Осаму просыпается от резкого толчка в бок. За то время, что ему приходилось ездить в переполненной электричке в самую рань, он привык спать стоя, но иногда еще случались подобные казусы. Вот и сейчас его толкнула колоритная женщина, расчищающая себе дорогу к выходу.
Утро не задалось с самого начала: он едва не проспал, кофе сбежал, пока Дазай пытался собраться и почистить зубы одновременно, а еще закончились бинты. Причем о последнем он узнал ввиду вышеперечисленного, когда оказалось, что свежие раны нечем обработать. Незапланированный поход в аптеку не способствовал улучшению настроения, но зато теперь ему было все равно — вместе с бинтами, он купил себе еще и антидепрессанты.
Однако, стоит отдать должное его умению собираться быстро, ведь сейчас Дазай не опаздывает.
Проблема была в том, что жил он рядом с городом, и ему приходилось каждое утро садиться ни свет ни заря в поезд, чтобы успеть в школу, из-за чего он приезжал чересчур рано, но следующий транспорт был слишком поздно, Дазай рисковал пропустить половину урока. Хорошо, что уже был последний класс старшей школы, и в следующем году он будет жить в общежитие рядом с универом, можно будет не спешить так сильно.
Дазай сходит с поезда, и покупает себе на станции шоколад, его тошнит из-за того, что он не поел, и лучше бы это исправить. Дазай не мазохист. Времени полно, и домашку он сделал вчера, поэтому сейчас горе-выпускник идет не напрямую по зарослям кустарников, а в обход по нормальной дороге. Сначала вдоль жилых маленьких двухэтажных домов, любуясь их аккуратными (и не лень же) садами, а потом, ближе к центру, заглядывая на многоэтажные здания. Проходя мимо одного из таких, уже у самой школы, он слышит музыку.
Резко подняв голову, Осаму видит открытое окно на втором этаже, из которого и играет песня его любимой группы. Это подкупает, и старшеклассник решает потратить пару минут на то, чтобы дослушать песню, ничего ведь не случиться, верно?
Приводит в чувство его сообщение от Достоевского, в котором русский паникует. Ну да, Осаму либо приходит рано, либо опаздывает. Приходится успокаивать друга и старосту в одном лице, и идти дальше. Стоит заметить, что музыка тоже стихает, когда Дазай отходит на пару шагов.
Все то же самое происходит и на следующий день, и на следующий. Так Дазай узнает, что у его любимой группы вышел новый трек, что жилец со второго этажа недавно смотрел «Атаку титанов», когда в пятницу заиграл один из опенингов.
— Как ты думаешь, кто это? Что за человек? — спрашивает его Федор, после рассказа Дазая. Они сидели на веранде в кафе, утром в воскресенье, чтобы немного отвлечься от бесконечной подготовки к экзаменам и хоть немного отдохнуть.
— Даже не знаю, но у него явно есть музыкальный вкус. Хороший музыкальный вкус, — самодовольно усмехается Дазай, на что Достоевский фыркает.
— Он просто совпадает с твоим, а это не показатель. Да что там показатель или нет, он отвратный, как у тебя кровь с ушей не идет?
— Ну знаешь ли! — возмущается Осаму в шутку. Они молчат, пока Федор заказывает себе еще один десерт, после Дазай продолжает:
— А еще мне кажется, это парень, хотя понять по одной музыке нельзя. Он, скорее всего, еще учится, и если это так, то в нашей школе. По времени как раз совпадает.
— Стоп, ты думаешь, что он слушает музыку, пока собирается в школу? Кто вообще слушает музыку, когда собирается?
— Все, Федя, все, — смеется Дазай. Они гуляют по городу, жалуясь на погоду, ведь оба не переносят тепло. Смеются, обсуждая литературу, и договариваются принести в понедельник карты, чтобы поиграть, а не просто сидеть в литературном клубе. Осаму, говоря откровенно, надоело читать, его взгляды в последнее время поменялись, поэтому хотелось найти что-то новое и необычное, получить эмоции, которые вытянули бы его из этой рутины, хотя бы немного. Он знал, что для этого мало карт, он понимал, что нужно действовать глобальнее, но ему не хватало мотивации, это было не столь интересно, к тому же однозначный результат предугадать нельзя, может, это и не стоит того.
Вот только врать себе не хотелось, было бы классно заявиться в квартиру к человеку с музыкой. О, Осаму уверен, она или он были бы шокированы, но вдруг это плохой человек. Дазай может неплохо так облажается. Нет, такого позора ему не надо, слишком велика вероятность, что они с одной школы, и пусть до конца года осталось немного, это ни капли не успокаивало.
— Мнение других не важно, — неожиданно говорит Федор, сбиваясь с темы. Дазай в недоумении, они говорили немного о другом.
Федор смотрит внимательно, гипнотизируя, а потом улыбается, сощурив глаза. И невозможно понять насмехается он, или искренне заботиться. Хотя последнее ему явно не подходит, уж слишком хитрый русский, да и слухов о нем ходило много, и Дазай не был уверен, что они ложные.
— Тебе учиться и учиться, — он хлопает друга по плечу и продолжает идти, как ни в чем не бывало. Дазай сбит с толку, его мысли запутались и перемешались. Он плавился под чертовым солнцем, и вместе с тем горело сознание.
