Маркета едва не опоздала на дилижанс. Нет, проснулась она рано, как и обычно, но пришлось ждать, пока Томан, слуга, выделенный отцом ей в помощники, основательно позавтракает.

— Чемодан у Вас тяжелый, мисс. — Пыхтел он, пока они добирались до таверны, возле которой останавливались дилижансы. — Надеюсь, в пути он уж как-нибудь полегчает.

Томан ухмыльнулся и выразительно дернул жидкой бороденкой, предлагая Маркете тоже поиронизировать над ситуацией. Она отказалась: посмотрела в другую сторону, убирая летящие в лицо неприбранные волосы. Горничную ее отец рассчитал, как только стало известно, что дочь отправляется в академию, и она причесывалась сама.

— Ну, бывайте, мисс. — Томан бахнул чемодан прямо на пыльную дорогу и, не прибавив больше ни слова, ни взгляда, развернулся в обратную дорогу.

Маркета осталась одна. За спиной у нее находился дом, еще слабо различимый вдали, если прищуриться. Впереди — только руку протяни — дилижанс. Прибывший из места, которое Маркета никогда не видела, следующий туда, где она еще не была.

— Девочка, ты садишься или нет? — Кучер уже недовольно мял вожжи в руках. — Мы отправляемся сию же минуту.

Маркета не стала тратить время на ответ: взялась за ручку чемодана… И не смогла его поднять! Она-то думала, Томан нарочно тяжело дышит, чтобы позлить ее, изображая, будто ее багаж непомерен. Но чемодан и впрямь весил, точно окованный железом сундук! Что же туда положила матушка?

Кучер чмокнул, не дожидаясь пока Маркета заберется в дилижанс. Он давно отвернулся: сказал, что следовало, и счел себя вправе ехать со спокойной душой. Что там решила растрепанная барышня — не его дело. Единственное, что Маркета успела, так это жалко пискнуть, глядя, как медленно дилижанс трогается с места. Она-то оставалась прикованной к земле чемоданом, точно корабль, стоящий на якоре. Да, только это она и успела, когда незнакомая рука в белой перчатке схватилась за ручку ее чемодана, ловко вкинула багаж внутрь дилижанса (раздалось чье-то недовольное бормотание), а затем сжала Маркету под мышкой.

— Готова? — Спросил незнакомый, определенно, женский голос… когда ноги Маркеты уже попрощались с дорогой.

Девочка не успела ответить на вопрос, да и незачем ей было это делать: незнакомка втолкнула барышню в дилижанс вслед за ее чемоданом. Затем впрыгнула в него сама. Макета, потеряв равновесие, свалилась на скамью, чуть было не примяв чьи-то ноги, нашла на полу свой чемодан, и, наконец, села более-менее прочно, не рискуя упасть. Откинула с лица волосы, уже свесившиеся ей на лоб всей тяжелой копной: на дороге родного города остался последний привет — ее шпильки.

И, наконец, успокаивая дыхание, поискала глазами свою нежданную благодетельницу. Однако кроме Маркеты в кабине дилижанса находились только седой, как лунь, старик, очевидно, не способный говорить так, чтобы быть спутанным с дамой; пожилая леди, вероятно, его жена, с подрагивающими руками… Удержать ни чемодан, ни Маркету ей бы ни было по силам. Девочка лет десяти, внучка или воспитанница почтенной четы. И вдовица в вуали. Маркета захлопала глазами, продолжая осматривать попутчиков. Она задержала взгляд на вдове — потому только, что ей захотелось рассмотреть хоть что-то через темную вуаль. Маркета уже не думала о том, кто же втолкнул ее в дилижанс, однако чем-то вдова притягивала взгляд. Барышня уж было думала отвернуться, поймав себя на мысли, что нарушает приличия, как вдруг вдовица прижала палец к тому месту, где за вуалью скрывались губы. Палец, обтянутый кипельно-белой перчаткой.

Маркета тихо ахнула.

И ближайшие два часа ее мысли были заняты только странной попутчицей. Несмотря на тряскую дорогу, неясное собственное будущее и подступающий голод из-за слишком раннего завтрака, Маркета только и делала, что следила, пыталась анализировать и набиралась духу, чтобы заговорить.

Однако, загадочная дама обратилась к Маркете сама. Они перебросились парой фраз, которые барышня едва полностью поняла, отчего-то сконфуженная. Продолжить разговор у нее не хватило изобретательности, спросить напрямую — такта.

Граница графства осталась позади, и вскоре воспоследовала остановка, предназначенная для обеда и перемены лошадей, затем еще одна, в Банкошире, где почтенное семейство покинуло дилижанс. И так Маркета осталась наедине с вдовой.

— Не нужно вглядываться в меня с таким усердием, юная барышня. — Вдова смотрела в окно, за которым свет уже начал сереть, готовясь потухнуть. Ночь накрывала землю своим неумолимым черным шелком, искрящимся редкими жемчужинами звезд. — Если бы я полагала, что мое лицо может быть кому-то приятно, я бы не носила вуаль.

Маркета смутилась, но и удивилась: она не видела загадочную даму за обедом, однако  по тем смутным очертаниям, что ей удалось разглядеть за время поездки, сделала вывод, что вдова еще довольно молода и привлекательна. Уж во всяком случае, не крючконосая старуха.

— Уверена, что Вы вполне хороши собой, мадам...

— Я не набиваюсь на комплименты. — Вдова снова повернула лицо к окну, однако ей уже трудно было просто закончить разговор. Эта девочка смотрела на нее с таким любопытством, и потом, ее бы действительно следовало занять и отвлечь в ее нелегком пути. А может быть, и чему-то поучить, пока не стало слишком поздно. — Что ж… какая удача, что мы остались одни — Уризен знает, когда к нам присоединятся еще попутчики. Мы можем поговорить без страха и стеснения.

— Маркета. — Барышня протянула незнакомке руку. — А Вы? Должна же я к Вам обращаться хоть как-то…

Дилижанс подпрыгивал на ухабах, и Маркета уцепилась за скамью, чтобы не упасть. Вдова не успела принять ее руку.

— Лилли. Меня зовут леди Лилли Стил.

— Вы ведьма?

Говорили, что имена цветов и растений берут себе апимские колдуньи, практикующие в лесах запретную ворожбу.

— Я воровка, и это имя я тоже украла.

Некогда ее называли Лилией Эльзила, первой красавицей столицы.

— Уверена, что хочешь узнать мою историю, девочка?

Лилли взялась за края вуали. И начала медленно ее поднимать…