давай потанцуем

Маленькая, но уютная квартира на окраине города только что проводила последние лучи закатного солнца, грустно отпуская в прошлое ещё один день этого тёплого лета. На скромной кухне пахнет апельсинами и тихо шумит холодильник. Комнатные растения, расставленные вдоль подоконника, размеренно покачиваются в такт занесённого в квартиру через открытое окно ветерка. В единственной жилой комнате веет слабым запахом цветущих роз.       

Квартира дремлет в ожидании возвращения своих хозяев, и только особо сильные порывы ветра нарушают установившуюся тишину, запутывая нежно-розовые длинные занавески.       

С улицы доносится приятная прохлада. Пахнет влажной землёй и листвой после прошедшего дождя.       

Город засыпает под аккомпанемент проезжающих машин и уличных музыкантов, которые потихоньку уже зачехляют свои инструменты и тоже расходятся по домам, медленно бредя по пустынным тёмным закоулкам.       

В маленькой квартире ключ осторожно и неспешно поворачивается в скважине.       

Две высокие фигуры шагают за порог, тихо посмеиваясь.       

— Господи, Тсукки, — говорит одна из них. — Ты совершенно пьяна.       

Другая фигура ничуть не оскорбляется, только пытается сдержать ещё один порыв смеха, вырывающийся наружу. Они обе опираются на плечи друг друга, еле помещаясь в узком коридоре.       

— Скажешь тоже, — фыркает другая фигура. — Сама ты, Ямагучи, ни-и чу-уть не лучше меня.       

Единственной реакцией Ямагучи на эту реплику становится приглушённое хихиканье, которое она пытается скрыть, уткнувшись в чужое плечо. Чужое тело пахнет персиковым гелем для душа и слабым запахом алкоголя.

— Похоже, ты всё-таки чем-то да походишь на Тсукишиму-сан, — говорит Ямагучи удивительно чётко и разборчиво. — У неё, насколько я знаю, с саке тоже не очень хорошо обстоят дела.       

Тсукишима снова фыркает, выражая несогласие.       

— Мы с Акари совсем не похожи, — медленно и по слогам разъясняет она. — Акари много говорит, не умеет пить и о-очень неуклюжая.       

Тсукишима заканчивает предложение, чуть не упав на пол, потому что не удерживает равновесие и спотыкается о собственные же кроссовки.

— Ой.

Ямагучи не может сдержать смеха. Она подхватывает Тсукишиму, приподнимая, помогая найти опору и стараясь не слишком сильно сжимать её талию.

— Иди сюда.       

Тсукишима вытягивается во весь рост, гордо расправляя плечи, но ноги предают хозяйку и снова подкашиваются. Земля уходит у неё из-под ног, и она судорожно хватается за чужие плечи.       

Ямагучи чувствует прикосновение ладоней, которые одновременно мягко и крепко держатся за неё, будто Тсукишима боится утонуть, но ещё сильнее боится сделать ей больно. Она приподнимает голову и видит нечёткие очертания её фигуры, только стёкла очков отражают неясные блики в тёмном коридоре. Они замирают на мгновение, слыша только тихое дыхание друг друга, ощущая запах фруктов, и алкоголя, и очень слабый аромат цветущих роз, доносящийся из глубины квартиры.       

Небольшой сквозняк перелетает через все комнаты и вырывается через забытую открытую дверь, возвращая их в реальность.       

Ямагучи быстро захлопывает дверь, поворачивая ключ на замок, и снова кладёт ладонь на талию Тсукишимы.       

— Пойдём.       

Пошатываясь, они добредают до комнаты, которая одновременно являлась и спальней, и гостиной; уличные огни помогают разглядеть мебель, и Ямагучи бессовестно скидывает Тсукишиму прямо на кровать. Вместе со скрипом кровати Тсукишима недовольно мычит из-за недостаточно должного уважения к своей персоне, но всё же переворачивается на спину и растягивается, словно кошка, по всей длине; её ноги свисают с края. Она лежит с закрытыми глазами, но всё равно недовольно стонет, чувствуя, что Ямагучи вот-вот прикоснётся к выключателю.

— Не-ет, — тянет она, поднимая руку и бросая её вновь на кровать (та жалобно скрипит). — Давай лучше гирлянду.