— Хочу собу, — говорит Осаму, спеша за Достоевским. Тот смеется неуклюжести друга, но ничего не отвечает, лишь начинает ворчать, жалуясь:
— Вы только и делаете, что едите. Какого черта вы не толстеете? Это нечестно, между прочим. Идем, но ты выпьешь со мной по баночке пива, сегодня слишком душно. Надо охладиться.
Они едят, а потом гуляют до позднего вечера, останавливаясь в дешевом баре, где едят курочку и выпивают соджу. Ехать домой затруднительно, и Дазай остается у Достоевского с ночевкой, так как временные родители Федора уехали отдыхать.
— Твои не будут волноваться? — спрашивает Федор, еле волоча ноги.
«Тебе бы о себе позаботиться», — думает Дазай, параллельно благодаря всех духов и богов, за свою предусмотрительность. Он отпросился, когда уходил из дома, Огаю и Йосано сейчас не до него, у них открытие новой больницы, а Куникида — младший брат парня — больше думал об экзаменах. Конечно, он хотел их сдать идеально. Чертов перфекционист, Дазай вечно над ним подшучивал, и поэтому Куникида был рад отсутствию старшего.
Они ложатся спать, забыв исправить будильники, хорошо, что у Осаму он ранний. Благодаря этому они не сильно опаздывают, несмотря на то, что движения их слишком ленивы. Сказывалось похмелье.
Пока Федор принимает душ, Дазай варит им кофе и гладит форму, которую взял с собой заранее.
— У тебя кофе убежал, — говорит Достоевский, морщась от запаха гари, при этом вытирая волосы.
— А у тебя совесть. Кофе я сварю другой, а тебе уже ничего не поможет.
По дороге в школу, Дазай замечает, что Федор ходит тем же маршрутом, что и он от станции, только дом, тот самый дом, обходит с другой стороны.
— Погоди, это здесь, давай обойдем, — говорит Осаму, поглядывая на часы. Время есть, к тому же он даже соскучился за выходные.
Однако, музыка не играет, и Дазай хмурится, не обращая внимание на смех Федора. Его шутки про шизофрению и слишком бурное воображение неимоверно бесят. Дазай словно оголенный нерв, способный взорваться от одного лишь взгляда, слова, дыхания… Интуиция вопит, и Осаму думает, что намекал не на такую мотивацию. Он не так представлял себе эту встречу.
Но он отпускает Федора дальше одного, подсчитывает примерно квартиру и стучится в дверь.
«Ну же, никто не отвечает, просто все люди ушли, и ты уходи».
Он не поддается этим мыслям, он не думает о том, что ошибся. Он лишь продолжает настойчиво стучать.
Дверь открывается резко. На пороге стоит парень, и Дазай честно пытается дышать… Вдох
— Чего надо? — спрашивает это рыжеволосое чудо.
Выдох, Осаму, выдох.
Он стоит в пижаме: свободной темно-синей рубашке и штанах, а на лоб натянута маска для сна, которой надо закрывать глаза. Дазай не знал как точно она называется, ему и так хорошо спалось, да и не сказать, что его подобное сейчас волновало. Волосы парня чуть ниже плеч, они пушатся и вьются, а еще его немного шатает, и глаза закрыты. Видно, что только проснулся.
— Извини, но ты, кажется, опаздываешь, — говорит Дазай, все также внимательно разглядывая нового знакомого. И, боги, лучше бы он этого не делал. Возможно, тогда бы он не увидел эти глаза.
Возможно, тогда бы он не влюбился.
— Какого? — начинает парень, но Дазай перебивает его, подняв телефон, где было время. –..!
Дверь перед ним захлопывается, и Дазай только сейчас осознает произошедшее. Что ему делать? Подождать парня, или уйти? Он тоже опаздывает, в конце концов…
«Даже имя не спросил. Но ситуация явно не располагала», — Осаму тяжело вздыхает, смотрит пару секунд в пол, переминаясь с ноги на ногу, после чего уходит. Надо подготовится морально — Федор весь день будет над ним подшучивать.
Днем, когда они решают пойти в столовую, Дазай понимает, что оказывается, они с одной школы. И он даже знает, кто предстал перед ним утром. Накахара Чуя довольно известен в их школе, тоже выпускник, но Дазай никогда не обращал на него внимания, у них много выдающихся талантов. А этот мальчишка слишком любил общение, у него всегда было много друзей, с ним общались и учителя, и другие ученики. Всегда в компании, но он не был особенным. Они не пересекались с Дазаем, он никогда не ходил в столовую.
Дазай никогда его не видел вблизи, и никогда не влюблялся.
— Ты знал, — говорит Дазай, оборачиваясь к Достоевскому.
— Выдающаяся внешность, ты с ним никогда не пересекался, лишь слухи слышал. Вон и твоя любовь обедает. Кто ж знал, что у него вкус такой дерьмовый, выглядит шикарно всегда, он мне даже нравился одно время.
— Федор! Ты издеваешься сейчас? Я тебе доверился, крыса ты этакая, — злится Осаму, и жует свою булочку зло, поглядывая на компанию, что обедает за соседним столом.
