Квентин

Квентин лежал на диване, совершенно обнажённый, уставившись пустым взглядом куда-то в стену. Питер запретил ему шевелиться, пока не даст разрешение. Краем глаза Квентин мог выцепить его фигуру, спрятанную за мольбертом. Сосредоточенный на его теле, Питер углём выводил линии на белом холсте.

Квентин несколько раз отказывал ему, зная, во что его втянут, но Питер продолжал настаивать. Тот хотел, чтобы Квентин побыл его обнажённым натурщиком для новой картины. Питер был очарован его красотой и хотел запечатлеть её в одной из своих работ, показать, какой у него красивый партнёр. Они встречались недолго: меньше пяти месяцев.

Они встретились в кофейне в маленьком итальянском городке. Питер помогал своей тёте, которая работала там на полную ставку, он же — по выходным. Это был хороший способ отвлечься — не торчать же целыми днями дома.

Он любил общаться с туристами, у них всегда были новые истории, которые вдохновляли его на новые творения. Ему также нравилась наука, но он решил немного отдохнуть от неё, чтобы расширить свой кругозор. Так Питер и начал постигать искусство, он научился рисовать и замечать красоту многих вещей.

Однажды воскресным утром в кофейню заглянул незнакомец. Он был один. Наверное, иностранец, иного объяснения его мягким чертам не было. Мужчина сел за столик у окна. Он был облачён в чёрное, и его одежда сильно контрастировала с яркими красками кафе. Он положил руки на белую скатерть, застилавшую идеально ровный стол, стоявший на выкрашенном коричневым деревянном полу, который сочетался с серыми стенами, завешанными полками с бутылками и столовыми приборами.

Питер заметил его из своего уголка за кассой и поспешил обслужить, доставая карандаш, блокнот и меню.

Он подошёл к нему, отставляя немного в сторону небольшую вазу с розами, покоящуюся на столе, привлекая внимание мужчины. Тот отвлёкся от разглядывания пейзажа за окном и посмотрел Питеру в глаза.

— Здравствуйте, — поприветствовал его Питер, надеясь, что тот поймёт его итальянский акцент.

— Привет, — ответил мужчина, поставив на стол локти и подперев подбородок одной рукой. Он всё прекрасно понял, и Питер улыбнулся, совершенно очарованный.

Питер уже собрался было протянуть ему меню, но тот поспешил возразить:

— Я просто хочу классический итальянский завтрак.

— Вы же знаете, что в него входит, да? — спросил Питер.

— Понятия не имею, — улыбаясь, ответил мужчина. — Я люблю сюрпризы.

— У вас нет ни на что аллергии? — вновь спросил Питер. — Не хотелось бы делать вам сюрприз в виде преждевременной смерти.

Мужчина рассмеялся и помотал головой. Питер кивнул и вернулся за свою стойку.

Типичный итальянский завтрак состоял из кофе, булочек и трамедзини, сэндвича из мягкого хлеба. Из кофе — либо американо, либо капучино; судя по его посетителю, ему точно нравится крепкий кофе, классический эспрессо. Питер достал свежеиспечённый круассан с фундуком и вегетарианский сэндвич. Уложив всё на тарелку, он принёс её мужчине. Он уже собрался было уходить, как тот остановил его: ему захотелось немного поболтать. Питер оглядел пустую кофейню и кивнул, отодвигая стоящий рядом стул и садясь напротив мужчины.

— Может, посоветуешь мне, куда здесь можно сходить? — спросил тот.

— Хм… у вас много вариантов, — задумался Питер, выглядывая в окно.

— Мне нравятся зелёные пейзажи, — сказал мужчина, отпив кофе.

— Здесь недалеко есть беседка, — ответил Питер. — Это одно из моих любимых мест, я люблю там рисовать, — добавил он.

— Так ты художник.

— Я не Пикассо, но стараюсь, — рассмеялся Питер. — Я просто пробую себя. А вы чем занимаетесь? — поинтересовался он.

— Я просто скучный инженер, — ответил его собеседник.

Глаза Питера загорелись. Этот мужчина был одновременно и красивым, и умным.

— А в какой области..? — спросил он.

— Я разрабатываю голографические технологии.

