Примечание
Помешанный на опасных путешествиях человек хуже последнего наркомана-алкоголика в занюханном квартале. Второй страдает пагубной зависимостью к веществам, а первый — желанием испытать на себе тягости выживания в диких условиях. Фил никогда не простит себе, что однажды потакал мечтам сына. Герти никогда не простит себе, что однажды расцеловала Майлза и отпустила его за порог пансиона. Остаётся беззвучно плакать на кухне ночью, когда все постояльцы заснут крепким сном. Держаться за руки в моменты тревожного бессилия перед обстоятельствами. Смотреть в лицо нежным взглядом, перед собой видя не восьмидесятилетнего-с-хвостиком старика, а того мальчишку из двадцатых годов, и вспоминать себя — белобрысую девчонку, любившую его задирать. Прикладывая дрожащие пальцы к иссохшим губам, Герти и Фил с ужасом понимают: Арнольд скоро повторит судьбу Майлза, если не рассказать ему правду до конца. Сейчас, утешая внука и подпитывая его пустыми надеждами, они подобны докторам, знающим о смертельном диагнозе пациента, но не решающимся его озвучить. Сыпать ли соль на рану девятилетнему, ещё слишком хрупкому и впечатлительному ребёнку? Любовь к Арнольду — единственному светлому и родному человечку — так сильна, что подобные вопросы даже и не появляются в мыслях. «Нет, он не переживёт», — думает Герти, и, когда появляется внук, берётся за мухобойку и разыгрывает амплуа хищного охотника за насекомым. «Переживёт, но слишком долго будет отходить», — мысленно заметит Фил, и, зайдя вечером к внуку, расскажет очередную житейскую байку или выдуманную историю о родителях. Стыдно до горечи за такую откровенную ложь с преувеличениями, которые иногда метко подмечает сам слушатель. Пожелав спокойной ночи засыпающему внуку, Фил тихо выходит из комнаты и, тяжело вздыхая, спускается по скрипящей лестнице с шаткими перилами.
«Мой бедный маленький внучок». Зелёно-морские глаза сияют от радости, их обладатель с пылким жаром выкладывает разные вариации плана о спасении родителей. С таким же взглядом ходят безнадёжно больные, верящие в скорейшее выздоровление и долгую жизнь. Арнольд засиживается в публичных библиотеках допоздна, внимательно листая толстые энциклопедии с фотографиями и рисунками, посвящённые Центральной Америке. Он цепляется за каждое слово, напечатанное в книгах, будто в них есть скрытый смысл. Так же, как больной ищет в речи доктора замечательный прогноз болезни. Пуки, вдыхая цитрусовые нотки благовоний, старается медитировать и ищет выход из непростой семейной ситуации. И Фил, читая свежий выпуск газеты, думает о неизбежности разговора, который должен охладить рассудок внука. Доктора не знают, как вылечить больного. Больной не знает, зачем его вообще лечить. Но дилемма, какой бы сильной и непреодолимой ни была, должна разрешиться.
Полдня измельчилось в крахмал. Осталась белая пыль, осевшая на мебель путаными словами. «Мы должны ему сказать, Фил», — стараясь не расплакаться перед мужем (нельзя, будет ещё волноваться о её самочувствии), сказала Пуки и перевела тусклый взгляд на стену с фотографиями. «Но прежде чем говорить, давай опять всё обсудим вечером, когда все разбегутся. Надо во всём конкретно разобраться».
***
Хлопнула дверь пансиона, и зверье выбежало на улицу. Расстегнув тёмно-серую куртку, Арнольд поспешил в гостиную. Дедушка апатично смотрит телевизор, иногда ворча на пропахшего колбасой Оскара, тянущегося за пультом, и споры между Эрни и Хьюном. Идёт документальная передача о выживании в дикой среде.
«Сможет ли ведущий оправиться после укуса змеи?! Смотрите через несколько минут! Не переключайтесь!», — голосит взволнованный диктор.
— Ставлю двадцатку, что не сможет, — сказал Эрни.
— А я говорю, что сможет! Это ведущий, главное лицо, чёрт побери! Ставлю тридцать!
Посмотрев на внука, дедушка приветливо улыбнулся. Приходится улыбаться.