— Да ладно тебе. Погоди, голова все еще болит, не могу думать. Ты влюбился из-за того, что у вас, о боги, есть что-то общее, или из-за того, что он красивый? Если второе, то я сомневаюсь. Мы тут три года, ты не мог совсем с ним не пересекаться. Хотя бы мельком. И ты точно о нем слышал, он один из лучших, но в отличие от тебя не тихоня. Ах, и да, очень дружелюбный, — Федор насмешливо тянет последнее слово, намекая на Дазая, который мало с кем взаимодействует, в основном с ребятами из литературного клуба.
— Я знал о Чуе-куне, просто не видел его, — фыркает Дазай, вспоминая рыжую макушку, что мелькала пару раз в толпе других учеников.
Федор весь день уговаривает Дазая подойти и познакомиться к Чуе, но тот отказывается.
— Он же парень, теперь я это знаю, мне больше незачем ходить тем маршрутом и слушать музыку, — говорит Дазай самоуверенно, Федор смеется, и Осаму впервые не рад его интуиции.
— Разве ты не просто подружиться хотел?
Они идут домой, и Дазай абсолютно уверен в том, что завтра он пойдет старой, привычной, а главное — короткой дорогой.
***
Он стоит, облокотившись на дерево, и ему хочется закурить. Чуть выше, этажа так со второго (вау) рядом стоящего дома, играет новая песня BTS, оказывается Накахара и эту группу слушает.
Дазай стоит, и не может понять, что он здесь забыл, он узнал все, что его интересует, и, конечно, он изначально не планировал знакомство с хозяином музыки, понимал, что это глупо.
— Люди способны на многие безумства, тебе кажется, что ты совершил нечто совсем неординарное, но есть половина населения Земли, которое тебя переплюнуло, — так ему всегда говорил Мори.
— Отойди, — слышится сверху, и рядом падает на землю… Ну, тело (иначе не назовешь). — А вот мог бы и поймать, — говорит Накахара, потирая копчик.
— Ты? Ты спрыгнул со второго этажа? Совсем идиот? — кричит Дазай, он здорово перепугался.
— Да тут же дерево было, я зацепился, думал, по нему спущусь, но как-то не получилось, — Чуя смотрит на свои руки, что были в занозах, а потом смотрит на открытое окно, из которого продолжает играть песня. — Эх, телефон забыл. Кстати, спасибо, что разбудил тогда, но как ты узнал, и что сейчас делал под окнами?
— Нам нужно скорее в школу, обработать твои руки, — вздыхает Дазай, хватая Накахару за локоть.
— Не думай, что я забуду о нашем разговоре. Я, кстати, Накахара Чуя, — рыжий не вырывается, лишь внимательно следит за Дазаем. Шатен же в свою очередь решает сделать вид, что действительно только узнал имя нового знакомого. А еще Дазаю срочно нужно оправдание, но что можно придумать в такой ситуации?
— Я надеюсь, что мы не начнем наше общение со лжи, — как бы невзначай говорит Чуя.
«Они с Достоевским похожи», — думает Дазай, и невольно начинает их сравнивать, но он только-только узнал о Чуе.
— Конечно, я Осаму Дазай, приятно познакомиться.
Вот так, Дазай, дыши, простой акт вежливости. Вы сейчас зайдете в медкабинет, и ты оставишь Чую там, предоставив его медсестре, а сам сбежишь. Да, как последний трус, но трус — не лжец, и Чуя прав, им о многом надо поговорить. Дазай хочет знать, почему он спрыгнул из окна, но он не может этого спросить, не ответив на вопросы самого парня.
— Так ты мне объяснишься? — спрашивает Чуя, глядя, как Дазай склоняется над его руками. Он думает, что это действительно мило.
— Это обязательно? Считай, что я гребаный сталкер, так будет проще, — Дазай поджимает губы. Вот же влип, ситуация слишком странная, сумасшедшая и чертовски неловкая.
— Мне стоит тебя бояться? — Чуя смеется, а после шипит, когда Дазай вытаскивает длинную занозу, зашедшую глубоко. — Садист, а по виду и не скажешь. Ты в курсе, что иголкой нельзя вытаскивать?
— Сейчас сам будешь все делать, Чуя…
— Можно просто Чуя, без суффикса. Думаю, мы подружимся. А, Дазай? — Чуя ухмыляется, и Осаму злится. Что о себе думает этот коротышка, смотрит сверху вниз, хотя Дазай выше.
— Вот же мерзость, — говорит Дазай и первый выходит из кабинета, слыша позади смех Накхары.
Он рад его инициативе, ему бы хотелось обращаться к Чуе без суффикса, а еще лучше по имени.
***
Дазаю тревожно. Его руки дрожат, голова кажется тяжелой, и он хочет плакать. Реветь навзрыд, спрятавшись в укромном уголке.
— Впервые испытываю подобное, — говорит Дазай, и обхватывает себя руками. — Давай, будущий психолог, удиви меня. Расскажи, как это отключить.
— Ну, один из способов: кричать, плакать, бить подушку, все то, что поможет тебе избавиться от этого чувства.
— Достоевский, мы, мать твою, в школе, — срывается Осаму, и бьют Федора по плечу, тот лишь смеется на нервозность друга.
— Ну, а из-за чего у тебя такое состояние? — говорит русский, доедая свою булочку. Осаму и сам не знает, прошло два урока после того, как они с Чуей расстались, и сейчас был обед.
