Томас не был зол — он был в неистовой ярости, когда ушёл от новоиспечённой «Алисы». Как только у Джоуи могла подняться рука на то, что обречь своего друга на вечное гниение в чернилах?! Её душа теперь никогда не найдёт покоя, вынужденная на вечное заточение в чернильной плоти. Больше всего на свете Томас сейчас хотел убить Джоуи и самого его запихать в Чернильную Машину, чтобы заставить его тоже пройти через всё то, на что он обрёк Эллисон.

Жаль, что он так и не решился на это.

С того дня Томас стал ежедневно видеть напоминание о своей погибшей жене — работа требовала его проверять состояние чернильных существ каждый день. К Эллисон Ангел он старался заходить в последнюю очередь, после всех остальных, и всегда держался от неё на расстоянии, явно давая понять, что общаться с ней он хочет меньше всего. Она тоже испуганным зверьком поглядывала на него, практически полностью скрываясь под плащом. Но ему требовалось каждый день осматривать её на тот случай, если по какой-то причине она начнёт сама себе вредить по зову чернил. И невольно Томас сравнивал чернильную девушку с её когда-то живой версией. Эллисон Ангел была и выше, и заметно тоньше, потеряв все свои эффектные изгибы молодого тела, которые невольно привлекали мужские взгляды. Лицо тоже изменилось, но черты Эллисон всё равно угадывались в нём, от чего возникало не совсем приятное чувство — словно бы ты уже видел и знал этого человека, но вроде бы от мелочных различий и казалось, что это незнакомец. Волосы из мягких и шелковистых, цвета свежего снега, стали чернильно-чёрными, насыщенными этой проклятой жидкостью. По какой-то причине Томасу иногда казалось, что если хорошенько выжать эти волосы и избавить от чернил, то им вернётся прежняя белизна и мягкость. Но, конечно же, этого не может быть — ведь это не та Эллисон, что он знал и любил, и по которой долго горевал. По крайней мере, он пытался убедить себя в этом.

И всё равно он чувствовал, как его словно магнитом тянуло к ней. Его душа рвалась к Эллисон, ведь вот же она — та девушка, что когда-то согласилась стать его женой, и даже смерть не стала для них преградой. Мысль о том, что судьба им дала второй шанс, он пытался гнать прочь, но та упорно его преследовала. Ничего уже не помогало — в итоге Томас сдался.

В первый раз он попробовал наладить контакт с напуганной чернильной девушкой на следующий же день после осознания того факта, что ещё немного и он сам в петлю полезет от отчаяния и душевной боли. Тогда Томас принёс с собой плед в комнату Эллисон Ангел. 

— Добрый день, мистер Коннор, — тихо поприветствовала его чернильная девушка, и приветствие это сильно резануло слух Томаса — как давно Эллисон, ещё будучи новенькой в их студии, называла его так в последний раз? Они как-то быстро миновали ту фазу «выканья» и обращения друг к другу по фамилиям. И сейчас… Он вновь стал «мистером Коннором» для самого дорогого для него человека. 

— Добрые дни давно для меня минули, — пробухтел механик, вручая ей из рук в руки плед, — Здесь достаточно холодно, одним плащом не согреешься. 

С подозрением покосившись на него, Эллисон всё же приняла плед и развернула его. У Томаса внутри всё замерло — вспомнит ли она, как он когда-то кутал её в этот самый плед из их дома, шепча утешающие слова (пусть Томас и считал, что не особо хорош в этом) и обнимая, когда ей становилось худо? Вспомнит ли она, что уже когда-то с головой скрывалась под этим пледом, тихо хихикая после того, как разбудила его, Томаса, в выходной день в семь утра? Вспомнит ли она хоть что-то о своей прежней жизни?

Осмотрев плед, словно бы проверяя его на наличие чего-то опасного, Эллисон прижала его к себе, так и не сложив обратно.

— Благодарю, мистер Коннор… — прошелестела чернильная девушка, отведя смущённый взгляд. Как сейчас Томасу хотелось потрепать её по голове и крепко обнять, ведь от каждого её поступка и каждой фразы веяло чем-то крайне родным и близким духу. Но он не мог — понимал, что испугает её своим поведением. И даже не столько невозможность сделать такой родной жест, сколько вот эта возможность испугать продолжала разрывать сердце на мелкие кусочки.