Питер хотел было ответить, но их прервала Мэй, которой понадобилась его помощь. Он попрощался с мужчиной, пообещав продолжить разговор в следующий раз. Всё время, пока тот сидел, он с глупой улыбкой посматривал на него и совершенно не стесняясь зарисовывал его силуэт в свой скетчбук. Мужчина подошёл к кассе, чтобы оплатить заказ и попрощаться, и подмигнул. Он раскрыл его.

Питер надеялся, что они снова встретятся, и, к счастью, его надежды оправдались. С этого момента они стали сталкиваться друг с другом в совершенно разных местах. Каждый раз, когда Питер выходил куда-нибудь в поисках вдохновения, чтобы изобразить пейзаж или архитектуру, ему на глаза попадался его новый посетитель, довершая картину. Ко всему прочему, тот неизменно приходил в его кофейню каждое воскресенье.

Они всегда разговаривали, когда Питер заканчивал рисовать или работать. Он узнал, что мужчина живёт с ним по соседству: недавно переехал. После этого Питер стал чаще покидать свою студию, чтобы встретиться с ним.

Он преследовал его месяцами, пока тот наконец не сдался; очарованный парнем, он не мог отрицать химию между ними и, установив несколько правил, Квентин согласился с ним встречаться.

Не соблазнять его — это было его первое правило. Но соблазнял его как раз-таки сам Питер.

Ему потребовалось около двадцати пяти минут, чтобы сделать набросок, растушевав кое-где линии, чтобы добавить теней или исправить ошибки.

Оставшись довольным результатом, Питер сравнил изображение на полотне с лежащим на диване Квентином. Честно сказать, точной копии у него не вышло, но получилось весьма хорошо. Конечно, это не «Поцелуй» Густава Климта, но людям понравится.

Он вздохнул и взял со стола тюбики с масляной краской, выдавив из них немного содержимого на деревянную палитру. Питер начал со светлых оттенков, которые составят основу кожи: красный, жёлтый и немного белого; для теней он собирался использовать те же цвета, но с добавлением капли чёрного.

Для волос он выбрал серо-коричневый, поверх которого он нанесёт жёлтые линии, чтобы выделить блики. И для глаз он взял королевский синий с каплей белого; с минуту вымешав мастихином краски, он разочарованно вздохнул. Сколько бы он ни смешивал синий и белый, нужного оттенка он не получал.

Питер глубоко вздохнул, втянув носом аромат льняного масла, которое он всегда использовал, чтобы разбавить краску, это было необходимо. Разочарованный, он поднялся со стула, отпил сладкого вина из стоявшего у пенала с карандашами стакана, и, зажав пальцами кисть и палитру, направился к Квентину. Он остановился перед ним. Тот, в свою очередь, совершенно не шелохнулся, даже когда их лица оказались практически вплотную друг к другу, разделяемые лишь парой миллиметров.

Питер опустился рядом с ним, смешивая краски — синюю с белой, небесно-голубую с небольшим количеством серого — и не сводя с него взгляда. Он продолжал, пока не добился, как ему хотелось верить, нужного оттенка. Слегка макнув кисть в краску, он поднёс её к глазам Квентина, сравнивая. Нужно немного доработать. Он любил его глаза, но ненавидел, что они меняют цвет в зависимости от освещения или одежды, а тусклый свет студии ни на йоту не помогал делу, комната освещалась лишь пробивавшимся сквозь занавески солнечным светом, который делал её более живой и в то же время мрачной.

Питер сделал глубокий вдох и выдох и подался ещё ближе, едва касаясь лбом лба Квентина и целую минуту молча разглядывая его лицо. Впиваясь своими глазами цвета лесного ореха в небесно-голубые.

Квентин прочистил горло, вырывая Питера из раздумий.

— Прости, я нарушил твоё личное пространство, — смущённо сказал тот, его лицо приобрело глубокий карминовый оттенок.

— Много тебе ещё осталось? Боюсь, что Мэй придёт и увидит нас за этим.

— Мы ничего такого не делаем, — возразил Питер, оглядывая палитру.