— Неопределенность. Я не знаю, что будет дальше, я не знаю, что говорить ему. Сам посуди, история более, чем странная.
— Да забей, говори, что это секрет, ему самому когда-нибудь надоест. А еще отвлекись, серьезно, ты слишком зациклен. У нас скоро фестиваль, что наш клуб делать будет?
— Ты прав, — Осаму потирает шею, и он, вроде как, отвлекается, старается не думать о том, что его знобит. — Я уже думал об этом, как насчет объединения с актерским клубом? Мы могли бы написать сценарий, а они отыграть сценку, ну и для желающих можно выразительное чтение. Пусть и гости поучаствуют за призы. Черт, мне теперь стыдно, — срывается Осаму, хлопая ладонью по столу. Несколько учеников, что оставались в классе, странно поглядывают на них. Федор смотрит надменно и фыркает, все тут же отворачиваются. Его репутация оставляет желать лучшего.
— За что тебе стыдно, псина неполноценная?
— Как грубо. За слабость, но я рад, что ты мне помог. И все же мне интересно, почему он выпрыгнул в окно утром, — Дазай думает не о фестивале, и Федор раздражается, но старательно этого не показывает.
— Вот сам со сценарием и разбирайся, если не можешь нормально функционировать, — Федор встает и разминает руки и шею.
Дазай думает, что порой их диалоги бесполезны, и он не понимает, как они с Федором вообще нашли общий язык. Не то, чтобы они были совсем разными или конфликтными, но все же дружба их была странной. Подкалывать друг друга все время, находясь на тонкой грани между сарказмом и оскорблением, нормально.
Верно?
После занятий они не идут в клуб. Федор видит, что на улице идет дождь, и видит Накахару, сидящего на крыльце. Он знает, что Осаму не взял зонт тоже, поэтому отдает ему свой и толкает к выходу. Да так сильно, что тот вылетает из здания, врезаясь в Чую. И это тоже нормально.
— Я подумал, может быть, я мог бы тебя проводить? — спрашивает Осаму, неловко улыбаясь.
— Отказываться глупо, я многое хочу узнать, — Чуя смеется и хватает Дазая за руку. Осаму быстро реагирует, и открывает зонт как раз тогда, когда они спускаются со ступеней. Он оборачивается и видит надменно-высокомерное лицо Федора.
А Федор видит счастливое лицо Дазай и не может не усмехнуться. Кажется, сценарий придется придумывать ему с Акутагавой и Хигучи. Без Дазая все остальные свалят под шумок. Редко Федор так радуется такой преданности второгодки Рюноске своему семпаю, он просто скажет, что это задание от Осаму и все, никаких проблем. Только поэтому он и отправил Осаму к своему счастью.
Вот только Акутагава заболел и не пришел сегодня, у Хигучи тоже не было тогда причин остаться. Что ж, у него есть карты, которые они принесли в начале недели, но в которые так и не сыграли, можно разложить пасьянс.
***
Дазай решает прямо все рассказать Чуе, что его музыку слышно даже на улице, и не мешало бы делать тише, а то люди идут и отвлекаются от своих очень важных дел.
— Ну, а ты почему утром спрыгнул? Что за неудавшаяся попытка суицида?
— Тебя мне точно не переплюнуть, — фыркает Чуя настороженно глядя на руки Осаму. В школьной форме не было ничего видно из-за рубашки и пиджака, которые Дазай носил даже летом, но однажды их классы вместе сдавали нормативы по физкультуре и Дазай снял кофту для дистанции сто метров. Чуи тогда не было на поле, иначе он бы, как и большинство, даже не заметил бы то, что увидел с третьего этажа школы.
В тот день он плохо себя чувствовал, и медсестра дала ему освобождение, из-за чего за уроком он наблюдал из окна классной комнаты. Высокий шатен не сразу привлек его внимание, он вообще его увидел лишь потому, что бежали они с Тачихарой. Друг потом в красках рассказывал, что у них в параллели сумасшедшие, ведь все руки Дазая были в бинтах. Что удивительно, увидели это они втроем: Чуя с Тачихарой и учитель, наверняка на это и был расчет Дазая.
— Ну так что? — спрашивает Осаму, выводя Накахару из мыслей.
— У нас сломался пин-код, поэтому дверь приходится закрывать на ключ некоторое время. Отец утром закрыл дверь, а ключи забрал и мои, и свои, поэтому я не мог выйти. Пришлось спускаться хоть так. И я все еще обижен, что ты меня не поймал, — говорит Чуя, и они останавливаются у его подъезда. К сожалению, идти было совсем недолго.
— Я мог бы угостить тебя кофе, — Дазай все еще держит зонт, и то, как он их скрывает, кажется интимным. Поэтому шатен ощущает себя чуть смелее.
— Это свидание? — хитро спрашивает Чуя, поглядывая за спину Дазая.
— Просто прогулка.
— Это хорошо, — раздается голос позади. — Потому что разрешение на свидание лучше просить у меня.
Дазай поворачивается, и видит незнакомого человека, но смутно кого-то напоминающего.
— Это мой опекун — Артюр Рембо.
Мужчина с длинными волосами, в не по погоде теплых перчатках и пальто смотрел равнодушно, хотя голос его был насмешлив.