Ямагучи послушно включает разноцветную гирлянду, которая тянется через всю комнату; комната загорается синим.       

Тсукишима осторожно приоткрывает глаза и щурится, боясь ослепнуть от яркого света, но вместо этого встречает мягкое синее свечение, которое обволакивает комнату и вызывает на душе странное спокойствие. Она тихо дышит, прислушиваясь к себе и к звукам засыпающего города, о чём-то думает и не рискует нарушить установившуюся тишину.       

Ямагучи устраивается в бесформенном кресле у окна и нежно касается лепестков роз, которые так удачно расцвели в этом году. Вообще, это их первый удачный год, поэтому она с особым интересом наблюдает за тем, как розы крепнут, распуская всё новые бутоны, и как потрясающе они благоухают — особенно в тишине уходящего дня.       

— Таши, — неожиданно зовёт её Тсукишима, и она вздрагивает, всё ещё не привыкшая к тому, что к ней обращаются по имени. — Таши, давай потанцуем.       

Ямагучи вскидывает брови, совсем не ожидая такого развития событий.       

— Что? — удивлённо спрашивает она, наблюдая за тем, как Тсукишима поднимается на локти, чтобы лучше её видеть. — Ни за что, Тсукки. Не-а. Нетушки. Тсукки — нет.       

— Тсукки — да, — хмыкает Тсукишима и сползает с кровати на пол.       

Прежде, чем добраться до ноутбука с колонкой, она разваливается, снова потягиваясь, а затем медленно плетётся к небольшому столику и нажимает кнопку включения. Пока экран загружается, она лезет в телефон и уже смотрит список песен, которые можно добавить в плейлист для этих совершенно спонтанных танцев.       

Ямагучи молча смотрит на то, как загорается экран, и мысленно молит о быстрой и безболезненной смерти, лучше в ближайшие несколько минут, пока Тсукишима не успела создать плейлист и подключить колонку.       

— Хотару, — принимает она отчаянные меры. — Я совсем не умею танцевать.       

— Таши, — отзывается Тсукишима, абсолютно не смущённая. Напротив, она звучит до жути довольной. — Я тоже, но какая разница?

Она стоит, нагнувшись над ноутбуком, и смотрит в её сторону, улыбаясь.       

— Такое уже вряд ли повторится, правда? — спрашивает она, не ожидая ответа. — Давай возьмём от этой ночи всё, что только сможем.      

Ямагучи не знает, алкоголь говорит в Тсукишиме сейчас или нет, но почему-то её голос звучит так уверенно, что ей хочется верить.

Ямагучи делает глубокий вдох прежде, чем согласиться:       

— Хорошо. Только от первой песни будет зависеть, будешь ты сегодня ди-джеем или нет.       

Тсукишима хмыкает.       

— Иногда у тебя… довольно специфичные вкусы.       

Тсукишима заканчивает подбирать музыку и подключает колонку, поворачивается к ней лицом и лукаво улыбается, включая первую песню.      

— Тебе понравится.       

Как только начинает играть мелодия, Ямагучи понимает, что проиграла в этой маленькой битве, но, если честно, только рада этому. Она поднимает руку и запускает пальцы в волосы, нарочито недовольно стонет и не перестаёт улыбаться.       

— Тсукки, это грязно, — качает она головой, словно упрекая. — Так играть незаконно.       

Тсукишима подходит к ней ближе и протягивает руку, приглашая раствориться в этой музыке, в этом дне вместе с ней, и на какое-то мгновение забыть, что время вообще существует. Ямагучи краем глаза смотрит на экран ноутбука и видит подсказку приложения: «7 песен, 26 минут».      

Мир за окнами исчезнет на двадцать шесть минут, сузится до размеров этой комнаты, а они — станут единственными жителями новой вселенной.       

— Всё законно, если мы сами придумываем правила, не так ли?       

И Ямагучи готова отдаться моменту, потому что — к чёрту. Они молоды, они пьяны, они до невозможного влюблены друг в друга, и сейчас существуют только она, Хотару, эта песня, синяя гирлянда, приносящая странное спокойствие, и слабый аромат цветущих роз.

Она сжимает чужую ладонь в своей и позволяет музыке плыть по венам, а битам — ускорять биение сердца.       

Тсукишима заставляет её проскользнуть под своей рукой, сделав оборот, и Ямагучи не может сдержать смеха, потому что это всё так глупо и нелепо.       

