В моей жизни было два раздражающих фактора. Первый — назойливо жужжащая муха, мешающая мне спать каждую ночь; знаете, мерзкое такое насекомое, доводящее своим протяжным писком до состояния нестояния.
Второй — идиотская привычка моего соседа зависать в нашей комнате вместе с компанией дружков-торчков, курить траву и часами обсуждать чужие задницы, сиськи и письки. Сегодняшний вечер не стал исключением — после очередной вечерней репетиции компания шумных театралов во главе с Эмерсоном Луо, человеком, с которым я имею несчастье проживать в одной комнате, завалилась в нашу с ним общую студенческую обитель без предупреждений и стука в дверь. Их было человек семь, включая самого Эма; учитывая, что наше с ним жилье не отличалось простором, увидев на пороге толпу гостей я внутренне застонал. Похоже, моим планам на здоровый восьмичасовой сон сегодня не суждено сбыться.
— Привет, Рейвен! — скромно помахал мне один из друзей соседа, в то время как все остальные принялись вольготно рассаживаться на полу, переговариваясь и громко смеясь. Я сдержанно кивнул, чувствуя себя неловко, лежа в пижаме на кровати. Сам же Эмерсон, как обычно, сделал вид, что меня не существует. К его чести замечу, что он так делал не только на людях: парень вообще не имел привычки со мной разговаривать. Ни тебе здравствуйте, ни до свидания; о каких-то более сложных речевых конструкциях, вроде «как прошел твой день?» и «а не будешь ли ты против если я вдруг без предупреждения приведу в комнату толпу народа?» я вообще молчу. Не то, чтобы меня это расстраивало, скорее наоборот, с первой секунды нашей встречи я понял, что с этим человеком каши не сваришь. Однако, как выяснилось, довольно тяжело сосуществовать с индивидом, который очень упорно делает вид, что тебя в его жизни не существует. Я натянул на голову одеяло. Компания уже успела пустить по кругу косячок, и стойкий запах травы, напоминающий вонь козлиной мочи, наполнил небольшую общажную комнату и неприятно щекотал мои ноздри. Громкие голоса никак не давали расслабиться. Никого, похоже, не волнует тот факт, что всем нам завтра с утра на занятия.
— Ребят, а вы до скольки собираетесь тут сидеть? — я стараюсь, чтобы мой голос звучал как можно более доброжелательно; мне слишком сильно хочется спать и не хочется встревать в бесполезные разборки. — Не хочу вас выгонять, но у меня завтра пара в девять…
Эмерсон слегка морщится и кидает неодобрительный взгляд в мою сторону. Я так и читаю по его глазам: «вот блин, этот чудила опять нам весь кайф ломает».
— О боже, как рано, — наигранно ужасается он, театрально прикрывая рот рукой. — У меня-то нет танцкласса в полвосьмого утра. Мне тебя не понять. Ну извините, если он может спать по четыре часа в день и это никак не мешает ему жить, то я после аналогичного действия напоминал самому себе свежесваренную треску с желе вместо мозгов. И вообще, почему именно наша комната? Им что тут, медом намазано, что ли? Гнать бы их всех в шею. Я тут тоже, вообще-то, живу! Именно об этом я очень сердито думал, лежа в своем углу и мысленно сочиняя пламенную тираду, в которой я конкретно так пропесочивал каждого присутствующего в самых изощренных выражениях. Однако, вслух я ничего не говорил, предпочитая молчать в тряпочку. Не хотелось тратить силы на разборки. Не люблю я их.
Поняв, что в ближайшее время веселая компания не рассосется и рассасываться не собирается, я принял компромиссное решение подышать свежим воздухом. В конце концов, попытки заснуть в подобной ситуации — пустая трата времени, а на улице мне хотя бы не придется слушать грязные сплетни и выносить кислую вонь марихуаны. Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, что представлялось несложным, так как никому не было до меня дела, я выскользнул из кровати, натянул старые треники и безразмерную серую толстовку с гербом университета, захватил наушники и студенческое удостоверение и поспешил покинуть комнату, оставляя за спиной шумный галдеж.