— Тогда буду рад встречи, Осаму, — Чуя улыбается, хлопает по плечу нового друга, и перебегает под зонт к Рембо.
Они уходят, а Дазай еще некоторое время смотрит им вслед. Кажется, будет лучше вернуться и забрать Федора из школы. Все-таки он отдал свой зонт, а дождь и не думает останавливаться.
***
— Почему ты один? — спрашивает Дазай, когда заходит в классную комнату их клуба.
— Все остальные ушли под шумок, — отвечает Федор, убирая пять червей на шестерку крести. — Идей у меня так и не появилось.
— Мы могли бы сходить в театр, посмотреть там какую-нибудь постановку и скопировать ее, только сделать более комичной. Все-таки это школьный фестиваль, всем должно быть весело.
— Ты опять скроешься в тени, и попытаешься остаться незамеченным, — упрекает Дазая Федор. Когда они делали брошюры с комичным сокращением серьезных произведений, Дазай тоже не признал авторство, поэтому авторами были перечислены все участники клуба, и тогда их было много. Больше, чем в этом году. — Хотя не думаю, что Чуя позволит тебе это сделать. Ваша прогулка прошла хорошо ведь? Я, честно, не думал, что ты вернешься. Думал просто переждать, дождь не будет идти вечно.
— Сложно переждать. Ты все еще выражаешься так, как делал бы это на русском. И да, прогулка прошла хорошо, я увиделся с его отцом. Дождь и не думает стихать, — тяжело вздыхает Осаму, меняя тему. Ему не хочется обсуждать Накахару, он двигает стул к парте Федора, садиться напротив него, закидывает ногу на ногу, и подпирает рукой голову. На улице гремит гром, и Дазай думает, что им надо бы поспешить, если они хотят вернуться домой сухими.
— Так мы поедем в театр? Времени все меньше, нам надо все решить сегодня, завтра переделать сценарий и утвердить идею с театральным клубом. Накахара, кстати, состоит в нем, — замечает Федор, он уже намекал Дазаю, что ему придется сотрудничать с Чуей, но тот оказался не таким умным, каким выглядел. И Дазай злиться, потому что он перестал понимать что-либо. Мысли о Накахаре были слишком навязчивыми.
— Я не знал, что Чуя из театральных, поехали. В восемь будет преставление в «Канагава Артс», думаю, отец будет не против оплатить билеты.
Они отправляются на позднее представление на такси, игнорируют взгляды других людей (школьные брюки и пиджак не сильно вписываются), смотрят постановку, и Дазай фиксирует идеи. Их цель не повторить ее, а превратить в цирковое представление. Это помогло бы всем выпускникам расслабиться и на время забыть об экзаменах.
Когда в конце выходят все артисты, для поклона, зал аплодирует стоя. Когда выходит сценарист, и по совместительству бывший актер, Дазай удивляется, но лишь на мгновение. Лицо Рембо-сама сразу показалось ему знакомым. Отец Чуи оказался довольно известным в узких кругах актером на пенсии (он, к сожалению многих студий, не снимался на камеру, а лишь выступал в театре), сейчас зарабатывающий себе достаточно стремительно репутацию сценариста и писателя. Его постановки показывали редко, но в хороших театрах, а роман, выпущенный в прошлом году, стал бестселлером.
— Это объясняет, почему Чуя в театральном кружке, — говорит Дазай, когда они на выходе. Федор не понимает, и Дазай рассказывает, что именно с этим человеком он виделся несколькими часами ранее.
— Тогда можно не искать сейчас встречи с ним, а договориться с Накахарой, — пожимает он плечами. Они всего лишь школьники, получить разрешение от самого Рембо-сама было бы проблематично, а оно было необходимо, чтобы не нарушать авторских прав, даже если они не будут копировать.
Дазай опять остается у Достоевского на ночь, и это неплохо, потому что он может выспаться, и предстать перед Чуей в более выгодном свете,
— Завтра утром я буду не облезлой и невыспавшейся псиной, а вполне нормальным человеком, со стаканчиком кофе, как и обещал.
— Ты даже не знаешь, любит ли он кофе, — замечает Федор, но Осаму думает, что все любят кофе. Или выпить, но это не вариант для утра. Он фыркает, и просит у Федора сменную одежду, на обратной дороге их форма промокла.
— У меня из чистого только футболка из дома. Держи, я ее на тренировки обычно беру, — Достоевский достает футболку с надписью: «От шугар дэдди только шугар»… И все это на русском.
— Мерзость, — заявляет Дазай.
— А ты задом наперед надень, и надпись видно не будет, — замечает Федор. Он тут так-то своей тренировкой жертвует, к завтра футболка не высохнет, а он слишком не любит заниматься в чем-то другом. — Хотя я передумал, голый ходи, шорты дам. Все равно больше никого нет.
И на этот вариант Дазай соглашается. Они стирают форму, и она, как и предсказывал Федор с футболкой, не высыхает. Приходится брать фен у временных родителей, которых дома никогда не было, и сушить хотя бы так.
Они заходят за кофе и бутербродами на обед, а потом Дазай отправляет Достоевского вперед, сам же останавливается около двери подъезда. В этот раз он к окну не идет, и у него нет уверенности, что Чуя вообще проснулся. От этого не по себе, и Дазай хочет уйти. Но дверь открывается, и рыжее растрепанное чудо выходит, сонно зевая.
