Цепи оглушительно гремят, перебивая бешеный стук крови в ушах. Я стискиваю чёртов шарик зубами, но только порчу краску. Металлический кляп — додуматься. Из-за него моё лицо в слюнях, они текут, как у пса на привязи. Это унизительно, грязно, но чертовски возбуждающе. Ты размазываешь их по моему лицу пальцем в отвратительно голубой перчатке, как у врача в больнице. Ошейник не даёт мне опускать голову, ты хлещешь пощёчинами, стоит мне её поднять. Держать шею напряжённой дьявольски утомительно, но это ничто в сравнении с тем, что ты сделал с моими руками.
Напомни, кто именно показал тебе такие навороченные секс-качели? Кто показал тебе, как связывать и подвешивать свою игрушку? Ах да, я. Ты забавно дёргался, когда висел здесь, когда я шлёпал тебя мягкой плетью и мучил видом своей задницы. Твоей, если верить в твои собственнические рассуждения.
Руки выкручены у меня за спиной, растянуты в стороны, мягкие наручи совсем не облегчают боль в плечах. Да, мне больно, но ты ведёшь по напряжённым мышцам ледяным кубиком, растапливаешь один за другим о мою кожу. На тебе только брюки и сапоги, пряжка ремня мелькает у меня перед носом. Под тканью брюк наверняка хитрые ремешки, не дающие тебе кончить раньше времени. Я знаю тебя, знаю, что ты просто мечтаешь уже устроиться между моих насильно раздвинутых ног, войти в меня и снова взять. Но ты терпишь. Всё ради важной миссии.
— Говори, куда они его спрятали.
Твой голос звучит негромко, но властно и глубоко. Будь я девушкой, потёк бы от этих бархатно-металлических интонаций. Я мотаю головой. Не дождёшься. Даже не мечтай, что я расколюсь. Ты опускаешься на корточки, засматриваешь мне в лицо своими злыми карими глазами, держишься за цепь над моей рукой. У тебя красивый торс, даже завитки волос на груди не портят эту красоту.
— Ну же, сладкий, не будь вредным чёртиком, ответь папочке, — увещеваешь, пудришь мне мозги сладким тоном и нежным дыханием на слюнявой щеке. Меня уже не бесит твоя привычка давать мне прозвища, я даже не морщусь. Вздёргиваю бровь — ты это ненавидишь. — Что ж, ты сам это выбрал.
Ты обходишь меня, гладишь собственнически напряжённые бёдра, кусаешь левое. Твоим зубам не прокусить мне кожу, но всё равно мне больно. Я не могу разогнуть колени — ты хорошо связал их, протянул цепь так туго, что я почти растянут в шпагате. И моя задница вся в твоей власти, как ты и любишь.
— Может, десятка хороших поцелув ремня прибавит тебе ума, конфетка? Как ты думаешь?
Неважно, что я думаю, ты уже вытаскиваешь ремень из брюк. Сейчас будет больно, но ты умеешь обращать боль в удовольствие, умеешь выдерживать время, чтобы я взлетал до небес в твоих руках. Мне не страшно. Ты замахиваешься и кладёшь звонкий шлепок мне на задницу, подхваченную хитрыми ремнями. Под кожей собирается жгучее удовольствие, распускается огненный цветок. Моя любимая часть порки.
Я знаю, как выглядит моя задница. Она белая, с широкой полосой от ремня, стремительно наполняющейся цветом. Ты любишь описывать её, когда мы играем в этом подвале, когда ты порешь меня ремнём и плетью, когда вталкиваешь в моё тело игрушки и трахаешь в рот, не брезгуя целовать потом в губы. Сегодня всё иначе. Сегодня тебе нужен мой секрет, а я должен сохранить его любой ценой.
Второй удар ты кладёшь рядом с первым, расцвечиваешь мою кожу алыми полосами, даёшь короткую передышку и снова бьёшь. Ты научился считать, и теперь я не успеваю привыкнуть к боли, которую ты мне даришь. Третий — сильнее. Я дёргаюсь в оковах, плечи невыносимо тянет, а ты беспощадно наносишь четвёртый удар. Сильнее всех прочих! От пятого у меня поджимаются пальцы ног, но я не смею дёргаться. Тебе доставляет удовольствие бить меня, когда я верчусь, когда пытаюсь уйти от ударов.