В общем, самое время представиться. Меня зовут Рейвен Эллис, я — обычный омега восемнадцати лет, мечтаю стать музыкантом, но не тем, который бы собирал стадионы и концертные залы, нет; предел моих желаний — давать частные уроки, иногда подрабатывать консультантом в каком-нибудь пыльном музыкальном магазинчике, и по выходным устраивать маленькие акустические концерты для немногочисленных поклонников моего творчества в каком-нибудь задрипанном андерграудном баре в подвале, насквозь провонявшем травой и дешевым бренди. Как видите, я человек скромный, больших амбиций не имею, не грежу богатством и славой, и сказки про волшебный член, сделанный специально для меня, то есть про пресловутую истинность, никогда всерьез не воспринимал. Нигилистом я себя бы не назвал, конечно, потому что где вы видели поэта, не верящего в любовь? Профессия, так сказать, обязывает. Однако, в отличие от многих, я эту самую любовь предпочитаю не испытывать, а воспевать.
Как идею, разумеется; что может быть прекраснее возвышенных чувств, толкающих людей на безумные поступки? Или что-то вроде того. Честно говоря, всю доступную мне информацию касаемо вакханалии, которую люди называют любовью, я вычерпал исключительно из кинематографа и литературы, и понятия не имел, как это работает на практике. Да и не стремился я выяснить, если быть уж совсем честным. Судя по тем же самым фильмам, ничего, кроме проблем, она не приносит. А я не хочу проблем. Я хочу прожить очень скучную жизнь без единого приключения, где каждый день бы в точности повторял предыдущий.
Вечер стоял теплый, только прохладный ветерок иногда заставлял зябко поеживаться. Я вставил наушники в уши и начал рыться в библиотеке скачанной музыки. Я остановил свой выбор на последнем альбоме одной из моих любимых исполнительниц — скандинавской певицы Авроры.
Выкрутив громкость на максимум, я с удовлетворением почувствовал, как чарующие звуки ее голоса и завораживающие мелодии током пробегаются по венам, полностью растворяя меня в себе.
It’s a feeling, growing old with time
Это чувство взросления с годами,
Like a restless in the leaves coming down,
Будто внутри неутомимо опадают листья.
Люблю эту песню. Прикрывая глаза от удовольствия, засовываю руки в безразмерные карманы толстовки и шагаю в теплые сумерки, позволяя своим ногам вести меня туда, куда им заблагорассудится.
The world is a hole, and we all seem to fall
Мир — это дыра, и мы все, кажется, падаем,
Down under
Падаем вниз
Мне нравятся эти строчки. Мир — самая что ни на есть дыра, причем не самая приятная. Не знаю, есть ли в нем любовь, но в том, что в нем точно присутствуют ложь, боль, насилие, гордыня, лицемерие, нетерпимость и куча другого нелицеприятного дерьма, я не сомневался. Почему? Ответ до смешного прост — я все это видел своими глазами. А любовь нет.
Я вскользь покосился на большие цифровые часы на одном из зданий университета, мимо которого я проходил. Часы показывали без пятнадцати полночь — время позднее. Однако, возвращаться обратно я не спешил — дружки Эма вряд ли покинут нашу комнату до часу ночи, как показывал мой плачевный опыт. Тем временем голос Авроры продолжал медом растекаться по моему телу.
And the universe is growing tall
И вселенная разрастается
And we’re all caving into dreams of the space
И мы все погружаемся в мечты о космосе
Unfolding her arms cannot do any harm
Раскрытие объятий не причинит вреда
Violent contractions
Жестоким схваткам
Я глубоко вдохнул, чувствуя, как воздух распирает меня изнутри. Моя внутренняя вселенная дрожит. Одну вещь я знаю точно: даже если любви нет, есть музыка. Она наполняет и изливается чистой эмоцией, заставляя других людей сопереживать тебе. Чувства взрываются сверхновыми у меня в груди. Мурашки табунами бегут по коже.