— Доброе утро, — выпаливает Осаму, борясь с желанием сбежать. Чуя выглядит удивленным, но фыркает весело и самоуверенно. Дазая это раздражает. Неужели Накахара не видит его чувств? Он явно издевается, но такой вредный Чуя, как бог. Самое прекрасное и идеальное существо, своеобразный венец творения.
— Ты домой-то уходил, или всю ночь тут стоял? — Накахара берет в руки кофе, и улыбается счастливо, он всегда игнорировал галстук, а потому его рубашка открывала вид на ключицы, и вообще давала рыжему хулиганский вид.
У Осаму щемит сердце. Кажется, Чуя любит латте, судя по улыбке, и хулиган не может так улыбаться. Он запомнит это.
— Пойдем? — весело произносит Дазай, подставляя Чуи локоть. Тот фыркает, и не принимает столь сомнительную помощь, но отдает свои вещи Дазаю. И это так неловко, Осаму чудом не роняет сумку.
Они идут до школы в тишине, украдкой поглядывают друг на друга, пытаясь узнать лучше, не понимая, что для этого надо разговаривать. Чуя выглядит польщенным и счастливым, у него легкий румянец на щеках, и он кутается в шарф.
Когда Дазай ловит его взгляд, он не отворачивается.
— Мы вчера ходили в театр, для того, чтобы придумать постановку на фестиваль, и оказалось, что это выступление было по сценарию твоего отца. Мы бы хотели…
— Все можно, расскажите после уроков, что придумали? — Чуя смотрит с интересом. Он тоже помнит, что литературный клуб готовил в прошлом году, и в этом тоже ожидал чего-то подобного, вот только не знал в какой направлении. Как оказалось — театр, этого следовало ожидать, и как только Осаму заговорил, Чуя все понял.
Он ведь умный.
— Да, конечно, мы с Федором подумаем об этом на уроках, а после как раз все расскажем. Так ты не против, если мы объединимся клубами? Насколько знаю, в театральном ты староста, — уточняет Дазай информацию, которую рассказал ему более общительный, следовательно, знающий все сплетни, Достоевский.
— Не против, можем собраться сегодня все вместе, я предупрежу ребят. Мы придем к вам в библиотеку, и поможем, если у вас чего-то не получится. Только вот третьегодки вряд ли будут, но разберемся. Спасибо за кофе, — Чуя хватает свою сумку из рук Дазая, при этом прикасаясь, отчего Осаму краснеет, и убегает по лестнице к невысокому пареньку с белыми волосами.
Дазай даже не заметил, что они дошли, Чуя жил непростительно близко к школе.
— Ну и как? — смеется Федор, когда Дазай плюхается на свою парту.
— Я влюбился, — признание выходит легким, но неожиданным. Для всех, включая самого Дазая. Он этого и не отрицает, но все же.
— Отвратительно, и это сам Дазай Осаму. Можешь строить скромника при других, я знаю какой ты умный и расчетливый, — Достоевский улыбается уголком рта, пытаясь понять насколько серьезен его друг. Он знал, что Дазай заинтересован, но не думал, что влюблен.
— Хватит свой образ на меня вешать, я серьезно. И это впервые, я не знаю, что делать, — Дазай роняет голову на парту, скрывая лицо. Достоевский смотрит скептически, но, когда понимает, что друг не лжет, и, вроде как, не ошибается, решает дать совет.
— Все совершают ошибки, главное, исправлять их. Просто пробуй, только тогда поймешь свой путь, — он отворачивается, уделяя все внимание зашедшему учителю, а Дазай впитывает его слова, выжигая их в своем сознании. Действительно, если он совершит ошибку, он ведь может просто исправить ее. Чуя добрый, он поймет, если для него это не впервые (Дазаю кажется, что он задыхается), то даже сможет помочь им. Какое неплохое слово…
Опыт.
Они собираются после уроков, и Достоевский больше не вмешивается. Он, безусловно, поможет другу, но если тот попросит совета.
Дазай не просит, и после того, как сценарий написан, они с Чуей остаются вдвоем.
— Мне больше рисовать, на самом деле, нравится, поэтому декорации наш клуб делает самостоятельно. Точнее, я их делаю, иногда мне помогает Ацуши, Рампо и Тачихара, — рассказывает Чуя, делая наброски тех самых декораций.
— Это твои друзья? — спрашивает Дазай, наблюдая за руками Чуи.
— Да, мы общаемся хорошо со всеми из клуба, да и с одноклассниками я не конфликта, но с ними тремя лучше всего, — отвечает Чуя, он замечает взгляд Осаму, и его рука дергается, из-за чего на бумаге появляется лишний штрих. — Черт, подай ластик.
Дазай протягивает нужную Накахаре вещь, и их руки опять соприкасаются.
— Да блять, — дергается Чуя, выругавшись, потом, словно опомнившись, прижимает руку к губам. Руку, к которой только что прикоснулся Дазай.
И это глупо, но Осаму ликует, он вне себя от радости. Это рыжее чудо такое прекрасное, такое идеальное, и оно сейчас сидит рядом с ним, болтает ни о чем. И реагирует на Дазая, значит, его симпатия взаимна, да?