Она чувствует, как холодная ладонь ложится ей на спину, и не знает точно, от чего по её телу пускаются мурашки: от прикосновения к своей коже или от мелодии любимой песни.       

Она улыбается, поднимая взгляд и смотря Тсукишиме в глаза.

— Там же не все песни «The Wombats», да? Потому что в таком случае от меня точно ничего не останется.

Тсукишима смеётся на выдохе, который щекочет Ямагучи уши.       

— Нет, только первые две.       

Ностальгия приходит неожиданно быстро — прямо вместе с припевом, который Тсукишима поёт одними губами, играя бровями, и Ямагучи уже не в первый раз за этот вечер чувствует, как кровь начинает приливать к щекам — потому что она поёт о ней.       

Ямагучи вспоминает, как в десять лет они до дыр слушали альбом ещё неизвестной тогда группы, который стащили у старшей сестры Тсукишимы, и как потом ещё месяца два на уроках напевали акапельную песенку, которая очень легко заедала в голове.       

Ямагучи вдруг понимает, что эта группа будто существовала с ними с самого начала. Их дружба началась с «Moving to New York» и продолжается до сих пор — вместе с «Bee-Sting».       

Она устраивается на плече Тсукишимы, уткнувшись ей в ключицу, и улыбается.       

— Знаешь, — говорит она, — сейчас они мне нравятся намного больше.       

Ямагучи не видит, но чувствует, как губы Тсукишимы тоже растягиваются в улыбке.       

— Да, и мне тоже.       

Они продолжают танцевать, и, Ямагучи может поклясться, она ещё никогда не чувствовала себя так хорошо. Ветер с улицы щекочет им лодыжки и приносит приятную прохладу, беспокоя оконные шторы из лёгкой ткани. Синяя гирлянда постепенно сменяет цвет на красный, затем — на фиолетовый, розовый. Тсукишима держит её в своих тёплых объятиях, заставляя чувствовать себя спокойно, безопасно.   

И одновременно с этим так свободно.    

Несколько песен спустя её успокоившееся сердце вдруг снова ускоряет темп, потому что в этот раз она слышит песню, которую Тсукишима коварным образом украла из её плейлиста больше года назад. Она и подумать не могла, что Тсукишима до сих пор о ней помнит, но вот оно — «Moonlight baby» играет в колонках, заставляя её сердце биться так сильно, что ей начинает казаться, будто оно готово остановиться.       

Оно не останавливается, в отличие от Тсукишимы, которая поднимает руки и кладёт их Ямагучи на плечи, несильно сжимая. Сама Ямагучи замирает, от неожиданности опустив руки вниз, и смотрит на Тсукишиму, которая не отрывает от неё взгляда.       

Взгляд её мягок, и нежен, и так спокоен, что Ямагучи невольно замедляет дыхание. Она боится, что вообще перестанет дышать, потому что, господи, Тсукишима такая красивая. 

Тсукишима одета в серую футболку и расклешённые джинсы, её волосы заплетены в короткую густую косу, которая успела сильно растрепаться, но Ямагучи смотрит на неё и думает, что ничего прекраснее в своей жизни она не видела и вряд ли когда-нибудь уже увидит.       

Ямагучи пропускает момент, когда Тсукишима приближается к ней и слегка наклоняется к её лицу, поднимаясь рукой вверх по шее. Тсукишима наклоняется ещё ближе, и Ямагучи раскрывает губы, ожидая поцелуй, но Хотару останавливается в миллиметрах от её рта, а затем опускается чуть ниже и делает небольшой вдох через нос.       

Ямагучи нервно сглатывает, когда Тсукишима говорит:     

— Дай угадаю: лимон и клубника, да?       

Сбитая с толку на мгновение, Ямагучи хмурится, но быстро понимает, что Хотару имеет в виду.   

Смущённая, она отвечает:       

— Да… — и снова сглатывает. — Ты же любишь клубнику.

«А ты любишь лимоны», — думает Тсукишима.       

Щёки Ямагучи неимоверно горят, и ей так неловко, что она отворачивается в сторону, не в силах смотреть Хотару в глаза.      

