7. Голос.
Его голос был приятным, пропитанным сладостью, которая могла буквально ощутиться на кончике языка медовым привкусом; мягким, словно его можно было потрогать на ощупь; спокойным, когда было нужно, и громким, когда это было ни к чему. Синестет сказал бы, что его голос был оранжевым, как цвет пламени разогревшегося костра, но Томасу и не нужно было иметь синестезию, чтобы чувствовать исходящее от его голоса тепло. Он ощущал жар в теле каждый раз, когда слышал что-то, произнесённое этим красивым тенором, а ещё – лёгкие покалывания в кончиках пальцев и мурашки на коже. Собственное имя казалось краше, когда сходило с его уст. И тогда, когда до слуха Томаса дошло нечто, что он никак не мог ожидать, его словно пронзил гром.
Спокойно и размеренно он сказал:
– Да, я люблю Томаса. Броди-Сангстера.
***
Томасу казалось, что каждый чувствует это тепло в теле, стоит только услышать этот голос. Он был неправ.
6. Танцы.
Глупые танцы, казалось, стали частью съёмочного процесса, хотели этого сами актёры или нет. Последние хиты врубались на полную громкость, и даже с другого конца павильона можно было услышать смех и музыку, а ещё – присвистывания, поддерживающие сие действо. Кая весело хлопала в ладоши и была одной из тех, кто поддакивал: «Давайте, парни!» Флеш-моб со стороны выглядел нецелостным, часто кто-то забывал, как именно нужно двигаться, поэтому они и следовали за тем, кто вообще флеш-моб устроил, – за Диланом.
Он двигался уверенно, хотя его действия и казались смешными, кричал что-то, подбадривая ребят. Кто-то снимал на камеру. А Сангстер – наблюдал.
***
Томас считал, что не он один следит за движениями крепкого тела, замечая открытые участки светлой кожи, когда футболка при танце задиралась вверх. Он ошибался.
5. Руки.
Томас думал, что отличительной чертой О'Брайена были его ямочки. Или глаза. Или веснушки. Но точно никак не его руки.
А потом он пригляделся: дорожки узловатых синих вен, начинавшихся у костяшек пальцев и заканчивающихся где-то в районе предплечья. «Как когти котёнка», – вспомнил Томас. И начал замечать. Кожа на руках была обветренной и из-за этого слегка шершавой, а на кончиках пальцев – жестковатой на ощупь. Пальцы были длинными и изящными, костяшки выпячивали, когда тот сжимал ладони в кулаки. Дилан иногда шутливо хвастался бицепсами, задирая рукава футболки и напрягая мышцы. Сложно было не заметить, что у него были сильные руки.
***
Томас мог поклясться, что ощущал нежные и аккуратные прикосновения этих сильных рук. Он надеялся, что это ощущал не только он. Надежда была неоправданной.
4. Курение.
Томас узнал, что Дилан тоже курит, когда тот попросил у него сигарету.
– У самого кончились, – пожал он тогда плечами.
Томас полез в карман за пачкой и открыл, готовый одолжить одну из сигарет, но внезапно замер. Он посмотрел на единственную оставшуюся из них. Дилан заметил его замешательство и спокойным будничным тоном ответил:
– Выкурим вместе.
Томас смотрел на то, как его розовые губы касались поверхности фильтра и сжимали основание сигареты; как щёки втягивались так, что начинали выделяться слегка очерченные скулы; как брови непроизвольно сдвигались на переносице, образовывая складки на лбу. Он смотрел на эти тонкие пальцы, которые передавали ему сигарету, принимал её, затягиваясь и ощущая привкус ментола, в то время как Дилан выдыхал через рот едкий дым.
***
Томас знал, что люди считают Дилана красивым, и он тоже считал. Правда, не осознавал, настолько тот мог быть красив, когда делает затяжку. Он не знал, почему хотел оставить этот образ в секрете от всех.
Томас врал самому себе.
3. Музыка.
Вторая струна с третьей образуют большую терцию. Гармоничный интервал. Можно образовать главное трезвучие лада. Соль – ми. Ми – соль. Большая терция.
Гитара была расстроена. Ми – соль – малая терция. Ми – соль – уменьшённая кварта. Не сходилось. Она расстроена.
Четвёртая и третья образуют чистую кварту. Ре – соль. Соль – ре. Выходил тритон. Не тот звук.
Третья с первой – четыре с половиной тона. Большая секста. Соль – ми. Получалась малая септима. Не то.
Он взял гитару за гриф и разбил её в щепки. Она треснула в районе резонатора, корпус раскололся на части, струны не выдержали напора и лопнули, колки всё ещё удерживали то, что от них осталось – порванные стальные нити.
Он сорвался, он не должен был думать о нём в том направлении, но думал и не мог ничего с этим поделать. Гитара была расстроена так же, как и Томас. Теперь она была разбита. Прямо как он.
