Рассветный воздух пах пылью, смертью, свободой. Солнце всходило так, будто рождаясь в этом мире заново вместе с миром. Перед глазами ещё стояли вчерашние ужасы, вспышки изумрудных проклятий, беззвучных, сливающихся в общем шуме, стеклянные обломки и грохот каменных лавин, — но сейчас — тишина. И птицы поют, словно наступило такое же свободное утро, как было вчера. Позади всего осталась боль, и в сознании было странно понимать это.

Каждый реагировал на победу по разному: кто-то радостно, кто-то с опустошенной душой, оплакивая погибших, даже не обращая внимания на тех, кто вчера стоял по другую сторону баррикад. Гермиона не могла выдержать всех лиц, тех глаз, что были обращены на неё, той тишины, которая сопровождала замок, тех радостных вздохов. К ней подходили, как в героине, шёпотом спрашивая о чём-то пустяковом. Она выскользнула из зала, ведь так много всего нужно обдумать самой, сбросить груз гнёта и разочарования, нужно прийти в себя.  

Она вышла на каменный мост, ведущий в деревню Хогсмид, который сейчас трудно назвать мостом, — ведь если ты оступишься, то упадёшь на скалы в пропасть. Ветер трепал волосы, а блаженная тишина излечивала душу; жизнь возвращалась, и Гермионе казалось, будто прошедший год вырван из реальности. Время осыпалось хрусталиками, в котором сменялись картинки — блёклые, беззвучные, словно старенькое маггловское кино, которое любила смотреть мама по уикендам.  

Мимо пролетела пернатая толстая сова и скрылась где-то там на заре. Гермиона почувствовала кожей, что сзади кто-то бесшумно подкрался и стоял рядом.  

Было немного зябко, но она не жаловалась на холод, — слишком глупо жаловаться, когда испытания все позади, и лишь мирное небо где-то впереди всего. Но хотелось наколдовать из большого куска камня стеклянную банку и зажечь внутри тёплый огонёк. Просто по привычке. 

Драко молчал, выветривая запах принесённого разрушенного камня.

— Вот и всё, — сказал он так очевидно, но Гермиона почему-то нуждалась именно в этих словах. — Что будет дальше?

— Жизнь, — просто ответила она ему, не поворачивая головы, потому что знала — не удержится.  

«— А с нами?» — почти прозвучал кричащий вопрос, но Гермиона поняла и без слов. 

Обернувшись, она увидела его, — такого же бледного, непонимающего, ещё не отошедшего от канонады этой ночи, от безумных гонок и пожара, опалившего некогда светлые волосы. Руки еще хранили следы ожогов, — он так и не явился в зал за настойкой бадьяна. Хотелось коснуться подушечками пальцев и прошептать заклинание, залечивающее раны.

Вот только раны на сердце оно не излечит. 

— И с нами тоже будет всё хорошо. Например, через полчаса я вернусь в зал, улыбнусь Рону и скажу Гарри, что я в полном порядке. Он не поверит, конечно, но спрашивать не будет — слишком хорошо меня знает. Затем… нет, мы не будем доучивать год, Министерство само завалит нас предложениями. Я соглашусь, а потом отвечу таким же согласием Рону — вдвоём жить проще, даже если не любишь. У нас будет много детишек, мальчиков, рыжих, с кудряшками, и дочь, — волосы цвета каштана и забавные веснушки.  

— А моё будущее? — странно отозвался Драко, на удивление внимательно слушающий и не перебивающий, как то бывало прежде.  

— Пенси будет счастлива рядом с тобой. Ты на всю жизнь останешься сварливым белобрысым недоразумением. Мы будем иногда встречаться, там, в Министерстве. Примерно раз в месяц, и кивать друг другу — поскольку так сильно заняты, чтобы поговорить. А затем, мы, может быть, встретимся на свадьбе наших детей, потому что они будут слишком похожи, до боли в глазах. И тогда каждый четверг по расписанию у нас будет семейный ужин в поместье Малфоев, куда я ни разу не загляну, потому что мне будет вечно сниться этот бардовый ковер.

— Я сожгу его, — разомкнул губы Драко. — Значит, это твой «правильный», как обычно, выбор?  

— Правильного выбора в реальности не существует, Драко, — лишь слегка приподнялись губы Гермионы, как будто в усмешке. — Есть только сделанный выбор и его последствия. Если ты однажды выберешь — то и будущее изменится.

Гермиона развернулась и тихо пошла навстречу замку — потрёпанному, с глубокими шрамами, которые ещё долго заживлять. Но однажды его зашьют нитками, соберут по кусочкам, — тогда и её душа соединится воедино.

<center>***</center>

Когда нещадное время сказало, что пора уходить, — Гермиона попросила полчаса времени и… просто снова сбежала из замка. Она вернулась туда, где провела своё детство — по дорожке, ведущей во множество сторон. Где-то здесь раньше были теплицы с мандрагорами, но сейчас только два уцелевших столба; где-то там была избушка Хагрида, но сейчас — уголь, пепел и истончившийся серый дым; где-то здесь дорога ведёт к Гремучей иве — так и стоит она, единственная, гордая от того, что не сломалась.  

Где-то под ногами шелестел вереск и странные фиолетовые цветы, выращенные, по-видимому, Хагридом, они цеплялись, подползали к ногам и сплетали вокруг них гнездо, накрепко цепляя ноги Гермионы к земле. Ползучий вьюн чувствовал прощание, но не хотел отпускать её, наконец-то вернувшуюся сюда. Где-то за спиной была башня с гостиной Гриффиндора, сияющей блеском золота даже в пыли. Где-то сбоку — озеро, под которым изумрудом горели флаги Слизерина.  

Она хотела уже вернуться, но что-то, — не вьюн, — остановило её, и лишь уголки губ сами собой взметнулись в улыбке. Ещё ничего не случилось, но она будто бы знала, будто подсмотрела будущее там, с помощью маховика.

Именно тогда, такой противный, но знакомый голос позвал её по имени:

— Гермиона!..