Помните, я говорил, что хочу быть простым человеком? Признаю, немного покривил душой. Все-таки поэты, музыканты и художники не совсем обычные люди. Они способны видеть правду и доносить ее другим. Эта возможность всегда будоражила и приводила меня в дичайший восторг. Даже несмотря на то, что мир жесток, он невыносимо прекрасен. И люди прекрасны. А перед музыкой так вообще, все едины. И стар, и млад. Представляете, какие крутые штуки я могу делать?
And if there is a God, would we even know his name?
Если бы в мире был бог, знали бы мы вообще его имя?
And if there is a God I think he would shake his head
И если бы бог был, я думаю, он бы покачал головой
And turn away
И отвернулся
Наверное, Бог действительно давно отвернулся от этого мира. Нашего сумасшедшего мира, делящегося на альф, бет и омег. Я бы не удивился, если бы это действительно было так.
Впрочем, мне все равно. Никогда особо от него не фанател. Вообще, я и сам себе неплохой Иисус, Магомед и Будда — хочу поем, хочу посплю, хочу напишу пару сотен песен и стану новым Элвисом. И никто меня не остановит!
В процессе прогулки я набрел на небольшой парк за зданием корпуса изящных искусств, пребывая в лирически-философском настроении. Здесь, под старой раскидистой сосной располагалась моя любимая скамейка, на которой я предпочитал обедать. Правда, в такое позднее время суток я оказался в этом месте впервые. А зря — задрав голову, я обнаружил незасвеченный кусочек неба, усеянный крупными звездами, похожими на хаотичные брызги белой краски. Я застыл, завороженный открывшимся мне зрелищем. Похоже, вечерние прогулки такими темпами войдут у меня в привычку. Может, и гитару притащу как-нибудь.
От моей любимой скамейки меня отделяла только довольно крутая лестница из двенадцати ступенек. Однако, стоило мне начать спускаться, я заметил, что на ней уже кто-то расположился. Я удивился — даже днем такого никогда не случается. Приблизившись, я смог разглядеть сидевшего получше.
Он показался мне смутно знакомым, хотя я и не мог припомнить, где именно его встречал. Это был парень азиатской внешности, явно невысокого роста, и, судя по телосложению, омега, как и я. Его темные жесткие волосы торчали во все стороны, под глазами залегли глубокие круги, и сам он с нервным видом покуривал тонкую ментоловую сигарету. Короче говоря, парень выглядел как человек, у которого только что произошло что-то из ряда вон выходящее, причем скорее не очень приятное, чем наоборот. На его потертых джинсах пестрели яркие кляксы, оставленные краской, из чего я сделал вывод, что, вероятно, азиат учится на каком-нибудь околохудожественном факультете типа архитектуры или дизайна.
Я молча присел на скамейку рядом с парнем, закидывая лодыжку на колено и расслабляясь. Тот странно покосился на меня, но ничего не сказал. Хотя, а с чего это нам вообще говорить? Скамейка общественная, между прочим. Хочу — сижу, хочу — лежу, и фиг мне кто что скажет. Парень тем временем докурил сигарету, достал вторую и попытался прикурить, но, как назло, зажигалка напрочь отказывалась давать огонь, высекая только яркие искры.
— Спички нужны? — милостиво поинтересовался я, не в силах больше наблюдать за мучениями азиата.
— Не отказался бы, — сдержано кивнул тот. Я достал из кармана картонный коробок и протянул парню.
Он незамедлительно чиркнул деревянной палочкой, зажег сигарету и затянулся. Я ощутил горький аромат табачного дыма. В отличие от специфического амбре марихуаны, этот запах мне даже нравился. Парень достал из кармана еще одну сигарету и протянул мне.
— Будешь? — лаконично спросил он.
— Я не курю, но спасибо, — отмахнулся я.
— Тогда зачем тебе спички? — на лице азиата отразилось непонимание.
— Не знаю, — честно признался я. — Положил как-то давно в карман, до сих пор валяются.
— Понятно.
Между нами повисла неловкая тишина. Я смущенно вертел большими пальцами вокруг собственной оси. Дурацкая привычка.