— Да не за что. Береги себя, — ответил механик и, вздохнув, достал из сумки бланк для отчёта, — Хорошо, а теперь уже, наконец приступим к нашей обычной работе…

С того дня Томас пытался показать Эллисон Ангел, что он ей друг, а не жестокий смотритель — дарил некоторые их старые вещи, пытаясь пробудить в ней память к своей предыдущей жизни, иногда, вместе с беконным супом (которым питалась чуть ли не вся студия, не то что чернильные существа, что ещё нуждаются в пище), приносил в термосе ей её любимый какао или хотя бы душистый чай. И со временем её отношение к нему менялось на более благосклонное. Но даже это не отменяло того факта, что каждый раз, когда на глаза Томаса попадался Джоуи, ему не хотелось свернуть директору шею. Покой Эллисон был бы для него выше по ценности, чем воссоединение с ней. Никто иной, как не она, заслуживала спокойный вечный сон. 

Как-то раз Томас принёс с собой фотографию Эллисон, когда та ещё носила фамилию Пендл. При взгляде на хрупкую фигуру светловолосой девушки, сидящей на скамейке под кустом сирени (в тот год душистые сиреневые и белые цветы расцвели раньше обычного), в душе Томаса что-то вновь с хрустом ломалось. Пересилив себя, он протянул это фото Эллисон Ангел, а в голове у него был один вопрос — а поймёт ли она, что на фото изображена девушка, что отдала свою душу для её существования? Почувствует ли это? 

— Она красивая, — взглянув на фото, произнесла чернильная девушка, — Кто это?

«Не помнит. Абсолютно ничего».

И вновь промах. Что бы он не делал, она ничего не может вспомнить. Как тогда сказал Джоуи? Слишком много времени прошло с момента её смерти, пока он не смог поместить её душу в Чернильную Машину?

— Мистер Коннор, с вами всё хорошо? — словно толщу воды до его сознания пробился обеспокоенный женский голос, — Пожалуйста, мистер Коннор, ответьте.

Глубоко вздохнув, Томас выдавил из себя слабую улыбку.

— Да, я в порядке. И, прошу, не «мистер Коннор», а Томас. Просто Томас.

Он сделал это. Прошло уже несколько месяцев с её «второго рождения». И только сейчас он попросил её называть его по имени.

Рассказывать о прошлом Томас не решился. Вместо этого он забрал фотографию, в мыслях проклиная Джоуи. Если уж взялся за то, чтобы душу в чернила заключать, то мог бы и быстрее это делать, до того, как все воспоминания стираются. Либо же вообще этим не заниматься! Томас испытывал безразличие к тем, кто участвовал в экспериментах с чернилами — в конце концов, они сами на это дали согласие, зная о риске — но вот Эллисон он не был готов к ним допустить. Даже если в итоге он видит почти ту же девушку, что он любил и оберегал.

— Томас? — лицо у Чернильного Ангела было обеспокоенным и отчасти испуганным, впрочем, Эллисон сумела отличиться своей пугливостью. Наверное, это связано с чувствами во время её смерти — ведь в тот момент она могла лишь испытывать страх и отчаяние, находясь в кромешной тьме. По крайней мере, так Томас пытался это объяснить самому себе. 

— Всё хорошо, не волнуйся. Ты здесь не виновата, — покачал головой механик, пряча фотографию в нагрудном кармане. 

— Эта девушка… Кто она? Она была вам дорога? Не похожа на сестру, — спросила Эллисон, приобняв себя за плечи.

Томас уже успел пожалеть о том, что показал ей эту фотографию. Всё равно никакого результата она не дала.

— Да. Когда-то она была мне дорога, — сухо выдавил из себя мужчина. Он уже успел ранее, когда только решил помочь Эллисон вернуть её память, пообещать себе, что соврёт ей только в крайнем случае.

— Что случилось? — обычно Эллисон не позволяла себе подобных расспросов. Странно всё это.