— Нет, но ты раздел меня, и, по-моему, у меня затекла рука, — сказал Квентин, предприняв попытку пошевелиться, но Питер остановил его, коснувшись ладонью груди.

— Не двигайся, я почти закончил.

Квентин рассмеялся и остался в той же позе с ладонью Питера на своей груди, руки парня были тоньше его и все измазаны углём, но он не возражал. Он переплёл их пальцы и притянул его руку ближе.

Питер был в смятении, а Квентин потихоньку терял самообладание. Он днями боролся с собой, раз за разом прокручивая в уме правила, которые сам же установил.

Квентин приблизился к нему не сводя с него глаз, запустил руку в кудрявые волосы Питера, чувствуя каждую прядку, скользящую между пальцев, и мягко обхватил ладонью подбородок, чтобы поцеловать. Он хотел попробовать вкус винограда прямо с губ Питера.

Они были холодными и сладкими. Питер медленно отвечал на каждое прикосновение, постепенно согреваясь. В день, когда он попробовал «жёлтую краску» с губ Квентина, он стал от неё зависим, как Ван Гог. Он хотел ощутить его в себе, чтобы окончательно стать счастливым. Он не останавливался ни на секунду, ведь, в отличие от краски, Квентин не был ядовитым или опасным.

Питер отпустил его руку, чтобы сменить позу и сесть сверху, — палитра выпала из его рук, пачкая деревянный пол краской. Ему не терпелось нарушить второе правило, озвученное Квентином:

Уходи, когда он захочет осквернить своё девственное тело.

Несмотря на то, что Питер был моложе его, он был в нескольких шагах от совершеннолетия. Они договорились нарушить это правило в день рождения Питера, но даже учитывая то, что до него оставалась какая-то пара дней, Квентин больше не мог сдерживаться. Питер ягодицами почувствовал его стояк, как бывало уже много раз.

Они не в первый раз трогали друг друга, не в первый раз оказывались в подобной ситуации, и не в первый раз Питер пытался толкнуть Квентина на то, чтобы тот пересёк черту.

Измазанными углём руками он начал водить по телу Квентина, как по холсту, вырисовывая пальцами линии вдоль шеи, затеняя ключицы и часть мышц, чтобы его новое полотно выглядело более живым. Он никогда ещё не касался настолько мягкой материи, как шёлковая кожа его любовника, находящегося в его власти.

Он никогда не делал так раньше, но ему совсем не хотелось отрываться от произведения искусства, лежащего под ним. Размазывая краску по бежевому дивану, Питер обвёл пальцами шею Квентина и снова жадно припал к его губам, отчаянно желая более глубокой связи с ним, подмахивая бёдрами, пытаясь получить в ответ хоть какую-то реакцию.

Из горла Квентина вырывались вздохи, сливаясь в одну из любимых мелодий Питера. Вздохи и стоны в до-мажор.

Квентин терял рассудок в танце, в который его пытался утянуть Питер. Он распахнул его рубашку и поднял с пола кисть, ему тоже хотелось поиграть в художника. Он коснулся кистью кожи Питера, оставляя на его груди серую полосу, и слегка пощекотал, отчего тот вздрогнул, шумно выдохнув от ощущения холодного масла.

Квентин покрывал краской каждую пору, чтобы потом размазать её твёрдыми пальцами по всему его телу. Питер вздохнул и опустил взгляд, рассматривая хаос, который Квентин сотворил с его телом.

— Так абстрактно, — с улыбкой сказал маленький Кандинский.

— Не только у тебя талант, — ответил Квентин и отбросил весь флирт.

Питер встал, чтобы снять с себя вещи, так как его муза уже отчаянно оттягивала и расстёгивала пуговицы и молнию. Коснувшись пояса штанов, он немного приспустил их и, запустив пальцы под резинку белья, игриво оттянул её — та вызывающе ударилась о кожу.

Он заметил, как грудь Квентина приподнялась и замерла: тот задержал дыхание. Питер пожирал глазами каждое его движение. Он соблазнительно улыбнулся и медленно стянул с бёдер штаны и трусы, отбросив их к выроненной ранее палитре. То же самое он проделал и с рубашкой, по очереди стягивая её с рук, почти лаская пальцами ткань, и восторженно затаил дыхание, заметив, как Квентин тяжело выдохнул. Опустив рубашку на груду одежды, он снова оседлал Квентина.