— Коротышка, мы тут смотрим интересную передачу! Садись с нами.
— Нет, дедушка. Я хотел тебе рассказать, что я узнал о Сан-Лоренцо… Это потрясающе!
Рекламный блок закончился вовремя, и на экране опять возникли тропические леса.
— Ш-ш-ш, коротышка, потом расскажешь! Я обязательно послушаю тебя, подожди только… да. Бог ты мой, как ему ногу разнесло!
Постояльцы хмыкнули и прищурились — дед ведёт себя неадекватно. Ещё полминуты назад он сам хотел переключить шоу, как вдруг увидев Арнольда, стал строить из себя фаната этой передачи. «Совсем из ума выжил», — подумали постояльцы. Знали бы они, как нелегко притворяться. Знали бы посетители клиники, как здесь ночью помрёт в агонии самый безнадёжный человек, так верящий в чудеса избавления от боли.
«Что ж, я вполне расскажу ему завтра про Сан-Лоренцо».
«Я выскажу ему всевозможные догадки, что произошло со Стеллой и Майлзом».
***
Время барабанит крупными каплями по стеклу, размывая слезами почерневший небосклон. Он выглядит таким устрашающим и величественным, что воображение Арнольда рисует то мрачных мифологических чудовищ, то ураганные вихри. Арнольд пытается заснуть, но в голову лезут судорожные кошмары про то, что родители попали в грозу, и над их головами сверкают молнии. Аэроплан, словно подстреленная птица, летит вниз и, падая в тропические леса, взрывается. Деревья охвачены алым диким пламенем, народ бьётся в истерике и гневит богов. Арнольд всё видит с птичьего полёта. До него доносятся крики и запах горящей древесины. Широко распахнув глаза, дрожащий Арнольд пытается отдышаться. Сердце колотится, как сумасшедшее. «Нет, сегодня точно не удастся заснуть. Надо выпить молока. А лучше — кофе, чтобы окончательно пробудиться».
Бесшумно спустившись по лестницам, будто призрак, Арнольд нахмурился: странно, что на кухне в такое время горит свет. Что-то случилось? Услышав приглушённые серьёзные голоса бабушки и дедушки, Арнольд решил подойти ближе и послушать, о чём идёт речь. Может, ему вообще не стоит вмешиваться. Придётся повременить с чашкой кофе.
— Но почему, Фил? Разве они не могут…
— Нет, хватит мечтать. Оптимизм тут не поможет. Их. Давно. Нет. В живых. И если мы сейчас не откроем Арнольду глаза, то потеряем его, понимаешь?
В голове зашумело, и Арнольд, оглушённый, на автопилоте так же бесшумно поднялся к себе. Повернул ручку двери. Рухнул на кровать. Он, шокированный, смотрит на чёрный небосклон, готовый поглотить всё живое. Не очередной ли кошмар приснился? Что это вообще было?.. Неожиданно вспомнилась недавняя фраза: «Сможет ли ведущий оправиться после укуса змеи?! Смотрите через несколько минут! Не переключайтесь!» Только сейчас змея будто ужалила Арнольда, и в самое сердце. И его сознание не понимает происходящего. Зубы стучат от холода. И ни одной слезы. Яд проник во все клетки и сосуды — кажется, Арнольд пропитан чем-то едким и тошнотворным. Он дышит прерывисто, будто каждый вздох обжигает легкие. Ещё не возникает никаких вопросов. Пациент подслушал тайный разговор, за что поплатился рассудком и сердцем. Из пациента только что достали живьём все внутренности, оставив способность дышать и смотреть в одну точку.
«Больно. Больно. Больно».
Длинная змея уползла. Прикрыв слипающиеся веки, Арнольд провалился в сон, и на этот раз ему ничего не снилось.
***
Герти и Фил не спали до самого утра, пока ветер не разогнал хмурые тучи, и на тёмно-синем небе не появились голубоватые оттенки. Они волновались, как никогда прежде.
Внук проснулся рано. Он зашёл на кухню, поздоровался, выпил стакан воды. Всё было в порядке, пока они не посмотрели в глаза: мутно-тёмные, неузнаваемого, чужого цвета, а сам взгляд этих глаз — постаревшего за одну ночь взрослого человека. Тонкая линия губ изогнута в улыбке, лицо живое. Всё обычное, кроме глаз, источающих желчь и обиду.