Я считаю удары и стискиваю мокрый шарик в зубах. Ты не заставишь меня кричать, дорогой, даже не пытайся. Мой зад горит огнём, у меня стоит, а я молчу. Ты заканчиваешь, кладёшь ремень на стол с громким звуком. Твои руки разводят мои полыхающие половинки в стороны, ты тычешься языком в мой анус, и я не могу сдержать стона. Блаженство, чистый кайф. Ты лижешь мою задницу, лижешь промежность и яйца, шлёпаешь их ладонью. Если бы я мог краснеть, ты бы знал, как стыдно и хорошо мне бывает, когда твой язык орудует у меня между ног.
Ты стараешься, ласкаешь меня языком и пальцами, а я не сдерживаю жалобный просящий скулёж, подаюсь навстречу твоим нежным движениям. Ты надавливаешь на дырку языком, смачиваешь сжатый вход, дразнишь пальцами мой напряжённый член. Возьми его в рот, как ты умеешь. Ты сосёшь мне яйца, но этого чертовски мало.
— Да у тебя стоит, конфетка. Соскучился по папочке, пока папочка ездил по делам? — Я двигаю бёдрами тебе навстречу, в твою руку, захватившую мой член. Ты шлёпаешь по нему, разгоняешь кровь, шлёпаешь яйца и ворчишь: — Какой ты негодник! Нет, так не пойдёт.
Мою кожу холодит без твоих прикосновений, но ты не задумываешься об этом, ты шуршишь чем-то на столе позади нас. В следующую секунду ты вновь касаешься моего члена, гладишь и осторожно ласкаешь, наматывая чёртов бондаж, туго кладёшь витки. Теперь я не смогу кончить, спасибо. Но тебе мало, ты морозишь мой анус густо смазанными пальцами, вталкиваешь всего один, одобрительно гладишь мою поясницу другой рукой.
О да, я сегодня дьявольски послушный, только пихни в меня уже свой член! Трахни меня уже, чёртов ты изверг. Ты будто бы слышишь мои мысли, вталкиваешь второй палец и начинаешь гладить меня внутри. Холодные пальцы вызывают мелкую рефлекторную дрожь, а я слишком напряжён, чтобы расслабить мышцы. Ты с трудом втискиваешь третий, меня уже распирает, я шиплю и ёрзаю, предвкушаю самый вкусный момент, когда ты возьмёшь меня за бёдра и натянешь на свой толстый член.
— Я могу сунуть в тебя всю ладонь, конфетка, — Твоё дыхание греет мне ухо, губы почти касаются кожи. Ты целуешь ухо, сзади добавляешь ещё один палец, пытаешься протолкнуть четыре сразу, но я не даю тебе этого сделать. Ты добавляешь смазку, нежишь меня и расслабляешь, усыпляешь бдительность сфинктера. Чёрт, он поддаётся! Я чувствую большой палец, гладящий мою промежность! Ты смеёшься прямо над ухом: — Трусишка! Я не буду причинять тебе вред, не буду тебя рвать. Верь мне.
Но ты не делаешь того, что сказал. Ты вытаскиваешь пальцы, а моя задница жадно сокращается, просит вернуть их, просит твой член, просит секса. Вместо этого ты толкаешь в меня что-то твёрдое, что-то небольшое и совершенно не живое. Я даже не скрываю разочарованный вздох.
— Ты меня расстраиваешь, милый, — ты щёлкаешь языком, встаёшь за моей спиной. Воздух взрезает опасный звук. Кнут! Ты приказываешь: — Считай удары.
Ненавижу кнут. Он обжигает мне спину, рвёт кожу до крови, а ты не хочешь играть с ней, не хочешь слизывать алое с моего тела. Ты замахиваешься, и меня будто обливают кипятком. Больно, больно! Чёртов кляп глушит мои крики, а маленькая дрянь в моей заднице начинает вибрировать, метко попадает по простате, не давая мне расслабиться. Ты лупишь меня, разбрызгивая капли драгоценной крови, а пластиковый член трахает меня, возбуждая до предела. Ты размахиваешься и обрушиваешь на меня ещё несколько ударов, протягиваешь кнут по ранам. Сколько их? Ты велел считать! Чёрт, чёрт, чёрт!.. Кажется, восемь. Мой член набухает, а по бокам течёт кровь.