У Тсукишимы же на лице — ухмылка, она резко наклоняется вниз и проводит языком по верхней губе Таши, ощущая сладкий вкус фруктового бальзама. Ямагучи вздрагивает и удивлённо смотрит на неё, и Тсукишима не может сдержать смеха при виде забавного выражения её лица.       

Когда начинается следующая песня, они обе замирают, потому что знают, о чём она — они давно уже выучили текст наизусть. Тсукишима вдруг выглядит растерянной, словно потерянной в глухой чаще; Ямагучи быстрее неё самой понимает, в чём дело, и притягивает её ближе, заключая в объятия. Хотару обнимает её вокруг шеи и прижимает так близко к себе, что кажется, будто между ними не осталось и миллиметра свободного пространства.       

Они тихонько покачиваются в такт музыке до того момента, пока не начинает играть припев, и тогда Тсукишима спрашивает:       

— Ты же не оставишь меня, Ямагучи?      

Ямагучи не отвечает всего мгновение, но Тсукишима спрашивает снова:       

— Ты же не оставишь меня, Таши, правда?       

Таши слышит плохо скрытое волнение в её голосе, ещё крепче обхватывает Тсукишиму, чтобы та точно поверила её словам, и говорит:       

— Да, Тсукки, — она слышит, как громко бьётся её сердце. — Я никогда-никогда не оставлю тебя.       

Тсукишима, кажется, ей верит, потому что делает несколько глубоких вдохов прежде, чем отстраниться и посмотреть ей прямо в глаза. На половине куплета она делает шаг вперёд и кладёт свою ладонь ей на щёку. Ямагучи чувствует, как немного шероховатая, но всё равно нежная кожа пальцев касаются её собственной кожи, и прикрывает глаза, позволяя Хотару делать ей приятно. Ладонь медленно поглаживает линию челюсти, большим пальцем она проводит по скулам, всё это — будто в замедленной съёмке, но Ямагучи не смеет торопить.      

Когда пальцы слегка надавливают на кожу под её челюстью, она открывает глаза и чувствует, как вторая рука Тсукишимы тоже ложится на своё место — в плавный переход от плеча к шее. Она вновь раскрывает губы, чтобы в этот раз почувствовать губы Хотару на своих.       

Тсукишима целует её медленно, без напора — мягко и в то же время требовательно, отчаянно. Ямагучи кладёт свои руки поверх груди Тсукишимы и ощущает размеренный, но учащённый темп её сердца.       

Хотару неспешно отстраняется, но не убирает руки. Ямагучи облизывает губы, чувствуя сладкий вкус фруктового бальзама и совсем чуть-чуть — алкоголя.       

Тсукишима вновь целует её прямо тогда, когда припев проигрывается во второй раз, и на этот раз всё сильнее — сильнее сжимается ладонь на шее, сильнее желание быть ближе, сильнее само желание быть. Она делает шаг вперёд, и они сваливаются на кровать, потому что Ямагучи спотыкается и не удерживает равновесия. Таши переворачивает Хотару на спину, устраивается у неё в ногах и продолжает её целовать — только ритм сбивается, и им приходится начинать сначала.       

Хотару приподнимается на локтях, желая видеть Таши лучше, а потом и вовсе выпрямляется, усаживая её на своих коленях. Она тянется рукой к её лицу, чтобы убрать выбившуюся из хвоста прядь, наклоняется и оставляет совсем лёгкий поцелуй, едва прикасаясь к её губам. Ямагучи, однако, волнуется даже от такого совсем невинного жеста и опускает голову на плечо Тсукишиме, позволяя ей себя обнять.       

Они медленно сползают на кровать и устраиваются друг напротив друга тогда, когда песня уже заканчивается. Мир вновь расширяется до своих обычных размеров, но они этого не ощущают, чувствуя только чужое (а может быть — совсем родное) тепло. Хотару снимает с Таши резинку и проводит пальцами сквозь её волосы. Ямагучи прислушивается к их дыханию и не решается разрушить убаюкивающую тишину.       

Тсукишима сама разрушает её через пару минут. Она говорит, и Ямагучи становится ясно, что ответа от неё не ждут.       

— Знаешь, Таши, — тихо шепчет Хотару. — Так приятно возвращаться домой.  

Тсукишима придвигается к Ямагучи поближе, нежно поглаживает щёку и смотрит ей в глаза, прежде чем оставить мягкий поцелуй на её лбу.