девочка-меч

девочка-меч

девочка стала мечом

девочка-меч

головы с плеч

ей голод и смерть нипочём

девочка-меч

убивает и пьёт

красную-красную кровь

звёзды в клинке

слёзы в клинке

жизни в клинке

грёзы в клинке

ни о чём

девочка-меч

не вспомнит о них

станет плоть сталью

и вновь

девочка-меч

девочка-меч

девочка станет мечом

имя той девочке - сечь

грёзы той девочки - сечь

жизнь той девочки - сечь

слёзы той девочки - кровь

Мирле — “Девочка-меч”

Эйлэ встали лагерем у размытого дождями откоса, заросшего от серых волн до снежной грязи хлопьями бурой ржавчины. Алые и белые шатры усеяли побережье к северу от Скального. Стража сопровождала их через весь лагерь. Сеггел оглядывал ряды и ряды стоек с оружием под тентами, сотни и сотни вооружённых до зубов эйлэ. Всё это не оставляло сомнений, что война началась, и что она будет жестокой, как встарь.

Главный шатёр возвышался над остальными, окружённый частоколом и постами стражи. Чёрный стяг с серебряным змеем заменял ему полог.

Мирле остановилась в сомнении, попыталась что-то сказать, дотронувшись до плеча Сеггела, но так и застыла, опустила бегающий взгляд. Акелиас кивнул на центральный шатёр. Сеггел сглотнул, прижимая к себе холодный свёрток с Эзхен. Пролетал мокрый снег и таял в грязи. Сеггел вспомнил тот день, когда её встретил. Тогда на его шее висела цепь, а в голосе говорили жалость и слабовольное желание спастись, пусть и с помощью странной девушки. Сейчас он держал её в руках, мёртвую и одновременно живую как никогда, обмотанную плохонькой тряпицей из её бывшей одежды, с лезвием острее бритвы и простой металлической рукояткой.

— Иди, — повторил Акелиас, кивнул на небо, где кружили громадные призрачные вороны. — Ты ведь слышал моуров. Он тебя ждёт. Ждал всё это время. И ты, верно, догадываешься, как такие, как он, не любят ждать.

Сеггел обернулся на него, выискивая что-то в грубых стежках швов, но лицо мёртвого лекаря уже ничего не выражало, даже если где-то за ним теплились чувства живых, даже если ему ещё была дорога Эзхен, всё же переступившая порог смерти следом за ним. И так же, как он, оставшаяся в каком-то смысле в мире живых. 

Перевёл взгляд на Мирле, которая ободряюще наморщила нос, бледная хуже прошлого, с тёмными кругами под огромными глазами-изумрудами, выцветшими веснушками в сеточке льдистого инея. Она едва дрожала от холода, её бледные обмороженные пальцы всё ещё сжимали его рукав, но вот отпустили, ободряюще похлопали по руке. Верно, она ещё думала о Гаррете, о том, как ей придётся молчать о нём перед слугами Змея и о том, как это трудно, когда перед её глазами до сих пор стоит его побег в укрытие теней. Сеггел вздохнул, собираясь с духом.

Они пришли сюда из-за него. Последние, кто остался с ним после этого путешествия, не им начатого. И сейчас, стоя на пороге судьбоносной встречи, Сеггел не смог сказать им ни слова.

Но когда он отдалился на тяжёлых ногах, то понял, что этот путь он окончит вместе с Эзхен. Как и начал. Она, заставившая его покинуть Межь, привела его сюда. Всё это случилось из-за неё, ради неё… а значит, стылый клинок в его руках — то, чем стала Эзхен, — обязана стать чем-то большим в этой новой жизни.

Он шёл, прислушиваясь к голосам в шатре. Сеггел был уверен, что сердце пустится в галоп, а жилы разорвутся от нетерпения, но кровь оставалась холодной, ноги степенно и уверенно пронесли его мимо стражей, что убрали с его пути копья. Сеггел раздвинул чёрный стяг полотнища, оказываясь в просторной комнате, на застеленном коврами мёрзлом дёрне. Люди на кушетках оторвались от обсуждения, с ленцой обернулись на него, оглядывая грязную дорожную одежду, за время похода ставшую тесной. Кто-то прищурился с неодобрением, но и слова не посмел сказать.

Среди тех, кого он успел рассмотреть, были и эйлэ, и люди, просто одетые и военные. Но Сеггел поднял глаза на того, кто сидел в кругу собеседников, поставив локти на расставленные колени.

На него обратился взгляд самой зимы, за которым полыхала Бездна. На бескровных губах расцвела улыбка, пальцы, сверкнувшие серебряными кольцами, сплелись в замок под челюстью, отвели гладкие белые волосы.

У него было её лицо. Только другое — обласканное пургой и ветрами Пустоши, выточенное из белого мрамора и кости. До ужаса красивое, до смертной агонии нечеловечески правильное, хуже всяких грёз. Хуже всего, что он мог представить. Сеггел почувствовал, как земля и Бездна сходятся воедино под его ногами. Уже на этом ковре он понял, что принадлежит ему. Он не вспомнил правил приличия, не под взглядом расплавленного серебра, с вертикальными змеиными зрачками настоящего хозяина Угодий. 

— Мой господарь, — прошептал он, падая на колени, и поднял над собой меч, преподнося Эзхен ему. Пепельностальной клинок охотнику за богами, и пусть всё вернётся на круги своя. Как и было раньше, в прежнем потерянном мире, его мире, — того, кто наконец вернулся.

Меч взяли с его рук, осторожно отнесли прочь. Но и без того Сеггел не сводил взгляда со Змея Серебряного.

— Одному тебе я задолжал заветное желание, — усмехнулся Ангор надтреснутым льдом. — Ну что ж, да воплотится же оно сполна.