Открыв дверь, Томас увидел сначала новую акустическую гитару, а потом уже того, кто её принёс. Дилан держал её как-то смущённо, словно оправдываясь за что-то. Томас был без понятия, откуда тот узнал о гитаре, но теперь он здесь. Вместе с ней.
***
Если бы Томасу раньше сказали, что у О'Брайена прекрасный музыкальный слух, и что тот мог легко настроить гитару без помощи тюнера, он бы не поверил. Он поменял своё мнение.
2. Запах.
Все, кто был знаком с Диланом, знали аромат его одеколона, и он им нравился. А Томасу было интересно другое: как пахли его волосы? Шампунь? Слабый запах парфюма? Может, они пахнут лаком? Или сигаретами? Чем?
Он чувствовал, что находился в каком-то подвешенном состоянии, перед глазами плыло от выпитого алкоголя, и он был почти готовый перейти черту, за которой наутро его ждали похмелье и головная боль, но вдруг кто-то вытащил его танцевать прямо на середину танцплощадки под шум оглушающей толпы. Ладонь, сжимающая его локоть, была тёплой, большой и сильной, она с осторожностью держала его и пропускала перед собой через гущу людей. Томас увидел рядом уже довольно подвыпившую Каю, танцующую ведомые только ей танцы под ритмичную музыку в компании Ки Хонга, и обернулся на голос того, кто отвлёк его от выливания в себя седьмого по счёту стакана коктейля.
– Томас! – он узнал О'Брайена. – Не мог смотреть, как ты только пьёшь и совсем не танцуешь. Танцевать тоже нужно, это полезно для здоровья!
Он почти орал ему в ухо из-за громкой музыки, но Томас был не против. Кровь разгонялась по венам с нарастающей скоростью, сердце стучало от всплеска адреналина, по телу разливалось тепло. Внезапно Томас почувствовал, как его обхватили за шею поближе к себе, а уже через секунду услышал звонкий голос Каи:
– Парни, я вас обожаю!
Другой рукой она обнимала Ки Хонга, а напротив неё стоял Дилан, который приблизился для групповых объятий. Томас ощутил его ладонь на своей талии, когда они все прижались друг к другу как можно ближе. Из-за этого он чуть ли не уткнулся Дилану в шею и вдруг задержал дыхание.
Его волосы странно пахли сталью или чем-то похожим. Запах был слабым, но Томас снова вдохнул в себя аромат и, он мог поклясться, почти почувствовал металлический привкус у себя во рту.
***
Он бы отдал всё на свете, чтобы только ему одному было дозволено вдыхать запах его волос.
1. Глаза.
Так странно ощущать, как кто-то смотрит на тебя, а, когда ты поворачиваешься, ощущая на себе его взгляд, просто отводит глаза. Томасу казалось, что это чувство его преследует. Он ловит взгляд Дилана, но тот успевает посмотреть в другую сторону, старательно делая вид, что ничего не случилось. И так раз за разом. Он смотрит – Дилан отворачивается – всё встаёт на свои места. Какая-то цепочка, которую они проделывают так часто, что если бы Томас считал все разы, то давно бы сбился со счёта. Игра эта длится уже какое-то время, и ему кажется, что Дилану даже нравится играть в кошки-мышки. Только вот Томасу – нет.
А потом в один момент он останавливается, не отводит взгляда. Может быть, его глаза отливают янтарём из-за освещения, он не знает, но мысленно благодарит за то, что сегодня они сидят в помещении с окнами, через которые легко проходят солнечные лучи. Его глаза янтарные, обрамлённые ресницами, и такие грустные, что Томас не может найти себе места. Ему кажется, что этим взглядом он пытается послать всю нежность и любовь, которую не давал прежде. Его глаза полны грусти. Томас не понимает, что этот взгляд послан ему, но, когда Дилан слегка кивает в ответ, давая понять, что именно это он и имел в виду, через его тело словно проходит заряд тока.
А в следующую секунду Дилан уже отворачивается и шутит о чём-то с интервьюером. Томас не слушает. Он думает, что тот так же продолжает игру, только теперь это её продолжение, вторая часть, дополнение.
***
Томас думает, что Дилан просто хороший актёр, но вот только забывает одну вещь: глаза не могут врать. А, когда вспоминает, то ощущает горячее дыхание на своей коже и металлический запах, смешанный с запахом сигаретного дыма. Он облокачивается на гитару и задевает пару струн. Ля – соль. И, если бы Томас всё-таки был синестезом, то назвал бы стоны Дилана оранжевыми. Ярко-оранжевыми, как заходившее за горизонт солнце на закате. Его руки сильные, Томас чувствует прикосновение жёсткой кожи кончиков пальцев на своей шее. Они танцуют. Их танец – парный, где нет ведущего. В этот раз они на равных.
Томас думал, что существует семь причин, почему другие любят Дилана. А оказалось, это были причины, по которым полюбил он сам.