— Меня зовут Рейвен, — наконец представился я, решив, что разговор так и требует продолжения.
— Я в курсе, — сухо сообщил парень.
— Да? — от удивления мои брови полезли на лоб. — Откуда?
— Мы вместе ходим на пару по мировому искусству у профессора Доусона, — сообщили мне. — Да и вообще, мне кажется, мало кто из нашего потока не знает, как тебя зовут.
Вот-те раз. Не думал, что я такой популярный. Даже гордость берет.
— Я Перси, — коротко бросил парень, выдыхая облако белесого дыма.
— Здорово, — брякнул я, запустив пальцы в волосы. Какое здорово, к чертовой бабушке, Эллис? Молодчина, похерил диалог. Надо признать, никогда не был силен в поддержании светских бесед.
Перси не ответил. Его лицо слабо освещал тлеющий кончик сигареты. Симпатичное, между прочим; в отличие от меня, получившего от природы типично омежью смазливую физиономию, его черты отличались резкостью и мужественной изящностью. Я даже на секунду позавидовал. Может, будь мое лицо таким, меня бы воспринимали серьезнее.
Вы не думайте, я люблю быть омегой! Омеги приятные и гармоничные, они тоньше воспринимают искусство. Есть, правда, незначительное неудобство в лице течки, но, во-первых, человечество изобрело такую прекрасную вещь, как подавители, а во-вторых, не все же жизнь мед и сахар, должно же в ней быть хоть что-то неприятное. Единственное, что порядком раздражает — так это дурацкий стереотип, что все, на что мы годны, так это сидеть дома, готовить и вынашивать детей. Что за узколобие? Почему люди не хотят мыслить шире и видеть все варианты?
Нет, я ничего не имею против детей и еды, но не совсем понимаю, причем тут вообще омеги. Детей же и беты и альфы рожают, так в чем проблема? Что за дискриминация такая? Ну да, у нас есть свой особенный запах, делающий нас привлекательнее и желаннее, но было бы чему завидовать. По сути, проблем от него больше, чем пользы: мало приятного в том, чтобы раз в сезон становиться ароматно воняющим куском мяса и ползти на стенку от дикого и неуемного желания трахаться. И если беты еще кое-как могут этот запах игнорировать, то альфам вообще башню сносит начисто, те и изнасиловать могут, если не перестраховаться. И никак это не проконтролируешь. Мне аж самого себя на секунду жалко стало.
— Почему один гуляешь так поздно? — я вздрогнул; погрузившись в невеселые мысленные рассуждении о тяжком бытии омеги, я совершенно забыл о Перси, который успел докурить вторую сигарету и выбросить бычок в мусорку. — Не боишься?
— А сам-то, — фыркнул я. — И вообще, я не один, нас тут двое.
Азиат тихо и как-то невесело усмехнулся себе под нос. Он повернулся ко мне лицом, и я вдруг заметил на его шее цветастую цепочку засосов. О. Вот оно как. Неудобно вышло. Я смущенно отвел глаза и поднял руки в качестве капитуляции:
— Все, затыкаюсь. Вновь между нами повисло молчание; правда, в этот раз оно не было таким уж неловким.
— И что, даже не спросишь, почему я здесь, а не со своим любимым?
Ого. Самое сложное предложение, которое я услышал от Перси за сегодня.
— А мне должно быть интересно? — отвечаю вопросом на вопрос, люблю так делать.
— И правда, не должно, — согласился со мной азиат. — Я бы и не рассказал.
Вот же странный тип. Я чувствовал себя персонажем того самого прикола, в котором кто-то звонит тебе и сообщает, что у него дела и ему совсем некогда с тобой разговаривать.
— Тогда зачем ты вообще завел этот разговор? — я изо всех сил силился уловить смысл и направление, которое обретал наш странный диалог.
— Не знаю. Просто, — пожал плечами Перси. Гениально. Просто, мать его, восхитительно. Ответ года. Мне уже нести премию? Нобелевскую там али еще какую. Я просто не в курсе, что там вручают за отсутствие логических связей. Может, словарь ему подарить? Или учебник по математике?