Пока Дазай думает, Накахара доделывает эскизы в считанные секунду, и собирает свои вещи.
— Можем идти, — говорит Чуя, стоя на выходе с сумкой, сбежать тихонько, пока Дазай в своих раздумьях, конечно, заманчиво, но это было бы нечестно по отношению к шатену.
— Ты любишь рисовать, да? Почему тогда в художественный клуб не пошел? — спрашивает Дазай. Тишина с Чуей уютная, но ему хотелось бы узнать это солнце больше.
— Ммм, — мычит Чуя, судорожно раздумывая над ответом, Дазаю это кажется очень милым. — А тебе вот все скажи, еще не заслужил, мы только начали общаться.
— Ладно, — быстро соглашается Осаму. — Я не настаиваю, уверен, ты расскажешь, когда будешь готов.
Дазаю тяжело смириться с тем, что Чуя ему не хочет рассказывать что-то личное, но они ведь только познакомились, верно? Все впереди, к тому же, возможно, он залез просто чересчур далеко и есть лишь один способ это проверить.
— Тогда расскажи, какой твой любимый цвет, например, — улыбается Осаму.
Чуя прыгает идет по узкому бордюру, расставив руки в стороны, для равновесия. Но после вопроса останавливается, и смотрит в небо.
— Красный, определенно, глубокий оттенок. Багровый, совсем как кровь. Да и смотря где, на самом деле, выделить один цвет тяжело, но в одежде я предпочитаю темные оттенки.
— А мне кажется, тебе бы и светлые пошли, под цвет глаз, — Накахара поворачивает голову к Осаму, и их взгляды пересекаются. Осаму смотрит Чуи в глаза неотрывно, поправляет прядь рыжих волос у челюсти, задевая кожу, и Чуе кажется, что он не дышит. — Они у тебя очень красивые.
Дазай прикусывает губу, последнее время он чувствует себя неловко слишком часто.
— Ты заигрываешь со мной? — Накахара все же берет себя в руки, и улыбается.
— Кхм, — Дазай отдергивает руку, и прочищает горло. — Нельзя?
Чуя молчит в ответ и Дазай решает сменить тему:
— Мы почти дошли, — это не то, что он хочет сказать. — Я зайду за тобой завтра?
Накахара смотрит прямо и неподвижно, и взгляд его прочесть невозможно. Дазай поджимает губы, отдает сумку и разворачивается.
— Во сколько я выхожу, ты знаешь, — Дазай резко разворачивается, и смотрит на Чую ошарашено. Рыжий смеется, и открывает дверь подъезда. — Уж постарайся, Дазай.
Сегодня лучший день в жизни Дазая. Сегодня ему ответили.
— Он просто несколько дней подряд позволил тебе проводить себя до дома и школы, он не ответил тебе, — Достоевский видит, что Дазай его не слушает, потому вздыхает тяжело. — Влюбленные такие идиоты.
— Когда-нибудь, ты поймешь меня, — ворчит Дазай. Вот вечно так, все мысли высокого полета ударяются о стену цинизма Доста. Это раздражает сильнее обычного.
— Я и не сомневаюсь, — смеется Достоевский. — Так что ты там утром сделал? Просто кофе купил?
— Ага, а еще на выходных мы пойдем гулять, но я не знаю куда и как, хочу, чтобы ему понравилось.
— Ну, ты говорил, что ему нравится рисовать, может его привлекает художка. Не важно какие причины его нахождения в актерском, к тому же, мы можем предположить, что
на этом его отец настаивает, ему это не интересно. Поэтому театр отпадает, да и я уверен, что Рембо-сама его все время по таким местам таскал. Сходите на выставку, или в магазин художественный. У нас есть места для стрит-арта, ты мог бы купить баллончики с краской, и разрисовать стену вместе с Чуей-куном.
— Не знаю, мне кажется, что все, предложенное тобой как-то… Чересчур, а вот классика, она на то и классика. Думаю, мы просто могли бы сходить в ресторан или парк, прогуляться, к тому же поход по магазинам — не романтично.
А вот парк аттракционов — самое то. К тому же Чуя похож на человека, который любит адреналин.
Поэтому в субботу они берут сначала мороженое, а после американских горок еще и сахарную вату.
Дазай в простых джинсах и рубашке, он решит себя пылью, что это <i>свидание</i>, от чего трепещет сердце. Чуя в узких джинсах и футболке, на шее чокер, а на губах неизменная, чуть нахальная, улыбка.
Дазай не может отвести взгляд.
Он берет Накахару за руку, неловко и скомкано, нечаянно оцарапав его кольцом, но Чуя этого, кажется, не замечает. Он крепче сжимает руку Дазая, ведет его в сторону будки с фотографиями. Перед самой будкой стоит ларек с краской-гримом для лица.
— Я хочу нарисовать тебе кошачью мордочку, — хохочет Чуя. Дазай обманчиво дуется, но позволяет усадить себя на стул. Они доплачивают симпатичной девушке, чтобы использовать грим самим, и покупают ушки. Дазая рисует на лице Чуи, а тот отвечает тем же. Они не используют кисти, и Осаму искренне восторгается этим, ведь не так часто ему удается касаться лица Чуи. Накахара думает, что совсем не обязательно рисовать верхнюю губу черным, растягивая улыбку Чешира, но это мило.
