознанно, льнёт, словно пёс, нашедший достойного хозяина, и чувствует себя по-настоящему счастливым.
Это счастье странное, не похожее на привычное ему, но Катсуки не спешит находить ответы на свои вопросы и просто наслаждается размеренной жизнью будущего героя. Впервые в жизни. Может, просто боится услышать ответ — он и сам не особо понимает мотивы, да и не важны они уже. Киришима рядом — только руку протяни. Он сопит Бакуго в плечо и улыбается непривычно мягко, только уголками губ.
Это мило.
Катсуки усмехается и начинает играть с приятно колючими волосами Эйджиро, размышляя о чём-то столь расплывчатом, что при всём желании он не смог бы сказать, о чём именно. В голове туман, и, то ли из-за усталости, то ли из-за солнца, разморившего его, Бакуго кладёт голову на Киришиму и прикрывает глаза, обнимая его за плечо.
И уже через пару минут проваривается в безмятежный сон с едва заметно приподнятыми уголками губ, надеясь лишь на то, что проснётся первым, и Дерьмоволосый просто не успеет застать столь несколько двусмысленную ситуацию.
***
Но тот успевает. Просыпается уже через минут десять и аккуратно отодвигает Катсуки, чтобы тут же уместить его голову на своих коленях. Так ведь удобнее. Солнце светить прямо в глаза, и Эйджиро жмурится, прикрываясь ладонью.
Крыша — место, в общем-то, не самое доступное для учащихся, однако Бакуго все равно как-то умудрился получить от неё ключ, и теперь для них с Киришимой это что-то вроде места «только для двоих». От этого на душе тепло, и улыбка сама появляется на лице. Потому что его взрывоопасный друг меняется.
Абсолютно неуловимо для самого себя, но для окружающих являясь уже чуть ли не другим человеком: трудно представить, что Бакуго Катсуки умеет не только не грубить, но и улыбаться, быть относительно спокойным и даже — Господи-Боже — дружелюбным. Удивительное зрелище, из-за которого Эйджиро в шутку прозвали Укротителем Церберов, а он и не против, так-то.
Звучит чертовски по-мужски!
Парень смеётся, прикрыв рот ладонью, чтобы не разбудить ненароком спящего друга, и смотрит на яркий небосвод.
Сейчас спокойное время для них, обычная школьная жизнь, в ближайшее время не предполагающая ещё одной опасности в лице ненормальных злодеев, и это действительно радует, потому что Киришима устал. Совсем немного, да и другим об этом знать не обязательно, но ему хочется самую малость отдохнуть и почувствовать себя обычным школьником с самой обычной жизнью.
Даже в мыслях звучит смешно и как-то двулично: совсем недавно он гонялся за проблемами, пытаясь что-то доказать то ли окружающим, то ли себе, и вот он неожиданно от всего устаёт и мечтает о передышке — глупость не иначе.
Эйджиро кидает взгляд на Катсуки.
Взрывоопасный в прямом смысле парень, настоящая пороховая бочка, наполненная комплексами похуже Киришимы. Гордый, умный, самоуверенный и вместе с тем — слабый, но не способный признать эту слабость ни перед кем. Ни перед кем, кроме крашенного придурка, который вечно ошивается рядом — это льстит лучше всяких похвал. Он наклоняется к Катсуки и говорит тихо-тихо, чтобы никто — даже он сам — не услышал:
— Эй, я люблю тебя.
Никто не отвечает, и это заставляет Эйджиро выдохнуть с облегчением.
«Я тебя тоже», — застревает точно на языке.