Короче говоря, я нифига не понимал, что же такое происходит, но мне все еще было очень интересно.
— Просто это как? — я склонил голову на бок, пристально глядя в глаза азиату. — А сложно как? Я чего-то не догоняю.
Перси как-то странно на меня посмотрел и закатил глаза. Здрасте приехали. Развел тут муть и таинственность, Такседо Маск несчастный. Курам на смех.
— Забей, — наконец родил парень, вставая и отряхиваясь.
— Нет уж, позволь, — не согласился я, вскакивая, полный решимости последовать за азиатом. — Мне теперь интересно.
— Да ничего интересного, — Перси явно начинал жалеть что со мной связался. Сам виноват, я его за язык не тянул!
— Я же спать по ночам перестану.
А что, на полном серьезе! Парень меня заинтриговал почище дешевого аргентинского сериала. Задним умом я, конечно, понимал, что ничего из ряда вон не узнаю, но черт, все равно не мог отказать себе в удовольствии все-таки докопаться до истины. Азиат тяжело вздохнул и потер переносицу.
— Вот ты когда-нибудь любил? Неожиданный вопрос застал меня врасплох. Я слегка растерялся.
— Фиг его знает, — наконец выдавил из себя, усиленно ковыряя носком ботинка асфальт. — Может, и да.
— Не любил, значит, — заключил парень.
— Эй, откуда такие выводы?
— Если бы любил, точно бы знал, — многозначительно пояснил Перси и мигом помрачнел. — Уж поверь мне. Эту гадость ни с чем не перепутаешь!
— Ну почему сразу гадость? — не согласился я. — А как же всякие там бабочки и прочая лабуда?
— Ты бы поменьше любовных романов читал, — посоветовал азиат. — В жизни все гораздо хуже.
А вот тут мне стало обидно за любовные романы. Тоже мне, циник нашелся! А может это у него любовь неправильная! Это я так подумал. Вслух же, как обычно, ничего не сказал.
— Влюбляться, это как когда в тебя на полном ходу въезжает десятитонная фура, — продолжил Перси. Его взгляд слегка застекленел; парень как будто больше разговаривал с самим с собой, нежели со мной. — При одном взгляде на того самого человека грудную клетку ломает, становится невозможно дышать, и внутренние органы размазывает в кашу. А самое ужасное, что тебе одновременно хочется подохнуть и чтобы это никогда не кончалось. Любовь, Рейвен, это не бабочки. Это пуля в живот.
Парень завершил свой пламенный монолог и наградил меня пронзительным взглядом, ожидая моей реакции. Ну классно.
— Ааа, прикольно, здорово, — чувствовал ли я себя круглым идиотом? Однозначно. — Звучит очень оптимистично. И познавательно. Спасибо, что поделился.
Зачем он мне все это говорит? Наверное, в этом есть какой-то недоступный мне скрытый смысл. Я почесал вихрастую макушку, старательно прокручивая в голове сказанное, силясь найти подтекст. Так ничего и не нашел.
— Дитё малое, — тяжко вздохнул Перси, качая головой. Это что это такое, снисхождение что ли? Да он сам едва ли старше меня! — Может, и хорошо, что ты ничего не понял. Может, тебе и не надо. Хоть кто-то не страдает от этого дерьма.
— Ага…
— Я пойду, и ты давай не задерживайся.
— Ага…
Азиат удалился, помахав мне рукой на прощанье. Я еще долго смотрел ему в спину. Надо сказать, для омеги у Перси достаточно широкая спина! Мне бы, блин, такую, вместо долговязого роста и россыпи доставучих веснушек на носу.
Если бы мне в этот момент хоть кто-то сказал, что через год я буду влюблен в этого чудика до синих дурных соплей, я бы сначала очень громко поржал, потом посоветовал бы тому человеку пойти полечиться, а потом снова поржал.
Очень зря.
Наша история началась не здесь и не сейчас, однако много позже я наконец понял, о чем шла речь. Любовь действительна похожа на выстрел. Поэтому однажды на рассвете ты меня расстреляешь.