И, трудно признать, но ему нравятся теплые прикосновения Дазая.
Они делают фотографии, и шатен ноет, что нет ни одной нормальной, везде то смазано, то Чуя моргнул, то сам Дазай закашлялся.
— Ну не скажи, смотри, какие мы тут милые, — улыбается Накахара, глядя на последнее фото. На нем они оба смущенные, с красными щеками, несколько зажатые, но такие счастливые.
— Чуя, пойдем на колесо обозрения, ты же любишь красивый вид. Сейчас уже темно, огни города будут прекрасно смотреться с высоты, — говорит Дазай, он замечает, что Чуя дрожит, поэтому не дает тому ответить, а уходит, накинув свою рубашку на плечи рыжего. Сам Дазай остается в одной футболке, но на его руках бинты, которые до этого не было видно, и Чуя в замешательстве. В еще большей растерянности он прибывает, когда Дазай протягивает ему напиток. Стаканчик оказывается горячим, и по запаху Чуя понимает, что это, как всегда латте.
Накахара благодарит Дазая.
— Я бы с радостью, Дазай, но… Я некомфортно чувствую себя на высоте.
— Со своими страхами надо бороться, Чуя, — уверенно возражает Дазай, хватая Чую за руку. Тот хмурится, и пытается вырвать руку, но Осаму сильнее.
— Дазая, я все же воздержусь, мне страшно.
— Я же буду с тобой, Чуя — он ласково касается щеки Чуи, убирая прядь волос. — Мне было бы очень приятно, но если ты не хочешь, я не вправе тебя заставлять, — тянет Осаму, и его лицо чертовски расстроенное. Накахара чувствует себя виноватым, и Дазай прав, он может потерпеть пару минут.
— Ладно, идем, — он сжимает руку Дазая изо всех сил, и Осаму радуется. Конечно, Накахара настолько ему доверяет.
Они заходят в кабину, и Чуя утыкается лицом в плечо Дазая. Тот посмеивается, и гладит его по голове. Накахара думает, что кабинка поднимается слишком медленно, но вот она останавливается.
— Все? — спрашивает он тихо, мелко подрагивая. Теплый кофе в руках совсем не успокаивает, ничего не успокаивает, даже рука шатена ощущается слабо.
Это длится гребаную вечность.
— Нет, Чуя, посмотри какая красота внизу. Ну же, тебе не может не понравится! — Дазай слишком убедительный, и Накахара смотрит вниз прежде, чем успевает подумать.
А внизу чертова бездна. Чуя кричит, отшатываясь назад, и ему не стыдно, он просто хочет не видеть тьму под ним.
Кофе проливается на рукава Чуи и обувь Дазая, Накахара пытается дышать, но это все тяжелее сделать. Он задыхается, и темнота подбирается со всех сторон, руки Дазая как спасительный круг, такой ненадежный, но это хоть что-то.
Этот круг не спасет от монстра в глубинах океана со светящимся взглядом, но и утонуть он не позволит.
Ощущение времени теряется, и следующее, что осознает рыжий — они на лавочке, а вокруг бегают сотрудники парка, которых Дазай успокаивает, и отправляет восвояси.
— В порядке? — спрашивает он, и протягивает бутылку с водой. Чую все еще трясет, но он смотрит на Дазая, и ему явно легче.
Однако, ответить все еще сложно, поэтому он берет бутылку дрожащими руками. Чтобы Чуя ничего не расплескал, Дазай помогает ему придержать бутылку, и прохожие, заставшие сей картину, думают, что это мило.
Осаму садиться на лавку, и укладывает голову Чуи себе на колени, Накахара не сопротивляется, лишь закрывает запястьем глаза. Эта темнота лучше, чем бездна, что была под ними, когда они остановились на вершине колеса обозрения. Она успокаивает, и дарит иллюзию безопасности. Он вспоминает глаза монстра, что ему показался, и содрогается. Огни города не развеивали этот кошмар, а лишь делали его ещё ужаснее.
— Спасибо, — хрипло выдыхает он, поджимая губы.
— Чуя, — шепчет Дазай. Он аккуратно убирает подрагивающую руку рыжего, заглядывая в голубые глаза. Чуя хочет отвести взгляд, но Дазай вновь зовет его по имени, и зрительный контакт продолжается. — Не хотел бы ты встречаться со мной?
— Не очень подходящее время, — нервно усмехается Чуя уголком губ. Дазай выглядит как подбитый котенок, и разрисованное лицо с ушками лишь дополняют образ. Чуя не хочет знать, в каком состоянии сейчас его грим, он слишком взволнован предложением Дазая. Это он сущий монстр, если не может ответить Осаму сейчас.
— Мы могли бы просто попробовать. Пожалуйста, Чуя, ты мне нравишься. Прости, я такой дурак, я так виноват перед тобой. Больше подобного не повторится, честно. Я буду с тобой, дай мне шанс. Я докажу, что оправдаю твое доверие.
— Тшш, — Чуя улыбается. Он не считает Дазая виноватым, тот ведь не знал, вот и все. Это он должен был его предупредить, а не мямлить. — Я думаю, мы можем попробовать. Ведь только так можно узнать, получится ли у нас, верно?
Дазай смеется, и гладит свое солнце по голове. Волосы Накахары мягкие, и им обоим от этого приятно.