Пациент узнал о неизлечимости, но продолжает вести себя нормально, пока не сломается в последний момент и не закричит, не заплачет впервые, не покажется убитым. Документальная передача продолжается, ведущий живёт с ядовитой болью, но живёт и умудряется не разочаровывать своих зрителей. Арнольд спокоен, он по-прежнему светлый и хороший человек, знающий всё в человеческих отношениях. Он прекрасно справляется с чужими бедами, значит, поможет и себе. Шоу ещё не закончилось. Ведущий подслушал неутешительные вести от зрителей, но это не повод останавливаться. Вдох-выдох, т-и-х-о. Сердце не болит, родители не погибли, они где-то там, вдалеке, путешествуют среди лесов. Бабушка и дедушка ничего не говорили, мальчик сам себе нафантазировал. Расходимся, расходимся, господа, по техническим причинам выпуск с воплями, пронзительной истерикой и разбитой фотографией родителей отменяется.
Дедушка сказал уставшим голосом:
— Арнольд, присядь, пожалуйста. Надо серьёзно поговорить.
Пациент, садитесь. Успокойтесь и выслушайте меня.
— Да? Что-то произошло, дедушка?
Детское удивление сыграно блестяще, если бы ещё глаза не выдавали актёра.
— Это касается твоих родителей. Мы с Пуки очень тебя любим, и поэтому…
Вы неизлечимо больны. Никакая из методик лечения вам не подходит.
Пожалуй, вы — это самый трудный случай за всю мою практику.
Бабушка продолжила:
— И поэтому хотим, чтобы ты знал правду.
— Нет.
Нет?! Их удивлению не было предела.
Доктора не могут отойти от шока.
Пациент хочет остаться в своём мирке, наполненном чтением книг, общением с друзьями и наслаждением жизнью в целом. Хотя бы оставшиеся деньки, пока не покинет этот безграничный, ещё такой манящий мир.
— Простите, но я не хочу знать правду. Наверное, надо подождать… Вы мне дороги. Я вас люблю. И своими родителями считаю вас. Это главное, пожалуй. Не переживайте за меня. Я не собираюсь вас покидать. Если, конечно, здесь не выберу колледж или не поступлю.
Всё внутри колотится, и непонятная обида в душе до сих пор — но Арнольд сказал то, что должен. Всё-таки яд не полностью поразил его. Жажда знать правду закончилась с тех пор, как дедушка подлинную историю с открытым финалом. Остались живы, не остались — пусть не будет в этом конкретики.
Растрогавшиеся Герти и Фил тепло обнимают внука. Они успокоились — впервые за последние несколько лет. Арнольд только что подарил им надежду. Надежду на то, что он не станет таким же, как Майлз-путешественник, любящий острые ощущения и вечные скитания по миру. Значит, увлечение Сан-Лоренцо не являлось совсем уж фанатичным?
Доктора счастливы, зрители тоже, тяжёлый занавес опускается, софиты потухают. Передача закончилась. Актёр поднимается к себе наверх, снимает грим из ангельской улыбки и рассудительного голоса. Хватается за взлохмаченную голову и медленно ползёт спиной по стене. Садится на синий ковролин и позволяет эмоциям взять верх. Судорожно всхлипывая и раскачиваясь, он всё больше понимает смысл той фразы, сказанной ночью. Их нет, просто нет. Единственное, что от них осталось — кепочка, фотография, и Сан-Лоренцо. Всё. Арнольд клянётся себе, что это первый и последний раз такой накатывающей и беспросветной скорби. Сегодня он откажется играть с пятиклассниками в бейсбол, останется здесь, в обители надежд на скорейшее выздоровление. А завтра он проснётся Арнольдом Шотменом, верным советчиком и преданным другом для каждой живой души. К нему все потянутся, он всем будет разрешать бытовые (и не только) проблемы. Сегодня же… холодный джаз, и череда неясных воспоминаний из детства, забытая колыбельная и разбитость.
Пациент понимает, что неизлечимо болен. И пациент хочет остаться наедине с диагнозом в своей излюбленной палате.