Глубоко вздохнув, Томас взъерошил волосы на голове, запустив в них широкую ладонь. Нужно собраться с духом. Ему трудно было произнести эти два слова.

— Она умерла. И не так, как вы умираете. Умерла навсегда, без возможности вернуться из чернил, — внезапным безэмоциональным тоном произнёс мужчина. Хотя, какие эмоции ему вкладывать в эти слова? Томас уже и сам не знает, что испытывает, да и разбираться не хочет.

Зато он чётко видел, как на лице Эллисон проступило непонимание. Конечно, ей ещё не приходилось видеть смерть в полном смысле этого слова, пусть и само её существование — результат трагедии.

— Мне… Мне очень жаль. Прости, что напомнила тебе об этом, — тихо пробормотала себе под нос чернильная девушка, накидывая на плечи плед. Как заметил Томас, она всегда пыталась таким образом скрыться, когда чувствовала себя неуютно.

— Я уже привык, можешь не беспокоиться обо мне.

В одном Томас соврал — он до сих пор не привык. Ему противно возвращаться в опустевшую квартиру, где его никто не ждёт, единственным, зачем он до сих пор туда возвращается — это воспоминания об Эллисон, когда та ещё была жива. Ему противны сожалеющие взгляды других, а речи Джоуи о мечтах теперь вызывают у него жуткое желание свернуть одному мечтателю шею. Ну, мечтал Томас о том, чтобы Эллисон выжила, чтобы у них всё было «долго и счастливо». Вот только его мечты не сбились ни в одном случае — они рухнули, как падают карточные домики от одного порыва ветра. И единственное, что может сделать Томас в этой ситуации — это просто терпеть и жить дальше.

Окинув затихшего чернильного Ангела долгим взглядом, Коннор вышел из её комнаты, закрыв дверь за собой. А затем просто прислонился спиной к двери, медленно съехав на пол, закрыл лицо ладонями.

Как же он устал.

Порой дома от постоянного одиночества хотелось выть волком. Останавливало только то, что если его упекут в дурдом по жалобам соседей, то он не сможет видеть Эллисон. В такие моменты, когда особенно тяжело, он пытался или забыться сном, или алкоголем (что не одобрила бы Эллисон), или пытался окунуться в воспоминания. Правда, чем больше он общался с Эллисон Ангел и привязывался к ней, тем больше он предпочитал находиться в студии, чем дома. Как-то раз Джоуи уже лично пришлось приказывать ему возвращаться домой на недельные выходные, после того, как узнал, что Томас несколько дней подряд провёл в студии, не высовываясь. Томас не сопротивлялся только потому, что и Уолли начал наседать, а сопротивляться им обоим он уже не мог.

А как-то раз он уже настолько отчаялся вернуть Эллисон память, что пошёл на очень опасный шаг. Вполне возможно было, что после этого, если правда вскроется, то он пулей вылетит из студии. Но сейчас ему уже как-то плевать на это всё.

В тот день он, как обычно, пришёл к Эллисон после остальных чернильных существ. Взглянув на его лицо, девушка улыбнулась, поднимаясь с раскладушки — она уже начала ему доверять и была рада его визитам.

— Приветствую, Томас, — поприветствовала его девушка, но, заметив его выражение лица, тут же обеспокоенно поинтересовалась, — Всё хорошо? Что-то случилось?

— Привет, Алиса, — коротко бросил Томас, глазами уже выискивая её плащ, — Хочешь немного прогуляться? Здание, где мы находимся, огромно, а эта комната тебе уже наверняка наскучила. 

По удивлённо вытянувшемуся лицу Эллисон, он понял, что это совершенно не то, что она ожидала услышать. А Томас поспешил добавить:

— Только накинь на себя плащ, нельзя, чтобы тебя кто-то увидел и узнал.

Девушка колебалась. Он видел это. С одной стороны, ей действительно хотелось увидеть мир вокруг, но с другой, она понимала, что если их поймают, то влетит им обоим — Томас сам об этом когда-то ей говорил, чтобы у неё и мысли не возникало о побеге. И всё-таки любопытство взяло своё. Кивнув мужчине, Эллисон выдвинула из-под своей раскладушки ящик со своими личными вещами, из которого достала плащ, что тут же оказался у неё на плечах. 