Ты отмеряешь ещё много ударов, заходишь мне на плечи, на руки, а я плачу горячим и кричу, как ненормальный, от смеси боли и похоти, от запаха моей крови и твоего пота. Ты отбрасываешь кнут, он громко падает где-то в углу, больно дёргаешь застёжку на затылке и вырываешь изгрызенный кляп. Перед носом у меня маячит твой член, освобождённый от бондажа и от брюк, сверху я слышу твой хриплый голос:
— Сколько ты насчитал?
— Двадцать три, — Мой голос, кажется, сорван, хриплый и негромкий.
Ты перебираешь волосы у меня на затылке, обманчиво ласково гладишь по голове, глядя сверху вниз на моё мокрое от пота, слюны и слёз лицо.
— Я хочу трахнуть тебя в горло. Но не стану, если ты скажешь, куда они его спрятали.
В горло — это больно. У тебя слишком большой член, и потом я несколько часов не могу глотать без жжения. Ты это знаешь. И знаешь, что я знаю об этом. Но ты слишком сильно хочешь вырвать секрет их моих зубов. Я послушно открываю рот и прижимаю язык к нижнему нёбу. Ответ на твой вопрос слишком важен, чтобы я сдался так легко.
Ты смеёшься, поднимаешь моё лицо за подбородок, чтобы было удобнее. Твоя игрушка трахает меня в зад, а ты медленно насаживаешь меня на член. Я задерживаю дыхание, нервно сглатываю — рвотный рефлекс давно подчинён ради тебя, но не глотать не выходит. Тебе нравится. Ты даёшь мне привыкнуть. Щёлкаешь пультом, хрипло приказываешь:
— Выталкивай игрушку. Как вытолкнешь — пойду туда.
И оставишь в покое мою глотку? Ура. Я напрягаю задницу, а ты жёстко трахаешь меня, шлёпаешь яйцами по подбородку, крепко схватившись за точки, не дающие закрыть рот. Игрушка выходит медленно, а подвал уже заполнен влажными звуками, ты весь мокрый от моих слюней. Кажется, это длится целую вечность, но мне удаётся избавиться от вибратора. Ты резко выскальзываешь из моего рта и так же резко входишь в задний проход. Боже. Наконец-то.
Я кричу от наслаждения, извиваюсь под тобой, а ты лупишь меня по заднице, трахаешь жёстко и безжалостно, как мы оба любим. Слёзы текут по моему лицу, чёрные от дешёвой туши — ты любишь, когда я похож на жертву насильника после наших игр. В тебе умирает демон. Ты дерёшь меня, как шлюху, тянешь за волосы, кусаешь шею и резко сдёргиваешь шнурок, сдавливающий мой член. Крышу сносит от влажных шлепков наших бёдер, от тяжёлых яиц, бьющихся об мою промежность, и скоро по всему позвоночнику снизу вверх взрываются маленькие петарды. Ты стискиваешь мою ягодицу особо сильно, издаёшь животный, дьявольский, демонический рык.
Мне хорошо и тепло. Ты несёшь меня на руках в спальню, несёшь тайной лестницей, укладываешь в постель и ласково протираешь влажным полотенцем. Через десять коротких минут ты приносишь мне горячий чай, невыносимо крепкий и сладкий, смазываешь мне спину регенератором, приговаривая всякие нежности. Когда я выпиваю чай, ты ложишься рядом и укрываешь нас обоих тяжёлым одеялом. Меня клонит в сон, тебя наверняка тоже. Нам бы в душ, но запах секса и близость друг друга стоят слишком дорого, чтобы расставаться с ними.
— Валтор? — шепчешь на ухо.
— М?
— Так куда они его спрятали?
Настырный! Ладно уж, заслужил. Я сквозь сон отвечаю:
— В пустые доспехи, Орител. Мари и дети перенесли твой тайный запас шоколада в пустые доспехи. А теперь спи.
— Валтор, у нас больше полусотни доспехов! В какой именно? Валтор?
И не надейся, дорогой. Так просто я не расколюсь.