Сегодня Питер хотел отдаться своему возлюбленному, а не просто пофлиртовать, как было до этого много раз. Несомненно, он был влюблён, и Квентин так долго этого ждал и мог бы терпеть ещё. Но не Питер, он хотел вкусить запретный плод.

Квентин обтёр руку рубашкой Питера и, убедившись, что на нём нет ни капли краски, засунул два пальца Питеру в рот. Тот похабно облизывал их и играл с ними языком, ещё больше заводя Квентина. Решив, что с него хватит пыток, он схватил его бёдра руками и подмял его под себя. Уложив Питера головой на подлокотник, он развёл его ноги и погладил внутреннюю сторону бёдер — от влажных прикосновений к разгорячённой коже Питер судорожно выдохнул. Квентин расположился в тесном пространстве между его ног.

Питер смотрел на него снизу вверх, ожидая дальнейших действий. Ему хотелось больше, он хотел отдать всего себя мужчине, которого так страстно любил, он мог идеально воплотить перформанс Марины «Ритм 0», не боясь, что Квентин причинит ему боль. Потому что знал, что, даже если бы у него был целый стол, заваленный различными странными предметами и оружием, Квентин бы ласкал его ими, ведь он никогда бы не сделал Питеру больно.

Квентин облизал влажные пальцы, чтобы смазать их ещё больше, проделывая это всё под восторженным взглядом ореховых глаз. Он опустил руку к девственному входу Питера, сначала вставив в него один палец.

От непривычных ощущений Питер неловко поёжился. Квентин добавил второй палец, и Питер тихонько заскулил. Он ломал самую священную реликвию, которую когда-либо видел, и его тело, чёртов предатель, наслаждалось этим.

Его не оставляло чувство вины, он не просто был соблазнён этим парнем, он знал, к чему всё идёт и чем закончится. Он неоднократно следил за Питером, как бы случайно сталкиваясь с ним на улице, но он делал это не ради этого. Питер понравился ему, ещё когда тот улыбнулся ему в кофейне.

Протолкнув пальцы глубже, он поцеловал внутреннюю часть бедра Питера, легонько прихватывая кожу зубами и зализывая каждую отметину. Он поднял на него взгляд: Питер закинул одну руку за голову, а второй крепко вцепился ему в волосы. Квентин добавил третий палец, и Питер выгнулся в спине.

Он осыпал поцелуями всё, до чего мог дотянуться, ему нужно было подождать, пока Питеру не станет комфортно, поэтому он решил тем временем уделить внимание его вставшему члену и сделать первый в жизни Питера минет, не прекращая двигать пальцами внутри и ожидая услышать его стоны. Ждать пришлось недолго: уже через минуту Питер отдался удовольствию, охватившему его тело.

Квентин слегка приподнялся, чтобы насладиться открывшимся ему видом. Питер раскраснелся, он прикусывал нижнюю губу, которая становилась всё темнее; свет, льющийся из окон, касался его сияющей кожи, которая контрастировала с тёмными тенями комнаты.

Он был так прекрасен, так горяч, что любой модернист бы закричал от зависти, увидев то, что предстало взгляду Квентина. Нельзя найти более органичных форм, чем изгибы тела Питера и его симметрия, это так чертовски чувственно, так затрагивает каждую струну его души.

Он был прекрасен, как Святой Себастьян в эпоху ренессанса и барокко, красивый парень, пронзённый стрелами из-за мелочной зависти людей, потому что обладал силой искушать всех, кто проходил мимо него. От этой мысли он почувствовал прилив ревности: никто, кроме него, не мог касаться Питера, ни сейчас, ни когда-либо ещё.

Он вынул пальцы, услышав в ответ хныканье. Он взял Питера за бёдра и подложил под них мягкую подушку, чтобы чуть их приподнять.

Квентин взял свой член обеими руками и, приблизившись ко входу, легко толкнулся внутрь. Он обхватил ладонь Питера, и тот крепко сжал его руку в ответ. Квентин подождал немного, секунды казались вечностью, и начал медленно двигаться. Он закинул одну ногу Питера себе на плечо, осыпая её поцелуями, пока с его губ не начали срываться стоны, и набрал темп.