— Я нормально выгляжу?

Выпрямившись и одёргивая плащ, Эллисон пыталась добиться того, чтобы её тело было максимально скрыто. Томас поправил капюшон, чтобы тот не так сильно топорщился над рожками, придирчиво осматривая её. Сам он уже давно свыкся с существованием чернильных существ, но многие сотрудники студии даже не подозревают о том, кто живёт на нижних уровнях студии. И для всех будет лучше, если так будет продолжаться как можно дольше.

— Вполне сойдёт, — кивнул Томас и направился к выходу, — Давай побыстрее уйдём отсюда.

И они действительно ушли. Очень быстро, словно преступники, покидавшие место преступления. Хотя, Томас и был «преступником» — нельзя выпускать чернильных существ ни при каких обстоятельствах. Какими бы мирными и покладистыми они не были, как бы сильно ты не был к ним привязан — нельзя. И теперь Томас, постоянно оглядываясь на Эллисон, просто надеялся, что они никому не попадутся на глаза. 

И его надежды оправдались — ни одной живой души им не встретилось по пути. Спокойно смог выдохнуть Коннор только когда они пришли в уже несколько лет как заброшенную часть студии, что, однако, ещё была вполне пригодна для работы. Именно здесь они начали общение — простой непринуждённый разговор о всяком. И, как убедился Томас, Эллисон оказалась очень даже любознательной.

— Том, а можешь рассказать про это место?

— А как давно здесь не было людей?

— Почему теперь они покинули эти этажи?

— А расскажи про себя, пожалуйста.

Он и сам не заметил, как разговор о студии перерос в нечто иное. Прямо как когда он помог Пендл не остаться в одиночестве в новом коллективе, где на неё многие косились, а некоторые люди даже распускали неприятные слухи. История вновь повторялась, только вместо нежной беловолосой девушки её испуганная чернильная версия. И знаете — Томас совершенно не был против.

Вернулись они также, как и ушли — незаметно для всех. И такие прогулки по студии стали их маленькой тайной, которая только сильнее их сближала. Эллисон не только перестала бояться Томаса, но и наоборот, тянулась к нему, радуясь каждому его визиту. И он наконец-то почувствовал себя вновь живым.

— А ты знал меня до того, как я стала такой? Дрю говорил, что во мне душа другой девушки, — как-то раз спросила Эллисон. Расставив руки по сторонам, она осторожно шла по небольшому заборчику, держа равновесие.

Томас заметно помрачнел от этого вопроса, пусть и попытался скрыть это — в конце концов, сейчас же он рядом с Эллисон, они вновь месте, пусть и немного иначе, чем раньше.

— Да, знал. Она была очень хорошей девушкой. Истинным ангелом.

— А какие у вас были отношения? — спрыгнув с заборчика на пол, от чего по пустому залу пролетело эхо, Эллисон развернулась к нему лицом, виновато улыбаясь, — Извини, если я... Ну, давлю на больное место. Просто мне важно знать о себе из прошлого. Общаюсь я только с тобой и Дрю, но доверяю только тебе.

Только за искренность и эту виноватую улыбку Томас был готов ей всё рассказать и простить то, как она случайно коснулась его самых болезненных шрамов.

— Мы были женаты. Я и сам не понял, как между нами завязался этот роман, но я точно знаю, что мы оба делали шаги навстречу друг другу. И когда... Когда она умерла, я думал, что потерял смысл жизни, — честно ответил Томас, повернувшись к стене. Пустой взгляд был словно направлен в прошлое, где он был с Эллисон. Сейчас эти времена кажутся ему бесконечно далёкими, словно из другой жизни. 

Спустя несколько секунд он почувствовал, как тонкие ледяные руки обняли его за туловище, а к спине прижалась тонкая фигурка.

— Спасибо за правду, — её голос был тихим, едва слышимым, — Теперь я наконец смогла понять, почему хотела тебя обнять с нашей первой встречи.