Тело Шепард парит в невесомости космоса. Воздух выбит из лёгких ударом о переборку и в каждом вздохе всё меньше кислорода — он улетучивается в открытый космос из разорванной трубки, связывающей шлем с кислородным баллоном. Шепард смотрит, как охваченный пламенем корабль разваливается на части, и пытается разглядеть — все ли спаслись? Но неумолимая гравитация отворачивает её и последнее, что видит мутнеющий взор — зарево ало-розового рассвета неизвестной планеты.  

В темноте коммандер всё ещё пытается бороться за жизнь. Рёбра трещат, пытаясь раскрыть лёгкие, но всё впустую, вокруг — вакуум, и похоже, ей стоит поблагодарить судьбу за лёгкую смерть от недостатка кислорода. Сгореть в атмосфере было бы куда мучительнее.

— ...рд! ...с тобой?! Шепард!  

Даже в полузабытьи она узнаёт этот голос. Гаррус. Беспокоится о ней, как всегда. Как он её нашёл? Разве он не остался на Цитадели месяц назад? Его не должно быть на погибающем корабле! Гарруса не было здесь, когда погибла Нормандия, а значит… Это не по-настоящему!

Она вдыхает глубоко, со свистом, как после долгой пробежки или глубокого нырка и не может надышаться, насладиться кислородом.  

— Шепард, что такое? Не молчи! Я иду за доктором Чаквас!  

— Нет!

Коммандер рывком поднимается и обнимает турианца, цепляется за него, как за спасательный круг. Твёрдые гладкие спинные пластины, шершавая кожа рук такие реальные, что сомнений не остаётся: она с Гаррусом, на Нормандии, живая, и все предсмертные миражи — лишь сон. Всего лишь ночной кошмар.  

Они стоят на кровати, обнявшись, на коленях, пока не успокаивается бешеный стук сердец, не выравнивается дыхание, не отпускает страх.

— Ты знаешь, что с тобой было?

Хочется посмотреть ему в лицо, но совсем не хочется выпускать из объятий, так что Шепард поворачивает голову и утыкается носом в его шею.  

— Знаю.

— Расскажешь мне?

Она всё же отстраняется, чтобы встретиться взглядом. В глазах Гарруса беспокойство и нежность. Нет привычной насмешки, нет готовности вступить в словесную пикировку. Всего раз Шепард видела его таким — в их первую ночь вместе, когда он боялся сделать что-то не так, навредить хрупкой человеческой женщине. Чёрт бы побрал этого турианца, влюблённость и всех гадких амуров, которые это натворили, заодно!

Шепард отпускает его, отворачивается и садится на край кровати. Опускает ноги на пол — холодный. Достаточно, чтобы чувствовать реальность происходящего.  

— Ничего такого, о чём стоит волноваться. Доктор Чаквас говорит, это психосоматическое. Только в голове, понимаешь? Тем, кто пережил тяжёлые события, потом снится всякое. У нас, — ха, — у людей нашей профессии это часто бывает, верно?

Шепард протягивает руку за спину и, нашарив ладонь Гарруса, сжимает её покрепче.

— Иногда мне снится моя смерть.

Сначала вокруг чернота, потом где-то слева разгорается розовый рассвет, а передо мной полыхает и разваливается на части Нормандия. Я смотрю на неё и мне страшно, очень страшно, но я не могу ничего сделать, не могу пошевелиться, не могу даже вдохнуть. Перебита трубка кислородного баллона, воздух не поступает в шлем, и я пытаюсь вдохнуть, но не выходит. Это страшнее, чем тонуть. Когда тонешь, ты вдыхаешь воду, а в открытом космосе ты просто не можешь сделать вдох. Лёгкие не раскрываются.

Потом я просыпаюсь. Обычно всё в порядке — просто страшно, это проходит. Но иногда сон неотличим от реальности, и я задыхаюсь наяву.  

Вот как сегодня.

Она замолчала. Реальность холодила кожу стоп металлическим полом и сжимала руку турианской рукой. Она на Нормандии. Всё не взаправду.

— Мне тоже иногда снится твоя смерть.

Гаррус на секунду выпускает её ладонь, чтобы тут же обнять, обхватить руками поперёк груди, прижать спиной к твёрдым грудным пластинам.

— Мне тоже было страшно. Но знаешь, что? Зато больше ты не умрёшь.

— Чего? — Шепард невольно улыбается, — Это почему?

— Турианцы говорят — "двум смертям не бывать". Один раз ты уже умерла, так что теперь, технически — ты бессмертна.  

Какая глупая поговорка для мира, в котором существует проект "Лазарь". И хаски. Клиническая смерть, в конце концов. С ней хочется спорить, но вместо этого Шепард соглашается:

— Верно. Обещаю, я докажу, что турианские пословицы не ошибаются.