Он снова чуть приподнялся, чтобы поцеловать Питера, заглушая его стоны губами и языком. Квентин начал толкаться чуть сильнее, пока шлепки кожи о кожу не стали громче.

Их тела звонко ударялись друг о друга, Квентин не знал, сколько раз он вошёл в Питера, но был уверен, что двенадцать уже точно. Их творение было лучше Собора Святого Петра, в котором они неоднократно встречались.

Питер обхватил тело Квентина ногами, чтобы тот вошёл в него ещё глубже, полностью заполнив его собой. Квентин вздрогнул, когда он наконец это почувствовал. Питер огладил его спину руками, царапая кожу, впиваясь в неё ногтями, создавая наскальный рисунок кровью и отметинами, и застонал от удовольствия, прося ещё.

— Можно я буду сверху, — попросил он. Квентин вскинул бровь и взглянул на него, ожидая объяснений. — Я хочу задать свой ритм и свести тебя с ума, — застенчиво ответил Питер, глядя на него горящими похотью глазами.

Ему не нужно было просить дважды. Квентин вышел из него, поцеловав в губы, и снова принял прежнее положение.

Обхватив бёдра Питера руками, он медленно опустил его на себя, осторожно, чтобы не сделать больно: его фарфоровая кожа такая нежная; Питер постанывал, чувствуя Квентина всё глубже и глубже в себе. Когда он вошёл в него второй раз, он удовлетворённо вздохнул, и Питер, почувствовав его полностью в себе, буквально растёкся по его телу, как одни из часов Дали.

Квентин пытался заглушить его стоны ласками и поцелуями, вбирая губами каждый звук, он начал медленно двигать бедрами, задавая новый ритм, который раньше не пробовал.

Питер старался не закричать, хотя очень, очень хотел. Пусть все услышат, что происходит в этой маленькой комнате, но это слишком опасно.

Он не переставал касаться Квентина, пачкая его руками и телом. Квентин держал его и быстрее вбивался в его тело, ему хотелось услышать самую восхитительную мелодию стонов Питера, которая когда-либо ласкала его слух.

Они дышали и стонали в унисон, чувствуя себя часами на картине «Идеальные любовники». Они поддались своим первобытным инстинктам, и вскоре их голоса стали звучать вразнобой. Стоны Питера становились всё выше и выше, он знал, что ещё немного — и он кончит, Квентин с наслаждением отдавался ощущениям, которые дарил ему Питер, плотно обхватывая мышцами его член после каждого толчка. Наконец Питер обессилел и кончил, залив живот спермой, выжатый до капли, как и его тюбики с краской.

Удовлетворённый, он рухнул в объятия Квентина, который крепко прижал его к себе, кончив внутрь.

***

Питер проснулся, удерживая вымазанного краской Квентина в объятиях, и, стараясь не разбудить его, встал. Он поднял с пола рубашку и надел на себя, разглаживая руками рукава, не заботясь о том, что испачкает их: ткань уже была запятнана синим.

Неужели это так подействовало льняное масло? Вино? Краски? Или, может, афродизиак, который источала розовая кожа Квентина, подтолкнул его к этому?

Он осторожно и поражённо оглядел беспорядок, который они натворили, когда им обоим окончательно снесло крышу, и собрал разбросанные по полу кисти, чтобы закончить начатое, но в конечном итоге отправил всё в мусорное ведро.

Он не хотел творить без чувств, он не хотел изображать что-то идеально красивое и правильное, он хотел запечатлеть свою любовь в красках. Пусть весь мир увидит его картину в галерее и почувствует страсть в его мазках так же, как красоту его возлюбленного, которую он навсегда сохранит на холсте своими пылкими движениями.

И вот он начал всё с начала, вернулся к самому основному. Он использовал только первичные и вторичные цвета, теперь оттенок глаз Квентина не будет для него проблемой. Он просто оставит их закрытыми. Никто, кроме автора, не достоин оценивать этот взгляд, этот цвет.

Удовольствие, отразившееся на лице Квентина, было ещё свежо в памяти Питера, и он наносил всё новые и новые штрихи, смешивая свои чувства с синим, оранжевым и жёлтым, которые в конечном итоге сложились в изображение тела и лица Квентина.

В итоге он получил нечто достойное называться экспрессионизмом в его самом чистом виде, полное чувств и неровных мазков, которые воссоздавали образ, сохранившийся в его сознании, но в отличие от других его картин, эта не таила в себе грусти. Она излучала только любовь.

Искусство не должно быть красивым или сложным. Оно должно быть интенсивным, оно должно заставлять вас думать, оно должно заставлять вас чувствовать, оно должно заставлять вас задаваться вопросами, оно должно критиковать мир, оно должно быть всем и одновременно ничем. Питер знал это, и поэтому его работа была не просто портретом.

***

Квентин выглядел смущённым, он предпочёл бы остаться на страницах скетчбука Питера, но не стать достоянием общественности.

— Ты назвал его моим именем, — впечатлённо сказал он.

— Ну, это же ты, верно? Как бы я его ещё назвал?

— Когда это увидит Мэй, она меня убьёт.

— Брось, я-то уже взрослый, — сказал Питер, улыбаясь.

— Паркер…

Он рассмеялся, радуясь оттого, что разозлил Квентина. Он больше не выглядел таким юным, как раньше, может, белая рубашка и классические брюки делали его старше.

— Не хочешь вернуться в мастерскую? Я бы хотел поучиться лепить из гипса, — с намёком предложил Квентину Питер.

— Погоди, Микеланджело, — пресёк флирт Квентин. — Мне нужно вернуться в лабораторию.

— Отлично, я пойду с тобой. Научишь меня законам термодинамики? — не отставал Питер.

Квентин смерил его взглядом, пытаясь подобрать слова, но, увидев вошедшую в комнату Мэй, развернулся и ушёл. Питер опешил, пока не услышал за спиной голос тёти.

Уже на улице Квентин услышал своё имя и посыпавшиеся следом оскорбления, он решил вернуться домой и подготовить Питеру сюрприз. Они уже нарушили два его правила, но не все, и он хотел порвать с ними окончательно. Квентин расскажет ему этой ночью, когда они снова встретятся при свечах и бокалами с игристым вином в руках.

Теперь его очередь научить его кое-каким голографическим иллюзиям.

Как Дали не мог жить без Галы,

Так и Питер не мог жить без своей «музы».

***

«Поцелуй» Густава Климта:

Эта картина считается шедевром Густава Климта, большинство его старых работ подвергались критике за «порнографию» и «крайнее извращение». По крайней мере, эта картина получила наивысшее признание. Австрийская галерея выкупила её по очень высокой цене ещё до окончания работы.

Ван Гог не ел жёлтую краску:

Это заблуждение. «Жёлтый — яркий цвет, символизирующий счастье, поэтому художник думал, что если съесть его, то он станет счастливым».

«Ритм 0» Марины Абрамович:

Это концептуальный арт-перформанс. Шестичасовая работа в Студии Морра, Неаполь. Суть состояла в том, чтобы люди использовали на художнице один из семидесяти двух предметов. Всё они лежали на столе, художница стояла в центре. Марина чуть не погибла в последние часы своего выступления, люди резали её тело ножами и, кроме всего прочего, проверяли её выносливость.

Модерн:

Это направление, вдохновлённое природой: растительность и органические формы представляют собой центральный мотив; предпочтение отдается не прямым линиям, а изгибам и асимметрии; произведения в этом стиле должны обращаться к чувствам человека.

Святой Себастьян:

Командир преторианской гвардии, убитый за обращение римлян в христианство.

У этого персонажа в искусстве существует множество модификаций, в каждом художественном воплощении он изображается пронзённым стрелами. Также он известен среди гомосексуалистов своей красотой.

«Идеальные любовники» Феликса Гонзалеса:

На этой картине изображены двое настенных часов, висящие рядом друг с другом. Суть заключается вот в чём: когда их только повесили, их стрелки показывали одно и то же время, но позднее какие-то часы начнут отставать, и неизбежно наступит момент, когда одни часы остановятся. Тем не менее, они так и останутся висеть вместе.